Крест на башне - Андрей Уланов

– Дождь…

И в самом деле – тихое совсем тук-тук-тук за окном.

– Не хочу никуда уходить отсюда, – тихо шепчет моя – теперь уже точно! – княжна, прижимаясь ко мне. – Так уютно… спокойно… Эрик, – приподнялась, заглянула в глаза, – давай спрячемся здесь от всех? Просто спрячемся – ты и я. Должно же быть где-то место, где нет этой проклятой войны?

Я только вздохнул тяжело.

Может, думаю, где-то такое место и есть, но очень где-то. Потому как, судя по тем новостям, что оберфункмейстер Рабинович из мирового эфира вылавливает, народец на нашем шарике с ума посходил абсолютно повсеместно, вне зависимости от географических широт, цвета кожи или, допустим, вероисповедания. Все с цепей посрывались – и первым делом в глотку ближнему вгрызлись… а кому ближних не хватило, те за дальних принялись.

– Не получится.

– Почему?

– Просто не получится, малыш. И, – шепчу, – лучше не будем сейчас об этом. Времени у нас не так чтоб очень – три часа, а может, уже и чуть меньше… но эти часы наши, безраздельно… так давай просто забудем пока об остальном мире. Как ты сама только что сказала – ты и я и никого больше.

– Эрик…

– Стаська…

Мне очень нравилось смотреть, как она раздевается. В смысле – сам процесс. Со Стаськой это было не «когда ж ты, дура, наконец, свои тряпки скинешь», а вполне самоценное действо – сидеть и зачарованно наблюдать, как из недр униформы медленно появляется она… моя женщина. Самое волнующее, самое будоражащее, самое… пресамое зрелище на свете. Моя. Любимая. Единственная и неповторимая! Моя-моя-моя… этот рефрен вспыхивал у меня в голове при каждом взгляде, брошенном в ее сторону. Как только я до сих пор от зазнайства не лопнул – не знаю.

– Ми-илы-ый…

Княжна Туманова… забавно… если бы не война и Распад, мы наверняка бы никогда не встретились. Петроградская аристократка и парень из германского рабочего квартала – что могло быть общего в их судьбах? И даже были бы счастливы – каждый по-своему…

Но мы встретились! Мы полюбили друг друга наперекор всему! Пусть мир там, за окном, сходит с ума как ему угодно – здесь и сейчас я теряю разум лишь от прикосновения ее рук, от запаха ее кожи, от пушистой невесомости ее волос…

– Не спеши… у нас еще много времени…

– Да… много. Три часа – это почти вечность…

Мы словно открывали себя заново. Как тогда, в первый раз, в Курске, под вспышками осветительных ракет и трассеров, под аккомпанемент выстрелов и разрывов.

– Анастасия…

Маленький пушистый котенок, горячий ласковый комочек – и все равно ее было очень много, потому что я хотел прижать, обнять… объять ее всю – и мне это никак не удавалось!

– Ты-ы…мой.

– Любимая…

А потом тот остаток незамутненного сознания, который еще продолжал цепляться за реальность, сорвался и полетел вниз… в бесконечность…

Потом, когда все закончилось и мое тихое счастье уютно устроилось у меня на груди, я лежал и бездумно глядел на возносящийся к потолку сигаретный дым… тонкая сизая струйка, которая отчего-то текла не вниз, а вверх.

Давно уже себя не чувствовал настолько опустошенным.

Нет, думаю, так не пойдет. Один раз уже расслабился так… до сих пор плечо порой дергает. А сейчас это как бы и вдвойне обидно – до Москвы, считай, один хороший бросок, а там восстание уже полыхает вовсю, сразу в трех районах. С прошлого вечера в радио надрываются. И на этот раз с боями в городе заморачиваться не придется – наша задача коридор пробить, а дальше синие сами разбираться будут.

К слову сказать, думаю, если передовые части 25-й с юга не подошли, – по идее, не должны, они еще со вчерашнего дня в какой-то шальной заслон уперлись! – то я вполне имею шанс стать первым кайзеровским офицером, вошедшим в Москву. Заехать в историю на белом коне, в смысле на зверике… а что? Москва, конечно, не Петроград, не столица, но тоже очень даже известный городок – Наполеон, помнится, не погнушался.

– Стась, – спрашиваю тихо, – ты в гимназии историю учила?

– Да. А что?

– Кроме Наполеона брал Москву кто-нибудь или нет?

Стаська приподнялась налокте, глянула с удивлением.

– Кроме Бонапарта, – уточняет, – Тохтамыш… хан. И другие разные татары. Только давно это было очень.

Татары, как я помнил, были задумчивыми такими узкоглазыми ребятами, которые сидели-сидели в своей степи, а потом вдруг раз-з – и учинили великий завоевательный поход, на манер гуннов с их Аттилой.

– Что ж, – замечаю, – значит, третьим буду.

– Тогда, – задумчиво так говорит Стаська, – надо еще и поляков добавить, которые с Лжедмитрием в Смуту приходили.

– Ну вот, – вздыхаю. —Я-то думал, в историю войду, а выясняется – кто только эту вашу Москву не брал…

– Между прочим, – обиженно говорит Стаська, – Берлин русская армия тоже брала.

– Интересно… это когда ж такое было?

– При Фридрихе Втором.

Что-то не припоминаю я такого прискорбного факта в наших школьных учебниках. Впрочем, есть у меня тихое подозрение, что те учебники, по которым моя малышка училась, правильнее. И вообще – ее бы образованность, да к моим погонам, отличный бы офицер получился.

Глянул на часы – минут сорок, в принципе, еще есть, но шевелиться уже стоит начинать.

– Ладно, – говорю, – подъем… радист Дымов.

С кофе обидно получилось – остыл он. То есть мы, конечно, его и холодным вылакали за милую душу, но это уже все-таки ощущения далеко не те. Жалко.

Гауптман Фрикс, как выяснилось, все еще болтался километрах в восьми позади, пытаясь протолкнуть вперед колонну снабжения. Получалось это плохо – мост «возрожденцы» подорвали, а ближайший к дороге брод имел заболоченный берег, на котором тяжело груженные грузовики попросту застревали.

Зато разведка уже кое-что достигла. Левая группа, правда, наткнулась на очередной взорванный мост, зато правая докатилась, по их словам, до большого района с жилыми домами – то есть, похоже, вышли на окраину самой Москвы.

Центральный же дозор буквально в двух километрах впереди обнаружил спешно окапывающихся авровцев, общим числом до роты. Копать они начали от силы часа два назад, при этом правый фланг их позиции упирался в речку, а левый ни во что не упирался – просто повисал в пустоте. И выглядело это как издевательское приглашение – врезать по этому провисшему флангу, смять и спихнуть их в речушку к свиньям собачьим. Вот только в подобную глупость авровского командира мне отчего-то не верилось ни секунды.

Я прикинул – 20-ствольные, которые сейчас среди прочих застряли в колонне снабжения, даже если пройдет гладко, смогут выйти на позицию залпа часа через полтора. Что неприемлемо: за это время «возрожденцы», если они не зеленые новички, закопаются так, что одним залпом их уже не выковыряешь.

В принципе, у меня в колоде был козырь как раз на такой случай, и придерживать его на что-то другое смысла сейчас уже не имело.

Я еще раз связался с Фриксом и попросил его выдать наверх запрос на авиационную поддержку. Согласно директиве, наш батальон должны были поддерживать два звена штурмовиков. Если все обстоит так, как распланировано, они на полевой аэродром с утра уже перебазировались и над целью могут появиться минут через двадцать.

От этой мысли сразу позавчерашний вечер вспомнился. Темнеющее вечернее небо, вой турбин самолетов, заходящих на бреющем, пронзительный свист и вслед за ним ослепительно-яркое, на фоне леса, пламя. Начинку полутонного бака фэ-бэ-53 составляет загущенная для липучести смесь бензина и керосина, и один такой бак накрывает огненным ковром метров сто по фронту… плюс пропитанная огнесмесью ветошь, но, как любил говорить Вольф, в конкретном данном случае это было не нужно. Четыре самолета отбомбились прицельно, чистая работа. Когда мы двинулись вперед, ни одного выстрела больше не раздалось.

Вспомнил – и вдруг как дернуло меня что-то. Огляделся вокруг…

– Стась, – говорю, – пока я Михеича буду искать… видишь, вон там, за забором, на веревке белеет, то ли простыня, то ли скатерть. Принеси, пожалуйста.

Должно быть, авровцы здорово удивились, когда перед их окопами объявилось эдакое чудо – «смилодонт» с примотанной к антенне белой тряпкой. Мы остановились метрах в пятистах, я вылез, закурил и, дождавшись, пока из траншеи выберется и направится в мою сторону кто-нибудь с погонами, неторопливо зашагал ему навстречу. Метрах в трех вытянулся, щелкнул каблуками.

– Обер-лейтенант Эрик Босса, – сообщаю, – отдельный тяжелый панцербатальон корпуса Линдемана.

Черт, думаю, вот уже и сам себя стал Эриком именовать… прилипло…

Авровец тоже остановился, откозырял.

– Подполковник Сергей Береговой, – сухо произносит, – сводный батальон 3-го десантно-штурмового корпуса.

Ух ты, думаю, надо же – целый подполковник!

Забавно… когда я его вблизи разглядел, странное ощущение возникло. Не то чтобы он кого-то знакомого напомнил, а словно бы видел я его. Причем именно его и сравнительно недавно. Я секунд двадцать повспоминал – не, думаю, бред. Наваждение.