Я, Рейван (СИ) - Дарт Макменде

А затем мир вокруг нас тревожно и разноцветно чихнул, вытянулся в струнку и утратил осязаемость. Огоньки звёзд превратились в тонкие и очень ровные струйки огня.

«Левиафан» вышел в гипер.

69

«Кто с нами в одном окопе, тот и русский», думал я, вспоминая прочитанную на Земле книгу и посматривая на Бастилу. Девушка куталась в плащ и упиралась ногами в противоположный край выемки, сетка лопнувших сосудиков на её лице понемногу рассасывалась. Несмотря на невероятность происходящего, мне сейчас очень хотелось прогуляться по обшивке линкора, процокать набойками по металлу, заглянуть в иллюминатор, махнуть ручкой какому-нибудь ошеломлённому мичману-ситху… джедайка настрого отговорила.

Плотность звёзд в этой части галактики была намного выше, чем на привычном мне земном небе. Теперь все они превратились в полосы, медленно и уверенно, как чрезвычайно надменные червяки, скользящие к неведомой точке где-то за кормой «Левиафана». Я уже много раз видел гипер, в фильмах, играх, из пилотской кабины «Варяга»… а сейчас наблюдал вживую.

Удивительно, насколько быстро человек адаптируется почти к чему угодно. Я смотрел на буйство разноцветных линий над головой, особенно яркое на фоне подчёркнуто чёрного неба, и думал, насколько же краски гипера превосходят способность человека изобразить и воспринять эти краски. Мы находились в иллюзорном, мнимом, вывернутом наизнанку мире, пространстве-вне-пространств, нигде-и-никогда… казалось, ничто не могло подготовить моё восприятие к такому опыту, однако я был совершенно спокоен и даже умиротворён.

— О, я не знаю, что происходит, — хмуря брови, сказала Бастила. — Но давно поняла: сам факт того, насколько близок ты к Силе, но при этом слабо тренирован, может привести к ужасным последствиям. И для тебя, и для всех вокруг.

— Нет смерти. Есть Великая Сила. Не бойся.

— Я говорю не про себя!

— Здесь больше никого нет, — сказал я, демонстративно оглядываясь по сторонам. — Но ты можешь предостеречь меня от ошибок. Просто моргай: один раз, когда дело пойдёт к Тёмной Стороне, дважды — когда к Светлой.

— Ты задался целью вывести меня из себя?!

— Нет. Ты же джедай: «ясность мыслей» и всё такое.

Девушка решительно встряхнула волосами:

— Пойми, ситуация предельно серьёзна.

— Именно поэтому, — меланхолично отозвался я.

— Что «поэтому»?

— Последствия ужасны. И ситуация предельно серьёзна. Настолько, что нам оставаться серьёзными уже смысла нет.

— Но мы не можем прятаться здесь вечно! — воскликнула джедайка.

— У нас в Бакардии прятки — национальная игра.

— Где? — с некоторым подозрением уточнила она. — Конечно, я читала твоё досье… С какой планеты ты родом?

— С Кашиика. Я же вуки, ты что, не видишь?

— Ну надо же, — язвительно сказала Бастила. — А я-то думала, ты хатт, замаскированный под человека. С миссией захватить Республику…

Она осеклась и посмотрела на меня с таким глубоким недоумением, что у меня аж холодок по спине пробежал.

Да, я часто использовал в разговорах фразы из игры, но теперь и Бастила произносила реплики, которые по сценарию принадлежали мне, Рейвану! И, кажется, сама почувствовала чужеродность этих фраз в своих устах.

— Слишком сильно… — медленно произнёс я. Тишина вокруг стояла мёртвая, даже корпус линкора, казалось, перестал дрожать.

— Что?

— Связь… Связь между нами слишком сильна. Намного прочнее, чем должна была быть.

— «Должна была»?… Ты снова говоришь о воле Великой Силы!

Я непроизвольно оглянулся по сторонам, словно нас могли подслушать:

— Бастила… нет, я не о том. Как ты считаешь: возможно ли нарушить предначертанное? Ну, сломать эту твою волю этой твоей Силы?

Если я всё-таки в мире игры… Любая программа — явление хрупкое, а я так долго издевался над «скриптами»… Единственный неверно переданный параметр, какая-нибудь бесконечная рекурсия, не знаю… и движок сломается! «Программа выполнила недопустимую операцию и будет закрыта».

Я вскинул голову, пытаясь высмотреть в разноцветной мешанине гипера признаки того, что вселенная собирается схлопнуться.

— Нет хаоса, — напомнила Бастила. Негромким, но напряжённым голосом: чувствовала моё смятение, — есть гармония.

— Есть гармония, — эхом откликнулся я, — …если есть Сила!

— Что ты говоришь, Мак? Как можно сомневаться в существовании Силы, когда ты сам…

— Когда я сам… когда я сам. Когда я сам!

— Да что с тобой! — воскликнула джедайка, хватая меня за холодные пальцы. — Мак, очнись, это гипер влияет… Нет эмоций, Мак!

Некоторое время мы почти боролись: я словно пытался выскочить из окопа куда-то наружу, девушка тянула меня к себе, удерживая на краю. Затем я опомнился:

— Бастила!

— Мак!

— Бастила…

— Что, Мак? Ты в порядке?

— Бастила, — сказал я, спрыгивая в окоп. Магнитные набойки цокнули по металлу, меня повело в сторону: искусственная гравитация вне корпуса периодически «гуляла». Девушка придержала меня за рукав. — У нас мало времени.

— Для чего? — с сомнением уточнила джедайка.

— Мне так кажется, — достаточно нелогично пояснил я, не желая отвлекаться на детали. — Нам надо спешить. Я всегда мог вернуть тебя с Тёмной стороны только одним способом, в каждом прохождении… даже если это программа, и она сломана, должно быть что-то настоящее. — и, бухаясь перед девушкой на колени, воскликнул: — Я люблю тебя, Бастила!

— Наконец-то, — сказала джедайка, рассматривая меня сверху вниз.

— Что?…

— А я всё ждала: когда же ты наберёшься смелости сказать хоть что-то прямым текстом. Это самое длинное и многоэтапное объяснение в моей… о котором я когда-либо слышала.

— Но ведь… а как же «нет страстей» и всё такое? — спросил я, чувствуя себя уникально глупо. Отбитые колени ужасно саднили.

— Я люблю тебя, Мак, — просто ответила Бастила. — Давно и всем сердцем.

— Ты… ты больше не боишься чувств?

Джедайка рассмеялась. Не снисходительно или надменно, нет. Как союзник и соучастник.

— После всего этого? — сказала она, обводя вселенную движением головы. Каштановые локоны снова сбежали из-под шпильки. — Нет, Мак. Лишь твоя любовь позволяет мне почувствовать себя в безопасности.

Я молча уткнулся лицом в её колени.

— Кроме того, — продолжила девушка, положив тёплую ладонь мне на голову, — ты ведь найдёшь способ вытянуть нас из этой передряги. О, а потом — втянуть в следующую. Да, Мак?

— Да, Бася… — прошептал я, не смея оторваться от её тепла.

Я так много хотел бы рассказать о том, что происходило между нами в ту ночь! Рассказать, похвастать… Но, во-первых, настоящий мужчина ничем таким не хвастается, даже в мемуарах. А во-вторых, я похвастать и не могу: ничего такого не было.

Мы просто сидели в окопе, в спасительном пузыре Силы. Любовались протяжным фейерверком гипера. Кутались в плащ, согревая друг друга бережным теплом взаимности. Держались за руки, молчали. Говорили.

Обо всём, что только могло прийти в голову. Теперь, когда состоялось самое важное объяснение в моей (и, надеюсь, её) жизни, казалось невероятно важным узнать всё-всё, каждую мелкую деталь, которой только можно было поделиться.

Будь у меня доступ в Интернет, я показал бы ей свою страничку… Смешно. Раньше заходил чуть не каждый день, выкладывал фотки, следил, что происходит в жизни бывших подруг… а сейчас не могу вспомнить название любимой соцсети.

Смешно. И здорово, что мы могли общаться без всего этого хлама. Теперь невозможно было бы сослаться на мёртвые застывшие картинки, спихнуть с себя груз ответственности за выбор самых точных слов и необходимость следить за выражением лица собеседника. Теперь не нужно было соревноваться в количестве «лайков», с раздражением блокировать рекламу или подсознательно готовиться к очередной атаке туповатых троллей.

Теперь можно было просто говорить. Тем более что заняться нам всё равно больше было нечем.

Во мне словно шлюзы растворились, и я рассказывал Бастиле о своей жизни на Земле, о двухэтажном кирпичном доме, который мы делили с другой семьёй: половина им, половина нам. О футбольной площадке во дворе, о наглом и добром коте Паштете, о маме и сестре, о том, как началась война, которая началась задолго до того, как на наш городок начали падать первые снаряды. О том, как пытался записаться в ополчение, о переезде в соседнюю, большую, могучую и спасительную страну, частью которой всегда себя чувствовал. О работе и учёбе в институте, о тётке, которая хоть и припахала меня на огороде, но всё равно самая отличная тётка на свете…

Бастила слушала, верила и не верила и снова верила, потому что, хоть и читала моё досье, но слишком сильно хотела поверить. Думаю, она понимала больше, чем признавалась самой себе, но всё это не имело теперь никакого значения: она слушала, а когда я уставал говорить, говорила сама.