Кругосветное плаванье "Джипси Мот" - Франсис Чичестер

Вечером вышел из сороковых широт. Пожалуй, в ветровой тени Южной Америки они не ревут так, как с противоположной стороны, но все-таки я был рад распроститься с ними.

Сороковыми или близкими к ним широтами я обошел почти вокруг всего земного шара, так как уже находился всего в 2400 милях по прямой от Южной Африки, где в начале плавания вошел в сороковые широты. По правде говоря, я считаю отпетым дураком всякого, кто предпримет плавание на яхте в сороковых широтах, но такого же мнения я придерживался и до старта. Но это плавание было величайшим событием в моей жизни, и я бы обокрал себя духовно, если бы от него отказался. Хотел было отметить событие бутылкой вдовы Клико, но перспектива одинокого пиршества меня не увлекала. Все изменилось с тех пор, как я вырвался из заколдованного круга сороковых широт.

Трудно было себе представить, что приходилось отапливать каюту. Хотелось поскорее облачиться в летнюю одежду. Ночь стояла изумительная, с чистым, безоблачным небом. Звезды были такими яркими, что по крайней мере половину из них я принимал за кометы. Можно было читать картушку путевого компаса при свете полумесяца. (Но мне все еще казалось, что звезды перевернуты вверх тормашками, ведь я привык смотреть на них в северном полушарии.)

С переменой климата стала меняться вся природа. На самой корме в лучах солнца блестела какая-то прозрачная, радужная лента. Это была первая летучая рыбка, встреченная в Южной Атлантике. Ее длина не превышала 7 дюймов. Пошел в каюту за тряпкой, чтобы поймать рыбку, но, когда вернулся, она уже исчезла, проскочив в шпигат.

Теперь яхта находилась в поясе переменных ветров, достигающем 1200 миль в ширину. Он расположен между областью западных ветров, к югу от 40-й параллели, и юго-восточными пассатами, к северу от 20-й параллели. Ветры здесь постоянно меняют не только свое направление, но и скорость, что заставляет то и дело переставлять паруса. “Джипси мот” требовала теперь, чтобы площадь парусов точно соответствовала конкретным условиям, ни дюйма больше или меньше. Мало того, ей нужны были разные наборы парусов, в зависимости от силы и направления ветра. Все это вызывало бесконечные хлопоты. К 7 апреля яхта находилась примерно посредине пояса переменных ветров, и они успели дать мне жару.

Три дня бушевал встречный шторм, и мне пришлось дважды поворачивать на юг или юго-запад, убегая от слишком сильного волнения. Пересек 30-ю параллель, а на следующий день снова оказался к югу от нее. Между штормами ветер то и дело менялся, и я сбился с ног, переставляя паруса. Налетали и ливневые шквалы. В некоторых случаях они переходили в яростные штормовые заряды, которые начинались внезапно и обстенивали паруса прежде, чем я успевал выскочить из койки. Протянул тросы в каюту так, чтобы в случае опасности повернуть яхту по ветру, не вылезая из койки.

Одно время казалось, что яхта пробивается сквозь целое семейство маленьких циклонов. Ветер крутил по всей картушке компаса — от юга через восток до северо-запада. Как правило, он перескакивал с северо-запада на юг. Если я в это время находился внизу, то все паруса забрасывало назад, и ветер оказывался с их противоположной стороны раньше, чем мне удавалось выскочить в кокпит. Тогда приходилось поворачивать яхту через фордевинд на обратный курс, пока паруса снова не заберут ветер с правильной стороны. Утомительное занятие! Многие шквалы сопровождались такими ливнями, словно старались вылить на меня все до последней капли. Опять наладил свое водосборное хозяйство. Ведь у меня оставалось всего 4 галлона питьевой воды в цистерне емкостью 40 галлонов.

Вода поступала стремительно, я и не заметил, как она переполнила цистерну и начала с таким же усердием выливаться в яхту! Стекая с паруса, вода была сначала солоноватой, но, чтобы не потерять ни капли, я выстирал в ней четыре рубашки и пижамную пару. Вскоре раскаялся в своем чрезмерном рвении, так как просушить белье не было ни малейшей надежды.

В полночь 7 апреля выяснил, что мчусь к мысу Горн со скоростью 8 узлов. Но с этим пришлось смириться, ведь если бы я повернул “Джипси мот” поперек ветра, то началась бы катавасия. Оставалось только философски смотреть на вещи и улечься спать. Как известно, утро вечера мудренее, и, когда я проснулся, все еще дул крепкий, семи- или восьмибалльный, ветер, но кое-где среди высоких темных туч уже проглядывало голубое небо. Чувствовалось, что волнение скоро начнет стихать. Было поразительно жарко, и за завтраком хотелось снять рубашку. Вода тоже была теплой. Но лучше жара, чем холод! “Определенно, обстановка сложилась неплохо, — писал я в журнале. — Не беспомощный же я ребенок, чтобы не добиться от яхты хорошего хода!”

В полночь на 8 апреля поднялся в кокпит, чтобы отрегулировать румпель-тросы. Вышел не одевшись, точнее — нагишом, если не считать дождевика, и мне не было холодно на ветру, так сильно прогрелся воздух. Утром внимательно осмотрел палубу, не осталось ли там летучих рыбок мне на завтрак. Рассчитывать на это было глупо, так как высокие волны, заплескивая на борт, начисто смывали все с палубы. Какая-то прелестная тропическая птица с белоснежным оперением и длинным, тоже белым, хвостовым пером летала над яхтой.

Сегодня готовил грядки под салат. Благодаря этим грядкам я был обеспечен зеленью, но, к сожалению, их приходилось часто пересевать. Вначале я сеял на фланель, но вскоре убедился, что мягкая бумага с успехом заменяет материю. Это было ценным открытием, так как вычесывание старых корешков из фланели нудное занятие.

На повестке дня стояла и уборка воды из форпика. Этим я занялся в полночь на 9 апреля, так как мне не спалось. Поставленная в носу водонепроницаемая переборка, разумеется, превосходная вещь с точки зрения безопасности, но зато она задерживала в носу всю воду, которая туда попадала. Удалить воду можно было только при помощи сифона. Для этого я вводил в форпик длинную, восьмифутовую трубу, затем пригибал ее к настилу каюты и, сам нагибаясь, сосал конец трубы, пока не пойдет вода. Как только я переставал сосать, вода не шла. Бился почти целый час, но без толку. С трубой что-то не ладилось: либо она засорилась, либо в ней образовалась незаметная щель. Подготовил другую, совсем новую трубу, и она сразу заработала. Воды в отсеке — набралось много, и я был очень рад от нее избавиться. Получил вознаграждение за ночную работу в виде летучих рыбок к завтраку.

11 апреля, в день рождения Шейлы, договорился с рацией Буэнос-Айреса, что они свяжут меня с GCN4 в Лондоне и я смогу передать весточку Шейле. От Лондона меня отделяло 4700 миль на прямую, по пеленгу большого круга, расстояние огромное для моего 75-ваттного передатчика фирмы “Маркони-Кестрел”. Тем не менее я отлично слышал лондонского радиста и сумел передать свое послание. Получил весточку от Шейлы: в свой день рождения она тоже думала обо мне. Вместе с Гилсом Шейла обедала в тот вечер с Эдуардом и Белиндой Монтегю (годовщина их свадьбы приходится на тот же самый день). Пришел в восхищение, что установил радиосвязь с Лондоном, и записал в вахтенный журнал: “Честь и слава главному почтамту и Маркони”. Я, разумеется, передал бы более длинное послание, но “Джипси мот” пошла назад в самый разгар радиопередачи. В таком положении я не люблю оставлять автоматическое рулевое устройство присоединенным к румпелю. Пришлось объявить о конце передачи.