Симон Визенталь. Жизнь и легенды - Том Сегев

Иногда Визенталь говорил так, словно за ним стояли очень могущественные силы, и в такие моменты напоминал рычащую мышь. Но вера людей в миф, которым он себя окружил, увеличивала его возможности и способность действовать, и миф, таким образом, превращался в реальность, по крайней мере частично. Именно так он вел борьбу за отмену сроков давности для нацистских преступлений. Это была одна из самых важных кампаний в его жизни.

По законам ФРГ и Австрии на все убийства распространялся закон о двадцатилетнем сроке давности. Это означало, что, начиная с мая 1965 года, нельзя было отдавать под суд военных преступников, за исключением тех случаев, когда дело против них было открыто ранее этой даты. В случае же менее серьезных преступлений срок давности вступал в силу еще раньше: уже через десять лет после войны.

Государства, организации и известные люди во всем мире оказывали давление на ФРГ и Австрию «снаружи», но вопрос этот был сугубо юридическим, и привлечь к нему внимание публики было нелегко. Визенталь действовал «изнутри», и это стало еще одним проявлением его причастности к австрийскому обществу. Отмена срока давности, говорил он, нужна не евреям; в первую очередь она нужна самим немцам и австрийцам; это будет чем-то вроде нравственного экзамена, сдав который, они докажут свое желание избавиться от военных преступников. Он вкладывал в эту кампанию много энергии и немало денег.

Первые попытки добиться отмены срока давности за убийства были сделаны в начале 60-х годов, сразу после поимки Эйхмана. Всемирный еврейский конгресс вступал по этому поводу в контакты с властями ФРГ, проблема обсуждалась в израильской прессе и в кнессете. Одним из израильтян, поднимавших этот вопрос, был Тувья Фридман. Позднее эта тема стала одной из первых, затронутых на дипломатических встречах Израиля и ФРГ.

Немцы подготовились к «сражению» хорошо. В конце 1963 года Управление печати и информации ФРГ опубликовало брошюру со статистическими данными о судах над военными преступниками в этой стране, согласно которым союзники казнили более четырехсот восьмидесяти преступников, а западногерманскими судами было рассмотрено тридцать тысяч обвинительных заключений, и более пяти тысяч человек были признаны виновными. Через какое-то время власти ФРГ опубликовали еще более впечатляющие данные, согласно которым было заведено более шестидесяти тысяч дел, двенадцать человек были (до 1948 года) приговорены западногерманскими судами к смерти, а более шести тысяч преступников – к тюремному заключению, из них семьдесят семь – к пожизненному. Причем как раз во время обнародования этих данных во Франкфурте шел один из самых важных судебных процессов, ставший главным достижением прокурора Бауэра: первый суд над преступниками из Освенцима. За ним последовал еще один. Немцы подчеркивали, что подготовка этих процессов началась еще до суда над Эйхманом, и тот на них совершенно не повлиял.

Впоследствии, однако, выяснилось, что девяносто процентов подозреваемых в нацистских преступлениях не были преданы суду вообще, более половины обвиняемых были оправданы (как правило, «за отсутствием доказательств»), виновными признали только шесть тысяч шестьсот пятьдесят шесть немцев, причем лишь около двухсот из них были признаны виновными в убийствах, а большинство обвиняемых получили довольно легкие наказания. Такое малое количество обвинительных приговоров не только свидетельствовало о несовершенстве западногерманской юридической системы, но и отражало царившую в то время в обществе атмосферу. Наблюдалась явная тенденция не судить нацистов слишком строго – в особенности тех, кто убивал евреев.

Адвокаты обвиняемых придирались к мельчайшим деталям: видел ли свидетель обвиняемого слева или справа? обратил ли он внимание на цвет его военной формы? была ли она зеленой, коричневой или черной? Если она была коричневой, значит, обвиняемый искомым преступником быть не мог, так как в его части носили зеленую. Если дело происходило ранним утром, то адвокат заявлял, что освещение было недостаточным, чтобы свидетель мог опознать обвиняемого наверняка, а если свидетель утверждал, что преступник держал хлыст в правой руке, адвокат говорил, что обвиняемый этим человек быть не может, потому что он левша. Если же свидетель относительно этой детали ошибается, то не исключено, что он ошибается и относительно всех прочих.

Однажды западногерманский суд приехал в Израиль, чтобы допросить свидетелей, которые не могли или не хотели ехать в ФРГ, и один из защитников, адвокат Людвиг Бок, потребовал от судьи окружного суда Тель-Авива Бруно Нахмана Якоби сложить с себя полномочия, поскольку тот был евреем. Якоби – который был, судя по всему, этим шокирован – назвал требование Бока наглостью и предупредил, что оно может быть истолковано как неуважение к суду. Если же, сказал он, защитник имел в виду, что судья-араб будет относиться к нацистским преступникам с большей симпатией, чем судья-еврей, то он оскорбил к тому же еще и судей-арабов. И хотя с формальной точки зрения требование Бока полностью соответствовало принципам либерально-демократического суда, к которым Визенталь относился с большим уважением, считая их чуть ли не священными, даже он в этом случае не выдержал и послал письмо протеста в западногерманскую коллегию адвокатов.

Большинство немцев выступали против отмены срока давности. Придерживался этой точки зрения и министр юстиции ФРГ, бывший член национал-социалистической партии Эвальд Бюхер. В июле 1964 года он послал Нахуму Гольдману длинное письмо, где заявил, что срок давности – один из основополагающих принципов системы правосудия. Таким образом, главным его аргументом были соображения юридического толка. Однако Гольдман в своем ответе сделал акцент на политическом аспекте проблемы и написал, что, если срок давности вступит в силу, это может свести на нет попытки ФРГ вернуться в семью народов и предупредил, что ГДР не преминет воспользоваться этим в своих целях.

Визенталь понимал, что речь идет не о конфликте евреев с немцами, а о внутреннем конфликте немцев друг с другом, и решил морально поддержать тех немцев, которые выступали за отмену срока давности. С этой целью он обратился к ряду видных писателей, педагогов, юристов, ученых, деятелей искусства и т. д. и попросил их выступить в защиту отмены. Задача эта была непростой: нужно было составить список подходящих людей, раздобыть их адреса и написать каждому из них письмо.

Также он отправил письма известным людям в Израиле (в частности, Голде Меир и Шмуэлю-Йосефу Агнону) и в США (где его поддержали в том числе Артур Миллер и Роберт Кеннеди). В общей сложности он получил 360 ответов, но решил опубликовать только 200 из них. Все они были от представителей немецкой культуры, и красной нитью в них проходила любимая мысль Визенталя о том, что эту этическую проблему немцы должны решить самостоятельно.