Люблю. Целую. Ненавижу. Кэмерон - Юлия Славачевская

— Кэм, ты лучший, — через четверть часа, отдышавшись и уже лежа на кровати, смогла я улыбнуться ему. Внизу все сладко ныло. Но мне все равно было невероятно радостно и очень страшно. Радостно — потому что мой Кэм вернулся ко мне, навсегда вернулся. Страшно, потому что для Вечности иногда «навсегда» всего лишь жалких три мгновения. Она жестока и любит обманывать всех, даже Видящих. Даже меня.

Ну и черт с ней! Этой ночью хочу о ней забыть!

И я повернулась на бок, наблюдая, как Кэм рассматривает свою так и не опавшую эрекцию. Хихикнув, я позволила себе заметить, лукаво стреляя глазками:

— Черт возьми! Вот что значит подходящий мужчина!

Кэм грозно зарычал, шутливо бодая меня в живот:

— Женщина, ты еще пожалеешь, что связалась со мной, да поздно будет.

Я сделала строгое лицо Мэри Поппинс:

— Ты будешь бросать на пол носки и оставлять грязные трусы на стиральной машине? Есть французский семилетний сыр на кухне? Или заведешь большую овчарку и начнешь гулять по коврам в уличной обуви?

Шериф густо захохотал:

— Еще я буду потихоньку таскать из холодильника пиво, помидоры, майонез, колбасу, сыр и масло. Иногда хлеб, оливки и ветчину. Обещаю брать только это, зато в любых количествах!

Мы смеялись так долго, что после всего упали друг на друга обессиленными и ослабевшими, и все это время из нас в воздух вырывались бесценные искры веселого счастья.

И мы начали сначала. Издав низкий стон, Кэм сидя притянул к себе мою ладошку с совершенно развратным видом. От одного только ощущения тепла его рта я чуть не сошла с ума.

Потом, не отпуская, он наложил свою руку поверх моей, начиная смелые ласки. Сам он с полузакрытыми глазами Будды смотрел за нашими общими действиями.

Я провела тыльной стороной ладони по мускулам его спины, заставляя их сокращаться. Кэм тихо застонал, откидываясь еще больше и прижимаясь лопатками к изголовью кровати. Он закрыл глаза, но его пальцы, прикрывающие мои, продолжали меня ласкать.

— Кэмерон, мне было очень тяжело без тебя, любимый… — Его мужественное лицо, искаженное страстью, показалось мне поразительно красивым. Рядом с ним я почувствовала себя настоящей женщиной: любимой и желанной. Единственной.

Кэм ответил низким прерывистым голосом, обнимая и притягивая меня к себе:

— Не жалуйся, Джейн. Не надо. Я без тебя вообще не живу… Без ощущения твоих губ, кожи, твоих рук, твоих пальцев… Я как наркоман, везде мне чудится твой голос, твой запах… — Покачал головой. — Я иду на него, будто пьяный. Веду себя словно в угаре.

Я пообещала:

— В нашей жизни все плохое кончилось. Я не оставлю тебя, Кэм.

Дрожа от возбуждения, я выцеловывала его шею и кадык, лаская мною же поцарапанные плечи. Гладила красочные татуировки, скрывающие рваные шрамы, те самые жуткие шрамы, которые в моих глазах делали его по-настоящему мужественным и прекрасным. И все время шептала ему об этом.

Он слушал меня, и сердечная мука на его лице растворялась, отступала. В широко открытых глазах Кэмерона Маноло поселилась надежда, пока еще робкая и неуверенная. Надежда на наше семейное счастье!

— Кэм, возьми меня!

На секунду он прикрыл веки и опять стал непроницаемым.

Уже через мгновение с нечитаемым выражением лица Кэмерон уложил меня на спину и развел мои ноги в стороны своими коленями. Потемневшие глаза казались дикими. Я смотрела на него снизу, понимая, что мой любимый — загадочный инопланетянин, которого невозможно понять. Но я люблю его любого, пусть даже разного, пусть страшного и дикого.

— Ты — мой навсегда, любимый…

Мой мужчина приподнялся выше, сильный и мускулистый, и стал в меня входить, медленно и плавно, словно в танце. Он возбуждал, он дразнил. Сказал:

— Ангел… — и вошел глубоко-глубоко, как никогда прежде. Это было… чудесно.

От ощущения его глубоко во мне я ахнула и громко закричала. И продолжала кричать, задыхаясь от любви.

Мы были как два зверя, выпущенных на свободу из клетки, два одиноких изголодавшихся хищника, вдруг обретших долгожданную пару, два заключенных перед казнью. Потому что только они любят так зло и отчаянно, как последний раз в жизни. Скрепив пальцы друг друга в замок, мы, дрожа от нахлынувшего вожделения, соединялись и стонали отнюдь не по-ангельски. Мы толкались и рычали, скользя друг по другу, но, несмотря на весь дикий накал страстей, обращаясь друг с другом столь бережно, будто мы были стеклянными.

У меня в глазах стояли слезы, и у него они тоже были. Теплый соленый дождь падал сверху, но это только от счастья. Во всяком случае, хочу в это верить.

Вскоре темп соития переменился, стал жестким и ускоренным.

Наконец он закричал громко и без слов, и, кончая вместе с ним, кричала и я. Странный был это звук — не то радости, не то отчаяния.

Рассоединившись, мы упали без сил, надсадно и тяжело дыша.

А потом мы словно умерли на час или два, забылись глубоким сном, провалившись в черную бездну. Даже не знаю, как это назвать — спали мы или не спали. Были?

Просто лежали, будто мертвые, сплетясь руками с закрытыми глазами. Ни на что не было сил. Словно подвели черту, конец существованию.

Потом, конечно, Кэмерон ожил. Затащил меня в ванную и долго мыл, урча, как довольный котяра. Принес обратно в спальню в большом махровом полотенце, розовую и распаренную.

Обеспечил легкий перекус — неудивительно, при таких-то нагрузках! — у нас на тарелках были те самые бутерброды с помидорами, сыром, колбасой и ветчиной. И с майонезом. И с оливками, ага! Ни капельки ни соврал, похоже, по праздникам мой будущий муж именно так и питается.

Дальше помню довольный блеск глаз, и сексуальный марафон прошел заново.

Мы плыли на волнах отчаяния и любви. Тягучие, плавные, как в менуэте, движения. Вкус пота, дымных специй и полыни, горьких и терпких. Мое бесстыдство раскинутых, белых в темноте бедер и его уверенное обладание — нежное и сильное. Я мычала в зажимающую мой рот руку, кричала и билась.

И меня все время что-то грызло, не давая полностью вручить себя волшебству этой ночи, Кэмерон это понял, но ни о чем не спрашивал. Он отдавался страсти в нашей постели весь, всей своей вольнолюбивой мужской натурой. Исполнял мои потаенные желания, горел и любил — и этим все сказано.

Словно прощался… у меня пробежала дрожь. Кыш! Откуда взялась эта дурацкая мысль? Спрашивается, откуда? Ведь все миновало, все в порядке. А смертоносная сладость ландыша, смешанная с горечью желчи, поселившись на языке, отказывалась уходить.

Я попыталась спрятать выражение своего лица. Не помогло.

Кэмерон только взглянул в мои глаза, и сразу сделал все, чтобы перебить мою странную, неуместную угрюмость. Нет, ну вот как ему удается одним поцелуем заставить меня забыть все, потеряться в остроте ощущений, гореть, жить и любить? Правильное слово — исцелиться.