Язык и философия культуры - Вильгельм Гумбольдт

LI.Двоякая оценка произведения искусства

Критическое обсуждение, какому должно подвергать произведение искусства, двояко, и сейчас мы закончили одну его сторону, — остается другая.

Всякое произведение искусства, как и создавшего его художника, можно рассматривать как самостоятельный индивид. Это живое целое. Оно имеет внутреннюю силу и жизненный принцип, благодаря которому оно воздействует определенным образом. Так рассматривали мы поэму Гёте „Герман и Доротея" до сих пор. Не рассуждая об отдельных частях поэмы, не приспосабливая ее к установленным заранее правилам, мы просто описывали производимое ею воздействие, пытаясь выяснить его причины, и благодаря этому охарактеризовали ее природу лишь в общем, по степени и роду.

Однако, помимо того, что всякое поэтическое произведение наделено внутренней природой, оно по своему внешнему строению принадлежит к особому роду художественных произведений, а потому обязано удовлетворять особенным требованиям и следовать особенным правилам. Как наша поэма сообразуется с этими правилами, нам и остается теперь рассмотреть. Ибо внутренний характер и

Ёйешняя правильность лишь в совокупности определяют качество произведения.

Первый вид нашего критического рассмотрения в применении к художественным творениям в подчеркнутом смысле слова можно назвать эстетическим — поскольку здесь определяются подлинная художественность предмета, его подлинно художественная ценность, его отношение к идеалу, — тогда как второй вид можно назвать техническим — поскольку этот подход требует от произведения не приближения к идеалу, недостижимому в полной мере, но следования правилам и законам, какие должны исполняться строго и полно.

Оба вида редко соединяют между собой, и это причина известной эстетической односторонности. Механические умы ясно понимают, что такое правило, но пренебрегают оригинальностью и силой первозданного содержания, а умы горячие и беспорядочные постоянно отказывают в должном уважении технической стороне дела.

LII.Эпическая поэзия. Неопределенность ее обычного понимания

Произведение „Герман и Доротея" принадлежит к роду эпических поэм, и это столь очевидно, что молча предполагалось во всех предшествующих наших рассуждениях. Никто не станет отрицать, что в поэме представлено действие и что представлено оно от начала до конца. Однако от эпической поэмы до настоящей эпопеи, пожалуй, так же далеко, как от трагической поэзии до настоящей трагедии, а потому мы лишь теперь подходим к более тщательному исследованию вопроса о том, насколько наша поэма заслуживает более гордого наименования эпопеи?

Эстетическую критику на деле осложняет недостаток полной — не общезначимой (это уж было бы слишком!), но хотя бы последовательной и согласующейся со справедливыми требованиями подлинного художественного чувства эстетики, на законы которой можно было бы ссылаться, не тратя лишних слов. Пока же такой эстетики нет, пребываешь в затруднительном положении — приходится прерывать критическое обсуждение отдельного произведения и заниматься дедукцией теоретических принципов; вот и мы должны посвятить предварительное рассуждение теории эпической поэмы. Но чтобы это отступление не слишком далеко уводило нас от нашего предмета, мы удовольствуемся тем, что, определив понятие эпической поэмы, выведем из него самые главные ее, первым делом вытекающие из этого определения законы.

Пожалуй, нет такого поэтического вида, когда столь бы смущала необходимость дать удовлетворительное определение ему, как эпос. Многообразные жанры повествовательных и описательных стихотворений родственны между собой и не отличаются друг от друга сколько-нибудь существенными признаками, так что трудно определить, что именно характерно для настоящей эпопеи. Трудность еще возрастает, поскольку наличные образцы эпического рода, строго говоря, имеют мало общего между собой и сходятся разве только в том, что все они повествуют о действиях, различаясь уже тем, что не во всех представлено одно-единственное действие. Поэтому испокон века к определению примешивали все новые и новые понятия, по большей части не столь уж существенные, а именно: содействие богов, применение чудесного, необходимость наличия героических персонажей, весьма неопределенные представления о значительности и важности действия, — вследствие чего недостаточно подчеркивали именно то, в чем состоит сущность эпопеи и откуда вытекают важнейшие законы этого поэтического вида.

LIII.Метод выведения различных поэтических видов

Однако такой неопределенности нельзя избежать, если следовать общепринятым путем. Критики всегда останавливались лишь на самом объекте, на созданном поэтом, мы же уже выше замечали и доказали на известных примерах, что в эстетических исследованиях необходимо прежде всего обращаться к настроению духа и природе воображения.

Особенно же rfeследовало бы, разбирая различные поэтические жанры или поэтические натуры, довольствоваться подтверждением своих суждений, ссылаясь на реально существующие образцы. Ведь сами образцы надлежало бы сначала проверить и оценить в соответствии с этими суждениями. Сами образцы могут претендовать на правомерность своего существования в качестве особых жанров, определяемых так-то и так-то, лишь постольку, поскольку сами они выводимы из природы воображения и различных возможностей эстетического воздействия. Ибо лишь постольку, поскольку в согласии с фантазией, с ее устроенностью имеет место существенно отличное от иных поэтическое настроение, ей может соответствовать особый жанр, будь то отдельный поэтический вид или особая индивидуальность поэта — в зависимости от того, требует ли это настроение особого для себя предмета или же особой, субъективно-отличной разработки прежнего предмета.

Вот таков источник, к которому необходимо постоянно обращаться вновь и вновь. Основание для разделения всех существенно различных поэтических видов — это лишь сама природа поэтического воображения и общего состояния души, какое рождается воображением в каждом отдельном поэтическом жанре. Исследование этих двух моментов — каждого как особо, так и во взаимосвязи с другим — определяет характер любого отдельного поэтического вида, [то есть] субъективное настроение, из которого он проистекает и который в свою очередь вновь порождает, а из такого субъективного настроения в свою очередь может быть выведена объективная дефиниция жанра.

LIV.Всеобщий характер эпопеи. Из какого настроения души проистекает потребность в эпической поэзии?

Если применить только что описанный метод к нашему предмету, то основными составными частями воздействия, производимого эпическим поэтом, будут следующие: живая чувственная деятельность, захватывающий интерес в развитии представляемых событий, бескорыстие покоя и широта взгляда на природу и на человечество в его взаимосвязи.

Отсюда и требование, значительного и примечательного действия, которое приводит в движение массу индивидов, отсюда и героические личности, и участие высших существ, благодаря чему воображению придается необходимая энергия, отсюда известный объем целого, в рамках которого мы проходим мимо множества объектов. Итак, характерное свойство эпической поэзии, как представляется, заключено в том, что она максимально чувственным и живым образом представляет нам свой предмет, что она благодаря этому открывает перед нашим взором широкую, пространную перспективу и помещает нас на такой высоте над этим предметом, чтобы мы были лишь участливыми наблюдателями, однако продолжали смотреть на него как на нечто чуждое, совершающееся вне нас.

Все это и сходится воедино, когда наша душа пребывает в состоянии спокойного, но живого созерцания, и именно такое состояние ищет для себя удовлетворения в эпической поэме, а потому мы можем с полным правом надеяться, что более тщательное исследование этого состояния приблизит нас к цели.

LV. Состояние всеобщего созерцания в противоположении его состоянию определенного ощущения

Очевидно, в человеческой душе пребывают два состояния, предельно расходящихся между собой как в отношении предмета, так и в отношении изменений, какие происходят в нас благодаря им. Все прочие состояния, в каких способна находиться наша душа, охватываются этими двумя, словно двумя большими классами явлений. Эти два состояния мы назовем всеобщим созерцанием и определенным ощущением.

В одном состоянии царит объект, в другом — субъект. Первое, взятое во всем своем совершенстве, возникает благодаря тому, что наши внешние чувства соединяются с нашей интеллектуальной способностью, которая согласуется с ними в том, что она с совершенной ясностью и отчетливостью отделяет себя от предмета и смотрит на него лишь в связи с ним же самим, без какого бы то ни было корыстного интереса, касающегося его использования или наслаждения этим предметом. Второе же состояние проистекает из совместной деятельности чувств и желаний, и тогда любые объекты сопрягаются с потребностью или склонностью субъекта. Первое состояние — если это касается предмета — отличается объемом и целостностью, если же это касается внутреннего настроения — покоем; находящийся в таком состоянии, ограничивая одни объекты другими, стремится выделить в их множестве индивидуальную форму каждого, а в их соединениях отыскивает взаимосвязь, в их же соотношениях — взаимодействие, в их сущности и бытии — действительность, а в прочности их связей — по крайней мере ограниченную необходимость. Напротив, ощущение, всегда исходящее из определенной связи цели с желанием, избегает ограничений, знает только один свой предмет, которому должны уступать все прочие, стремится к одностороннему удовлетворению, живет в мире возможностей, а ищет одно — только действительность.