Цветок Америки - Жеральд Мессадье

— Что за вонь! — восклицал Жозеф. — Как эти люди выносят подобные миазмы?

Он обнаружил, что в Париже воняет все: начиная от крыс и капустных листьев до человеческих существ, которых курносая скосила прямо на мостовой. Мусорщики трудились исправно, но они не могли помешать людям испражняться и отдавать Богу душу — а где же еще умирать беднякам, как не на улице? Покойник валялся там до следующего обхода, иными словами — целый день, а если несчастного угораздило скончаться в субботу, труп убирали только в понедельник, ибо в воскресенье — день отдыха Господня — работать не полагалось. Впрочем, достаточно было сунуть монетку стражнику, чтобы дело ускорилось: тело увозили на тачке в подвал ратуши или же втихомолку сбрасывали в Сену.

— И здесь живет король!

— Это жизнь, — сказал Франц Эккарт. — Жизнь, которую ты прежде не видел. Ты учишься.

Жанна навестила Сибуле, Гийоме и Сидони. Первый подволакивал ногу из-за ревматизма, второй в связи с возрастом передал кондитерскую сыну и дочке, третья не сразу узнала гостью, поскольку уже плохо видела. Затем Жанна пошла на кладбище Сен-Северен, чтобы помолиться на могиле Бартелеми. Желая поставить свечу за упокой души первого мужа, она направилась к служке и вдруг спросила себя, зачем ей понадобился Париж. Почти все дела были завершены: Франсуа обрел новую супругу, Деодат и Жак Адальберт женились. Франц Эккарт, кажется, обзавелся подобием ремесла. Суконная мануфактура, банк, судостроение и страховая компания обеспечивали процветание семьи, надежно защищенное от войн и склок властителей. Оставалось только устроить судьбу Жозефа.

Взгляд ее скользнул по груде лохмотьев возле алтаря святого Антония. Она зажгла свечу, поставила ее и произнесла простую молитву: «Будь счастлив на небесах, как сделал меня счастливой здесь». Комок рванья зашевелился. Из него выглянуло лицо. Лицо? Скорее грязная, измятая, скомканная тряпка, в которой можно было различить два глаза, нос и щель под ним — кажется, это была женщина. Глаза неотрывно глядели на Жанну, но изо рта не вырвалось ни единого звука.

Дать милостыню этому существу? Продлить эту ужасную жизнь? Жанна подумала, что, будь у нее кинжал, она проявила бы христианское милосердие, пронзив несчастной сердце.

У Жанны не было кинжала, чтобы прекратить муки жалкого создания; она подала милостыню, шепнув еле слышно:

— Пусть смерть быстрее освободит тебя!

Тем не менее, мысленно она совершила убийство. Из милосердия.

Она вышла из церкви с убеждением, что любому королю и любому папе следовало бы перерезать глотку без суда за их стремление править миром. Ибо они, воссев на престолы свои, несли ответственность за страдания подвластных им людей.

Она видела духов на Чертовом болоте — те не подчинялись никакому земному закону. Ни король, ни понтифик не имели власти над ними.

Они слушали только голос Духа. Она вспомнила, как Франц Эккарт однажды вечером сказал ей: в XI веке монах Иоахим Флорский возвестил в своей книге «Вечное Евангелие», что царство Духа наступит в 1260 году. Она пожала плечами. Спустя двести сорок пять лет в мире царствовала нищета.

Ей вдруг захотелось убежать, словно преступнице или еретичке, увидевшей костер. Окажись она в Кадиксе, немедля села бы на первый же корабль, отплывающий к безымянному континенту, который видели Жак Адальберт и Деодат.

В этот самый час Франц Эккарт находился в резиденции епископа.

Дворец, расположенный неподалеку от правой абсиды собора Парижской Богоматери, на самом деле представлял собой крепость — впрочем, ее и охраняли лучники.

Из нижней залы, ледяной от смертельно холодных сквозняков, шел запах капустного супа. Франца Эккарта проводили на второй этаж, где к запаху капусты примешивался аромат ладана. Монах-доминиканец постучал в толстую дверь с железными оковками. Открыл ее другой доминиканец, и Франц Эккарт оказался в большой зале, жарко натопленной большим камином, где можно было бы поджарить на вертеле сразу трех неверных. Подвешенный на крюк железный горшок что-то глухо бормотал — наверное, читал по-латыни молитвы.

Францу Эккарту пришлось некоторое время подождать. Наконец он был допущен к епископу.

Этьен де Понше сидел перед столом, затянутым пурпурной парчой, на котором возвышалось эбеновое распятие, инкрустированное золотом; на кресте корчился обнаженный человек из слоновой кости — Иисус.

Епископ поднял голову; шея и подбородок у него совершенно сливались. На гладком и свежем лице выделялись детские ямочки, лисьи глаза, изящный нос и чувственные губы. Квадратная шапочка покрывала темя. По дородности прелата легко было понять, что он не изнурял себя постом.

Этьен де Понше протянул руку; Франц Эккарт наклонился, чтобы поцеловать аметист в золотой оправе. Доминиканец дожидался знака: Понше кивнул, и к столу было придвинуто второе кресло. Посетителю не собирались читать наставление — следовательно, он мог сесть.

— Я не вижу тонзуры, — произнес Понше. — Стало быть, вы не клирик?

— Нет, монсеньор.

— Покровительство нашей святой церкви обеспечило бы вам спокойное существование.

И подчинило бы меня вашей цензуре, подумал Франц Эккарт.

— Было у вас или у кого-то из ваших столкновение с Жоржем д'Амбуазом, нашим кардиналом?

— Нет, монсеньор.

Понше кивнул:

— Стало быть, сделанное вами предупреждение было продиктовано чувством милосердия?

— Да, монсеньор. Точнее, положением звезд на небе.

— Ad limina apostolorum non it?

— Nec omne tulibet punctum,[38] — ответил Франц Эккарт, покачав головой.

— Это не личное мнение?

— Нет, монсеньор.

— Если бы вы высказали это не в столь шутливой манере, клан д'Амбуазов не пришел бы в такую ярость. Трон каменный не деревянный…

Прелат фыркнул:

— Стало быть, вы твердо верите в язык звезд?

— Если уметь понимать его, монсеньор.

— Однако вам известно возражение Цицерона: «Неужели все воины, павшие в битве при Каннах, имели один и тот же гороскоп?»

— Здесь есть один важный момент, монсеньор. Роковой приговор звезд был вынесен не воинам, а городу Канны. Скажем, если вы откажетесь ехать в город, где свирепствует чума, вам не будет угрожать опасность заболеть.

Епископ задумался:

— Интересный довод. Значит, астролог мог бы отсоветовать римлянам вступать в сражение с Ганнибалом близ этого города?

— Да, монсеньор.

— Решение звезд нельзя изменить?

— Полагаю, нельзя, монсеньор. Ни одна молитва не способна отменить затмение Солнца или Луны.

— Значит, это воля Господа?