Клеопатра - Фаина Гримберг

Цезарь предложил ей устроить парадный приём, то есть пир, и дать ещё несколько приёмов, то есть фактически создать нечто наподобие салона, где она принимала бы людей из его круга. Она решила тщательно одеться и поразить своим видом римлян. Ванная комната в Трастевере была устроена, по её мнению, совершенно дурно. То ли было в её дворце в Александрии, где ванная комната была переоборудована и разделена на три помещения — для раздевания, для подогрева воды, и, собственно, для купания. Полы покрывала пространная мозаика с изображением морских звёзд и прочих водяных тварей. А здесь, конечно же, и помину не могло быть о таких удобствах! Посоветовавшись с Хармианой, она решила дважды за один вечер появиться в нарядном платье. Когда гости начали съезжаться и вступать в пиршественную залу, царица Египта принимала их, сидя торжественно на возвышении, одетая парадно, и на египетский лад парадно! На ней было широкое платье из очень плотного коричневого цвета шелка, с парчовой вставкой на груди, представляющей пришитые друг к дружке узкие и блестящие голубые, зелёные и светло-красные полоски. Ожерелье из деревянных продолговатых и золочёных бусин придавало всей фигуре Клеопатры какое-то странное, детски весёлое обаяние. Из рукавов, длинных и широких, высовывались на коленях тонкие породистые запястья, схваченные яркими золотыми браслетами, и длинные пальцы, унизанные кольцами с цветными камнями. Смугловатая шея виделась в меру удлинённой, Хармиана наложила на лицо и шею своей госпожи — мягкими красками — чуть смуглый, нежно смуглый такой тон. Волосы прикрывал и заменял парадный египетский женский парик, спускавшийся с двух сторон на грудь чёрной массой мелких косичек. Маленькие уши с круглыми серьгами в виде морских звёзд были открыты по восточному обычаю. Войлочная плосковатая круглая шапочка, светло-коричневая, с голубыми шёлковыми нашивками-лепестками, напоминала цветок. Огромные глаза, чуть припухлые губы, и брови вразлёт, и это выражение странное — покоя и тихой печали... Ожившее древнее египетское изображение на стене храма!.. Но глаза не египетские, не чёрные ярко, а такие прозрачные, изумрудно-зелёные, странно-тревожно-трепещущие, будто два крылышка тонкого прекрасного насекомого... Входившие римляне замирали от восхищения. Она была настолько красива, что и мысли не могло возникнуть о том, чтобы прикоснуться к этой красоте, нарушить эту красоту своими простыми мужскими пальцами!.. Прелесть, чудо этой красоты заключались и в её рукотворности. Платье, украшения, наложенные на лицо и шею краски, подведённые глаза, подкрашенные брови и ресницы... Взгляд уставал, глаза, охваченные странным смущением, опускались вниз и видели её маленькие ступни, обутые в красные, шитые золотыми плотными нитями туфельки с круглыми носками... Супруг царицы не присутствовал на этих приёмах, что придавало им в ещё большей степени волнительную двусмысленность... Она заметила, что Цезарь, пивший мало, как всегда, пребывает постоянно насторолсе, что называется. Он боялся, что его грубые римляне, эти первобытные всё ещё республиканцы, отнесутся к ней, как богатые мужчины к пригласившей их куртизанке, обидят, оскорбят!.. Вместе с царицей принимали гостей её приближенные, прибывшие с нею из Александрии. Вокруг тронного кресла, которое она привезла из той же Александрии, расположились, остановившись в непринуждённо-строгих позах, астроном Созиген, одетый по-гречески щегольски; математик из Мусейона, полугрек-полуегиптянин Аммоний, сириец Саррай, известный среди знати Александрии своими искусно составленными гороскопами...

На диваны брошены были плотные шёлковые подушки, её любимого зелёного цвета. Сервировка выдержана была наполовину в греко-египетском, наполовину в римском стиле. На огромном блюде из серебра сделано было позолоченное изображение знатного египтянина, полководца, должно быть, сидящего верхом на льве, его тонкие босые ноги с хорошо обозначенными пальцами свешивались вниз... Прелестный черно-красный греческий сосуд сделан был в виде женской изящной головки с таким мило улыбчивым и чуть глуповатым от этой неизбывной улыбки лицом... Рабы поставили корзины с белыми хлебами, большие сосуды с италийским вином — урны и поменьше — кратеры... Гости полулежали, начали пить, но под бдительным надзором Цезаря пили не так много. Вино подали массикское, фалернское, суррентское... Подали жареных раков, африканских улиток, ветчину, колбасы... Затем — сладкие запеканки и сложно приготовленное мясо — телятину и свинину, приправленные кисло-сладкими соусами... Гости и приближенные царицы вели учтивую беседу, подчёркнуто неофициальную, — о достоинствах того или иного вина или блюда, почему-то о необходимости писания стихов и ещё — о летнем отдыхе, сопровождаемом купаниями в целебных источниках... Царица восседала на троне с печальной улыбкой сжатых губ. Она не ела и не пила. Трапеза уже подходила к концу, когда внезапно спустился занавес и скрыл от глаз пирующих трон и сидящую царицу Египта. Римляне переглянулись, но приближенные Клеопатры не выказали удивления. Стало быть, ничего необычайного не происходило. Рабы убрали со стола опустевшие блюда, лоснистую пустоту которых теперь оживляли только лёгкие кучки костей... Подали виноград и орехи — десерт. Гости вытирали руки льняными салфетками. Вдруг занавес вновь поднялся с лёгким шелестом. Величественной египтянки уже не было на троне. С кресла поднялась легко и непринуждённо сошла по двум низким деревянным ступенькам к гостям прекрасная молодая гречанка в жёлтом хитоне в пёстрый цветочек с изящно колыхнувшимся диплодионом, обрисовавшим молодые круглые груди. Умное лицо приветливо улыбалось, теперь лицо это было подкрашено уже на греческий лад — совсем слегка, а чёрные волосы были собраны в тяжёлый узел на затылке, оживлённый лёгким золотым венчиком — стефанэ.

Тонкий прямой пробор в чёрных ярких волосах давал её лицу, такому свежему, живому, выражение девической чистоты...

Гости снова изумлялись её красоте, удивлялись быстроте, с которой она переменила облик. Цезарь насторожился. Маргарите сделалось легко, легко-весело. В египетском костюме она сама себе напоминала Татиду и испытывала уныние и вместе с тем несколько парадоксальное мазохистическое удовольствие... Хотя до появления на свет Захер-Мазоха[61] оставалось ещё множество столетий!.. От юной женщины, легко сошедшей к гостям, исходило невидимыми, но такими явственными волнами благоухание. В причёске, совсем низко на затылке, почти на шее, прикреплён был крохотный золотой флакончик, открытый, наполненный нежным тонким настоем духов...

Раздались густые звуки аулоса и частые удары в бубен быстрых пальцев, на которые надеты кожаные колпачки. Цезарь, полулежавший на пиршественном ложе, приподнялся, опершись на локоть. Он сам приказал нанять музыкантов, исполнив просьбу Клеопатры, но теперь уже сомневался: стоило ли исполнять её просьбу... Музыканты, раздувающие щёки флейтистки и толстые бубнисты, вступили в залу. Бубны увешены были кисточками. Бубнисты громко топали большими ногами... Марк Антоний поднялся во весь рост... одной ногой — на пол... быстро — другой ногой... Музыканты поняли, что он собирается затанцевать, и тотчас заиграли плясовой мотив. Марк Антоний танцевал хорошо. Римляне захлопали в такт ладонями. Цезарь также сделал несколько хлопков громких. Вдруг танцор вскочил легко на стол и пошёл отхватывать сначала аттические коленца, а после — и лаконские... Клеопатра сидела рядом с Цезарем. Он улыбнулся и, наклонившись к её ушку, спросил:

   — ...похоже это на истинно греческий танец?..

Ей послышалось в его голосе непонятное лукавство. Она не понимала причин своего недовольства.

   — У нас мужики так танцуют на бедных свадьбах, — отвечала она с невольным пренебрежением.

   — А по-моему, это похоже на танец Гиппоклида, одного из женихов дочери Клисфена, тирана Сикиона! Ты помнишь описание этого танца у Геродота[62]? — Он хихикнул.

   — Не помню, — она сказала правду...

Но вид танцора отчего-то волновал её и раздражал. Его серые глаза были широко раскрыты, но не было ясно, на что он смотрит. Её занимал этот взгляд, ни на что не направленный, но вскоре она припомнила, что он ведь плохо видит. Она ведь это свойство его глаз приметила уже в первую встречу!.. Он завершил пляску и снова вернулся на своё место. Цезарь, в свою очередь, также снова приподнялся и вскинул кубок, приветствуя лихого танцора. Этот кубок, впрочем, более чем наполовину заполнен был чистой водой...

   — Марк, Марк!.. — воскликнул Цезарь. — За эту греческую пляску я готов простить тебе все твои кутежи!..

   — И то, что он присвоил дом Помпея и выписал из Аттики роскошную мебель, и это ты готов ему простить? — спросил насмешливо молодой человек, почти подросток, одетый в короткую тунику, наподобие воинской, — колобиум. Его несколько вытянутая голова была сплошь покрыта мелкими рыжеватыми кудряшками...