Игры без чести - Ада Самарка

Трудности начались при визите в первую же больницу. Оказалось, что, совершив такое длинное и безрассудное путешествие в другую страну, бросив ребенка на попечение посторонних людей, Любушка не потрудилась узнать не то что тамбовский адрес Славика, а даже его фамилию. Все, что она знала, это то, что ищет мужчину примерно тридцати лет со светлыми длинными волосами в тяжелом или средне-тяжелом состоянии после автомобильной аварии. В Центральной областной больнице скорой помощи вроде бы кого-то нашли, даже отправили в компании молоденькой медсестрички на лифте на 4-й этаж в реанимацию, где попросили подождать перед замазанными белой краской стеклянными дверями. Вышедший к ней неприятной наружности, натужно дышащий доктор в халате, по-старинке завязанном на спине, спросил, не родителей ли она ищет, а узнав, что нет, сразу же развернулся, протирая очки и не слушая больше ничего, и скрылся за дверью.

Съев в больничном буфете невкусную булочку с повидлом, Любушка пошла искать междугородний телефон-автомат, чтобы позвонить Вадику. Мобильный тут не работал (не был активирован роуминг), с автоматами тоже возникла неожиданная проблема, так как все, что попадались ей на пути, годились только для связи по России. Пришлось возвращаться на вокзал. Вадик не отвечал, такое бывало и раньше, он говорил, мол, когда ездит по поручениям на служебном мотоцикле, какие тут могут быть телефонные разговоры! Подождав немного, Любушка отправилась во вторую больницу, которую пришлось искать два изнурительных часа, петляя по вытянутому кишкой микрорайону с серыми, еще хуже, чем в Лесном, панельными многоэтажками. Когда она добралась наконец до нужного корпуса, выяснилось, что время для посещений уже закончилось, работает только отделение скорой помощи, а там справок по больным никто не давал. Не совсем понимая, что делать, Любушка устроилась на обитой дерматином лавочке в коридоре травмпункта, работавшего круглосуточно. У входа толклись какие-то люди, мимо проходил медперсонал, но на Любушку никто внимания не обращал, там она и заночевала, практически не сомкнув глаз и пребывая в спокойно-оптимистическом расположении духа. Происходящее казалось ей законной расплатой за новое будущее, да и за недавнее прошлое, которое, даже не обнажившись болезненной пустотой, виделось ей теперь гораздо хуже — насильственно снятым пластом целой жизни, несуществующим портретом на десятках семейных фотографий, некупленной первой чашечкой и парой первых ботиночек, неоставленными маленькими следами на дорожке в парке, нетронутой лужей, неполюбленным через сколько-то лет человеком. К утру на бледно-зеленые стены и рябой каменный пол легли золотистые солнечные блики, заголосили какие-то тетки, залязгали ведра, где-то полилась вода, мимо пошли люди и покатили тележки с завязанным в тюки бельем, с какими-то круглыми металлическими банками и коричневыми клеенками. Жмурясь и вздыхая, Любушка думала, что провела эту ночь, пусть и косвенно, но со Славой, и от этого сердце наполнялось теплой липкой нежностью, которая проглатывалась тяжелым комком.

Справочная уже открылась: свежая, румяная, в накрахмаленной шапочке тетка с недоумением сказала, что кто ж без фамилии ей кого-то тут найдет, но потом чуть смягчилась и посоветовала подняться прямо в «травму», спросить там, может, есть тяжелые, поступившие без сознания. Дождавшись дежурной по отделению, Любушка расширила поисковые критерии — ведь травма могла быть и черепно-мозговой, Славкины волосы могли запросто обрить. Но никого из автомобильной аварии в реанимации не оказалось («Травма не железнодорожная?» — несколько раз переспросила врач, просматривая истории болезней). Пока они шли по коридору, Любушке удалось заглянуть в несколько палат, где сидели и лежали разнообразные мужчины, но Славки среди них не было.

Добираясь до третьей больницы, Любушка снова заблудилась и, петляя по тенистым, пахнущим весной улицам мимо рыжих двухэтажных домов начала ХХ века с каменными порталами, слушая, как, поскрипывая, проезжает мимо троллейбус, думала, что этот город — Славкин, такой незнакомый для нее, — для него, возможно, олицетворение всего мира его детства, а детство, как известно, плохим не бывает, и все эти старые липы, непривычно высокая бровка, ничего не говорящие названия улиц для него примерно то же, что для нее Мена, с ее проходными дворами, секретными переулками, и что она, Любушка, находится именно тут, в его городе, что само по себе важнее любых слов, каких угодно, не сказанных до сих пор. И то, что сейчас весна, все вокруг желтеет и зеленеет, это тоже знак больших перемен.

В больнице она уверенно сказала, что идет в «травму» и, не остановленная никем, ходила от палаты к палате. Сперва было очень трудно — тут же находилось и ожоговое отделение, некоторые лежали полностью замотанные в бинты, и она тихо звала: «Слава?» — а потом спрашивала у других больных: «Я Славика ищу, он на машине разбился». Но никто ничего не знал, в реанимации его тоже не оказалось. Тогда Любушка вернулась в областную больницу скорой помощи, сразу попросилась в «травму» и там, дыша уже совсем привычным тяжелым воздухом, тоже ходила от палаты к палате, поговорила с каким-то врачом, который, кажется, так и не уловил суть вопроса, но подтвердил, что к ним в основном свозят всех, что бьются, и что тяжелых аварий в последнее время в городе не было.

Вернувшись на вокзал, Любушка дозвонилась наконец Вадику.

— Какая фамилия у Славы? Я уже второй день в Тамбове, сбилась с ног, все больницы обошла, скорее, у меня сейчас карточка кончится!

— Любаня, ты где? Что ты сказала? — судя по грохоту и голосам, он находился в каком-то кафе.

— Скорее скажи фамилию Славы, ну твоего Славы, я нигде не могу его найти! Какой у него адрес или телефон тут?

На том конце провода стало потише, видать, Вадик вышел куда-то.

— Люба, езжай домой, слышишь меня? Возвращайся домой, нету его там!

— Как нету? Вадик, почему ты так говоришь? Что с ним случилось?

— Все в порядке, просто возвращайся домой, я тебе все расскажу.

Кажется, он бросил трубку или карточка кончилась.

Пытаясь что-то сообразить, Любушка хотела было набрать Славкин украинский номер, но тут же навалилась тяжелая сонная слабость, и происходящее потеряло какой-либо смысл.

За обратный билет Любушка отдала все деньги, впритык, так что оставались только гривны добраться из Харькова домой. В животе ныло от голода, голова была тяжелой и одновременно пустой. Промаявшись в зале ожидания, Любушка надеялась, что хоть в поезде заснет, но сон не шел, только ужасно болел живот и все суставы. Из Харькова в Киев быстрее было на автобусе, и Любушке казалось, что она там умрет, действительность в том месте совсем поблекла, в памяти осталось только, как она пила неожиданно холодную и вкусную воду из-под крана в привокзальном туалете. Добравшись наконец домой, обнаружила Павла за привычным занятием, у компьютера. Стало чуточку легче. В холодильнике нашлась позавчерашняя гречневая каша, которую Любушка подогрела на сковородке с растительным маслом, и потом, не моясь, легла на диванчик возле дочки, скрутившись возле нее теплым калачиком.

56

Славка простоял у ее дома около часа, но так и не позвонил. Зато открыл двери в машине и включил громкую музыку, но не «Кармина бурана», которая сама по себе могла бы послужить прекрасным зашифрованным приветствием, а песню Гребенщикова с очень правильными словами. Славка вообще-то не любил русскую музыку, но тут решающую роль играли именно стихи — точно про Любушку, и она, будучи человеком, принимающим любое совпадение как прямое руководство к действию, должна была, по идее, все понять. Но она то ли не услышала, то ли не поняла.

Испытывая пугающую, высунувшуюся из-за россыпи транквилизаторов и психологических сеансов душевную пустоту, Славка ехал по вечернему Броварскому проспекту, совершенно не зная, куда себя пристроить. Была мысль закатиться в какой-то кабак и там напиться, но неприятная, по привычке вылезшая мысль о более действенном способе снятия стресса вызвала жутковатое воспоминание о белом бессвязном периоде в реанимации. Тогда захотелось простого честного секса за деньги, но стоящий на обочине контингент дальнейшему развитию этого желания не способствовал, а более изысканная публика требовала, соответственно, более энергозатратной прагматичной прелюдии — журналы с рекламой, квартира почасово и все такое.

Остановившись возле «Макдоналдса» в Дарнице, Славка понял наконец, чего хочет на самом деле, и стал звонить всем подряд, предлагая поехать в Одессу, прямо сейчас. Многие были рады и удивлены услышать его, особенно с таким предложением, но завтра все-таки рабочий день, никто не мог, кроме Людмилы. К ней Слава дозвонился, нажав следующий номер в контактах в каком-то пьяном отупении, стоя на Броварском проспекте, полном громоздких романтических ассоциаций с гостинками в Лесном, толком не соображая даже, кому он сейчас звонит.