Право на жизнь - Анна Ледова

нужное, порой даже другими словами, сжимая переснимаемый текст до пары предложений, передавая только основной смысл.

— Талья, есть нож или что-нибудь острое? А хотя нет, не ищи, я магией…

Выжгла узконаправленным белым потоком на деревянной плашке еще одну руну — Лагуз. Та способна отсекать правду от лжи, выуживать между строк сокрытую информацию, делать ее доступной сознанию. Если сработает, смогу проверить «аванс» Воракиса и заодно своим снам подтверждение найти.

Анхельму и Мексе пока ничего не сказала. Хельме, обеспокоенный моим молчанием по дороге во дворец, все допытывался, не привидение ли я увидала. Не могу их в это вмешивать, не имею права. По крайней мере, пока не удостоверюсь в том, что слова Воракиса и мои собственные сны правда, что убийца действительно существует, что исчезновение семьи не было случайностью и мне действительно грозит опасность. Но если так оно и окажется… разве могу я подвергать их опасности? Это только моя ноша. Мне и вставать на защиту рода и своего дома — академии Ровельхейм.

Проникнуть в архив сговорились вечером. Но прежде, чтобы не вызывать подозрений, сошлись во мнении, что стоит отметиться на балу — первом из нескольких запланированных. Наше отсутствие на утренней церемонии не осталось незамеченным, шахин Джааль упомянул, что о нас спрашивали. Не стоит усугублять. Помелькаем полчаса у всех на виду и смотаемся по-тихому; сегодня помимо семей приглашены и другие гости, имперская и самаконская знать, в такой толпе до нас никому дела не будет.

Балахон-невидимку и обновленный артефакт с пачкой чистых листов перед балом припрячем где-нибудь, чтобы не возвращаться за ними.

— Ардин-джаним, готова? Представляешь, там целый фонтан с вином устано… О-оо!..

Платье тоже выбирала Талья. Хотя, возможно, оно одно и подходило сегодняшнему вечеру. Хорошо, что первый бал — белый, легко будет затеряться среди остальных гостей. Если сама в этой пене не утону… Нет, госпожа Скарта точно темнит. Ну невозможно такую кропотливую работу и за полгода выполнить! Лиф платья совсем простой, в любимой ее манере — открытые плечи, никакого декольте, грудь от подмышки до подмышки перечеркнута строгой горизонтальной линией молочного атласа. А от талии, стянутой позади немилосердно шнуровкой, — пышное невесомое облако. Сотни узких полосок белого органди сшиты швами наружу, припуски мелко-мелко надрезаны, создавая иллюзию нежных перьев. Колышутся от малейшего движения, словно невиданная птица парит.

Хельме так и застыл в немом восхищении.

— Какая ты красивая… Я это… вот… за ними днем бегал… подумал, к этому балу в самый раз…

В протянутой коробочке две чуть вытянутые капли жемчуга с крохотными застежками.

— Хельме, с ума сошел! Какие чудесные…

А ведь у меня даже уши не проколоты, о чем вспоминаю в ту же секунду. Анхельм снова замирает, теперь уже в легком ужасе, хватается за голову и немедленно краснеет.

— Хельме, Хельме! Завтра же лекаря найду, все сделает! Это прекрасный подарок, я с огромным удовольствием буду их носить! Ну же, перестань… Совсем меня разбалуешь скоро…

Бальный зал слепит белизной. Шифон, шелка, бархат, кисея, парча, блонды… словно грандиозная свадьба на десятки пар, да отчасти смысл тот же — белый сегодня символизирует чистоту помыслов. Ирония, однако. На дамах не первой молодости и стареющих мужчинах белый смотрится особенно чужеродно. Да и не всем молодым идет. Мекса с кислой миной изучает тонкие кружева на манжетах собеседника, словно сомневаясь в молодом человеке, точно ли это мужчина?

Взгляд невольно к головам и лицам устремляется — хоть какое-то разнообразие в этом белом море. Греттен увязался за мной, запрыгнул на плечи и категорически отказался слезать. Так и появились, все вокруг в белом, одна я с черным меховым воротником вокруг шеи. А его светлость, интересно, тоже в этой вакханалии чистоты участвует, неужели привычному черному изменит?

Раскланялись, вежливо поулыбались. Манса я без зазрения совести сгрузила на дальний стол с закусками, пусть попасется. Все равно к ним никто не подходит, народ все больше по напиткам. Меня гнетет эта обстановка, незнакомые лица, слащавые улыбки, липкие взгляды, сомнительные комплименты. Мне дела нет до всего этого, в моей голове совсем другие мысли, нарастают тревога и волнение.

— Хельме, минут десять и уходим. Перед «ближним кругом» помелькали, вопросов не будет. Мекса, если что, скажет, что у меня голова разболелась, а ты проводить пошел.

— Без танца с тобой не уйду, — подмигивает Анхельм, протягивая руку.

Но, видя, что я совсем к веселью не расположена, шепчет:

— На тебя и так ползала смотрит — стоишь в сторонке, не улыбаешься, не танцуешь. Потанцуем немного, глаза отведем, да и выскользнем. Ты что-то совсем без настроения, я же вижу.

Согласилась с доводами, тем более, и музыка зазвучала совсем простая — сменный вальс. Кружись себе поизящнее и все дела, кто там видит под длинной юбкой, что ноги невпопад?

Сменный вальс несложный, особенность только в том, что по мелодичному сигналу дамы меняют партнера, чтобы за один танец одарить вниманием сразу нескольких кавалеров. Вроде как на тот случай, чтобы никто обиженным не остался, если потом дама весь оставшийся вечер предпочтет танцевать с кем-то одним.

Считаю такты, пытаюсь не сбиться с ритма. Колокольчики-сигналы звучат каждые пятнадцать-двадцать секунд. Меняются лица напротив, ложатся все новые руки на талию — кто деликатно едва придерживает пальцами, кто нагло мнет спину. Морщусь от этого снежного вихря. И каждый считает своим долгом что-то сказать за короткое время.

— Ах, Вы сегодня просто очаровательны!

Сегодня? Я лично Вас впервые вижу.

— Благодарю, господин…

* * *

— Я буду счастлив представить благородную арнаи Рен своей матушке! Ваша светлость, Вы ведь не замужем? А что Вы делаете завтра?

Потрошу имперский архив и пытаюсь выжить. А, да, Вы в курсе, что арнаи Рен и двух суток еще не существует?

— Передавайте матушке привет…

* * *

— Кючюк-азгын-ханим! А брат хороший у тебя! На охоту поедем завтра!

Хоть одно приятное лицо! Хельме мне не брат, но объяснять долго.

— Я рада, что вы подружились, Джааль-надим! Он, правда, больше по рыбалке…

* * *

— Думаешь, самая умная, раз императора очаровала?

О, боги-многие, дайте мне терпения…

— Аландес, да катись ты ко всем гроршам, не до тебя сейчас…

* * *

— Ах, дорогая, какие же видные мужчины эти унварты! Глаз не оторвать… О, а эти сильные руки, мускулистые торсы, рубашки так и лопаются на груди…

Э-эээ?..

— Э-эээ… господин?

* * *

— Тебя что-то тревожит?

Как же утомили все эти люди… Еще и тыкают. Хотя, очередной самаконец, наверно.

— С чего Вы взяли, господин? О, простите, ваша… — умолкаю на полуслове,