Самшитовый лес - Михаил Анчаров

- Что он мелет... что он мелет... - сказал доктор Шура.

Сапожников посмотрел на него и сказал:

- Я думаю, что человек произошел от обезьяны потому, что он ушел от обезьяны. А ушел он от нее к морю.

- А зачем вам это все надо? - спросил Филидоров.

- Я думаю, что мозг человека развился и стал человеческим до Атлантиды, потому что кроманьонец рос вместе с каким-то напарником, которого он потерял после катастрофы, когда ушел от моря...Я думаю, что дельфины, - это его охотничьи собаки, которые до сих пор ищут своего хозяина... и свистят ему... и не понимают, что с ним и почему он не откликается...

- Какое странное предположение, - сказал Толя.

- А человек изобрел орудия, которые стали оружием, и так и далее... И потому война - это рак развития, это разъединение... а мир - это состояние здоровья, это симбиоз... И потому я думаю, что назревают две цивилизации цивилизация рака и цивилизация симбиоза: все молчали, потому что видели, как бьется его душа в надежде сформулировать невероятное. Авось кто-нибудь подхватит.

- Симбиоз, симбиоз... - начал Дунаев. - Раньше проще говорили пролетарии всех стран, соединяйтесь... это я согласен... А пролетарии всех стран, разъединяйтесь - я не согласен... От этого и война. Ребенку понятно.

- Это не проще, - мягко сказал Филидоров. - До этого тоже тысячи лет додумывались.

- Шура... что вы обо всем этом думаете как биолог? - спросил Толя.

- Оставьте меня в покое! - закричал доктор Шура. - Оставьте! - И выскочил, хлопнув дверью.

- Вдали от тебя я тоскую, - сказала Вика. - А вблизи я заболеваю от твоих фантазий...

- Вы считаете, он на них права не имеет? - спросил Дунаев.

- Он не имеет права подчинять им свою жизнь и мою.

- А ты не подчиняйся, - сказала Нюра. - Вот бог, а вот порог. Ты ему не годишься.

- Нюра! - сказал Дунаев.

- Жизнь состоит из времени, - промямлил Сапожников.

- Опять вы за свое, - рассердился Филидоров. - Толя, налейте ему боржому.

Тогда Вика перестала расчесывать волосы и приготовилась скандалить. Филидоров и Толя демократически ушли, а Дунаев остался. Он эти дела вот как знал. У него у самого этот симбиоз распадался тыщу раз из-за Нюриных фантазий.

- Я сейчас приберу, - сказала Вика.

- Сама приберу, - сказала Нюра.

- Ну что ж... тогда я уйду.

- Ага... Ступай, - сказала Нюра.

- Ладно... - Сапожников махнул рукой. - Ладно. Иди.

- Ты меня неверно понял, - сказала Вика.

- Я тебя верно понял.

- Я ухожу потому, что с тобой я становлюсь такой же сумасшедшей, как ты.

- От себя далеко не уйдешь.

- Поцелуй меня, - сказала она, - сейчас или никогда.

- Не хочется.

- Не сдавайся, Сапожников. Я тебе не гожусь, - сказала Вика. - Ни за что не сдавайся.

И ушла.

Легко сказать, не сдавайся. Пожить бы немножко просто так, как трава растет.

- Ишь чего захотел, - сказал Дунаев.

Нелеп и смешон был Сапожников до удивления. Он был похож на человека, который удачно идет по утонувшим в воде камушкам, в полной уверенности, что идет по воде и что, стало быть, вообще по воде ходить можно, и он удивляется, почему это другие люди не ходят по морю, аки посуху.

Раздался звонок в дверь, и Филидоров с Толей все же вернулись. Но без доктора Шуры.

Филидоров и Толя топтались в ночном дворе, чтобы не мешать Вике скандалить с Нюрой из-за Сапожникова. Потом из подъезда пробежала Вика. Наверно, и им пора было по домам, но что-то их удержало. Филидоров припомнил, как на диспуте Сапожников кинул цитату из Менделеева - лучше какая-нибудь гипотеза, чем никакой. И, вспомнив Сапожниковы бредни, Толя и Филидоров подумали - чем черт не шутит? И вернулись.

Ну а потом, как уже рассказано вначале, сели пить чай. Вошла летающая собака. О ней высказались разноречиво, и Сапожников, грубо нарушая приличия, ушел спать.

Вечерок не получился.

- Вы с ним не так разговариваете, - сказал Дунаев. - Это все бесполезно. Когда с ним так разговаривают, он становится тупицей.

- А он и в детстве был дефективный, - сказала Нюра.

- Какой?

- Дефективный.

- А как с ним разговаривать? Как?

- А вы его разжалобите.

- Что?

- Ну да... - сказала Нюра. - Слезу подпустите... Он жалостливый.

- Чушь какая-то, - нахмурился Толя. - При чем тут жалость?

Жалости в науке не место.

- Место, место, - сказал Дунаев. - Вы ему растолкуйте, кому без этой вашей штуковины не жить... Он и раскиснет... Он вам враз все придумает.

- Детский сад!

- Это точно, - сказал Дунаев.

- Погодите, - повеселел Филидоров. - Тут что-то есть.

- Вы ешьте компот... Он пастеризованный, - убедительно сказала Нюра.

- И теперь Филидоров после слов Нюры понял так, что все сапожниковские теории - потому что он ученых пожалел, так, что ли?

Но если нужна гипотеза, которую мог бы понять и ребенок, то, может быть, ее и должен высказать ребенок, подумал Филидоров и пошел будить Сапожникова.

- Вставайте... - сказал он, - потолкуем... У меня самолет в два ноль-ноль...

Сапожников открыл глаза.

- Нужна гипотеза, которую бы понял ребенок, - сказал Филидоров.

- А что? -. спросил Сапожников. - Вы бы тогда хорошо жили?

- Наверно.

- Это можно.

Филидоров подмигнул Толе.

- Что можно? - спросил Толя.

- Можно сделать, - сказал Сапожников. - Можно сделать гипотезу, которую поймет ребенок.

Филидоров засмеялся.

Тут вошел Дунаев и сказал, что звонил доктор Шура, очень веселый, и просил передать Сапожникову, что он знает, кто такой Сапожников.

- Ну и кто же он такой? - спросил Филидоров.

- Летающая собака.

- Оставьте меня в покое! - закричал Толя рыдающим голосом доктора Шуры. - Оставьте меня!

И они уселись потолковать.

Вот уже Нюра ушла спать, доверившись тем, кто остался додумывать тайны до конца и посильно. Никого лишнего в квартире Дунаевых. Остались четверо, которые не боятся, и пожилая женщина, которая знает то, чего этим четверым вовек не узнать, потому что они знают умом, даже иногда сердцем, если повезет, а она знает, потому что знает. Есть такое знание, когда доказывать ничего не надо.

- Ну, Дунаев, - сказал Сапожников, - они хотят гипотезу, понятную ребенку... Ладно, выручай. Есть такая гипотеза. Но я ее на тебе попробую.

- Дурацкая твоя привычка лезть туда, где ты ни хрена не смыслишь, сказал Дунаев.

- А я и не лезу. Однако есть область, где все смыслят более или менее одинаково. Кроме полных кретинов.

- Какая же это область?

- Область здравого смысла.

- Вот как раз тут у меня большие сомнения, - ухмыльнулся Филидоров.

- Скажи, Дунаев, если два авторитета утверждают противоположное, имею я право не поверить им обоим?

- Можешь. А конкретно?

- Один великий ученый сказал, что свет - это частицы, а другой великий ученый сказал, что свет это волна.