О социализме и русской революции - Роза Люксембург

«Против «революционного романтизма» есть только одно возражение, которое, правда, высказывается все чаще, а именно, что условия в России ничего не доказывают для нас в Западной Европе, поскольку они коренным образом отличны от наших.

Различие условий мне, разумеется, небезызвестно, хотя его и не следует преувеличивать. Недавняя брошюра нашего товарища Люксембург[61] ясно доказывает, что русский рабочий класс вовсе не стоит так низко и не так уж малого достиг, как обычно считают. Как английским рабочим пора отвыкнуть смотреть на германский пролетариат словно на отсталых представителей рода человеческого, так и мы в Германии должны отвыкнуть делать то же самое в отношении русского». И далее: «Английские рабочие стоят ныне как политический фактор еще ниже, чем рабочие экономически наиболее отсталого, политически наиболее незрелого европейского государства: России. Здесь — живое революционное сознание, дающее им огромную практическую силу; там — отказ от революции, ограничение интересами данного момента, так называемая реальная политика, превращающая ее в нуль действительной политики».[62]

Но это между прочим. Что же может сказать нам Каутский о «немецком методе» массовой забастовки, противостоящем «русскому методу»? Здесь он прежде всего с возмущением отвергает всякое решающее участие в ней неорганизованных рабочих. Кто же составляет эту неорганизованную массу? — вопрошает он. Она образуется из бессильных, подавленных, изолированных, опустившихся элементов, из невежественных и бездумных, погрязших в предрассудках или бессовестных субъектов. И вот такие элементы должны дать нашей борьбе самую энергичную боевую силу?

На этот вопрос теории, на ощупь бредущей в тумане, практика отвечает простыми фактами политической и профсоюзной борьбы. Каждое значительное профсоюзное выступление издавна не могло обойтись без поддержки неорганизованных, и только крупные сражения, в которых участвовали неорганизованные, издавна давали главный прирост организации. Без соучастия неорганизованных масс важнейшие бои профсоюзов, а без этих боев их рост как организации были бы просто немыслимы. Весной 1910 г. в Хагене (Вестфалия) союз рабочих-металлистов выдержал первую пробу сил с металлопромышленниками, отличный ход которой имел огромное значение: в результате этого авангардного боя у союза промышленников почти исчезло желание осуществить запланированный генеральный локаут. Увольнение затрагивало около 20 тысяч рабочих, в том числе 2790 организованных и 17 тысяч неорганизованных. И эта масса под руководством организации безупречно выстояла в борьбе 17 недель. Заключительным итогом явилось то, что после локаута число членов союза рабочих-металлистов в Хагене удвоилось.

Другой пример политического характера. В последней массовой забастовке в Бельгии, по данным «Vorwarts», участвовало от 400 до 450 тысяч рабочих. Число членов партии в Бельгии составляет, по данным официального отчета последнему Международному социалистическому конгрессу в Копенгагене, 184 тысячи человек; численность присоединившихся к профсоюзной комиссии партии, а также независимых профсоюзов составляет, согласно тому же отчету, 72 тысячи, а всех стоящих на почве классовой борьбы организованных в рядах профсоюзов — 126 тысяч и, наконец, членов кооперативов — 141 тысяча человек. Заметим, кстати, что в большинстве случаев в этих трех категориях речь идет об одних и тех же лицах. Отсюда следует черным по белому, что около трех пятых всей массы участников недавней борьбы за избирательное право в Бельгии составляли неорганизованные.

Вопреки теории Каутского, бессильные, бездумные и опустившиеся элементы оказывают вполне дельную и неотъемлемую помощь в решающих экономических и политических битвах! Да где бы были мы с нашей парламентской акцией, если бы нам пришлось полагаться только на организованных? При одном миллионе организованных в партии и двух с половиной миллионах членов профсоюзов, из которых к тому же большая часть — женщины и молодежь в возрасте до 25 лет, нам отдают голоса четыре с четвертью миллиона избирателей. И это все — «слабые, трусливые, нерешительные», что образуют свыше половины наших избирателей?

Теория Каутского о застывшей противоположности между организованным авангардом и остальной массой пролетариата столь же недиалектична, сколь фальшива и неудовлетворительна как для обычного профсоюзного и парламентского классового действия, так и для особых моментов крупных массовых битв. Обращение с неорганизованными, как с трусливым сбродом, затрудняет понимание и живых исторических условий пролетарского действия и задач организации, ее роста.

Правда, Каутский ссылается на забастовку горняков*. Она отчетливо показала, что мы не можем положиться ни на какую иную силу, кроме как на наши собственные организации. Следовало бы, однако, еще проанализировать, насколько неудаче забастовки горняков способствовало именно неуверенное, тормозящее руководство, которое уже ряд лет старается локализовать и отсрочить любой крупный конфликт, лишив его тем самым всякого политического размаха и уверенности*. Я и здесь согласна с прежним Каутским, который в 1905 г. писал об «уроках забастовки горняков» в Рурском бассейне:

«Только на этом пути могут быть достигнуты значительные успехи горняков. Забастовка против шахтовладельцев стала бессмысленной; забастовка с самого начала должна носить политический характер, ее требования, ее тактика должны быть рассчитаны на то, чтобы привести в движение законодательство… Эта новая профсоюзная тактика политической забастовки — сочетание профсоюзной и политической акции — является единственной еще остающейся возможной для горняков, она вообще призвана вновь оживить как профсоюзное, так и парламентское действие и придать как тому, так и другому повышенную наступательную силу».[63]

В конечном счете сам Каутский, если захочет привести более подробные данные об условиях массовой забастовки и в Германии, придет поневоле к следующему результату:

В общем и целом о ней можно сказать, что предпосылкой ее успеха является такая ситуация, которая настолько возбуждает рабочий класс, что все его слои — не только члены партии, но и свободных профсоюзов, даже массы во враждебных профсоюзах и сами неорганизованные массы — единодушно требуют действовать самыми острыми средствами.

Слушайте! Слушайте! Итак, предпосылкой победоносной массовой забастовки и в Германии тоже в конце концов оказывается единодушное взаимодействие как организованных, так и «слабых, трусливых, нерешительных, то есть неорганизованных», когда результат возбуждения охватывает равным образом оба слоя. Или, как я писала в «Leipziger Volkszeitung» [27 июня 1913 г. ]: «Только если между организованным ядром и народной массой существует живое кровообращение, если обоих их оживляет одно и то же биение пульса, только тогда и социал-демократия может оказаться пригодной для осуществления крупных исторических акций».

Но если это так, не вытекает ли тогда отсюда для организованной, классово сознательной части пролетариата ясный долг: просто пассивно ожидать этого «возбуждения», а обеспечить себе и руководящую роль авангарда? Разве не вытекает отсюда для социал-демократии историческая задача всем своим поведением уже теперь добиться величайшего влияния на неорганизованную массу, смелостью своих действий, решительным наступлением завоевать доверие широчайших народных кругов, приспособить собственный организационный аппарат к требованиям крупных массовых акций?

Да, Каутский, изображающий массовую забастовку в Германии как уникальную «крайнюю борьбу», как своего рода Страшный суд, заверяет и повторяет вновь, что в нынешних напряженных условиях внезапно может возникнуть такая ситуация, которая заставит нас взяться за самое острое наше оружие. Вдуматься только: мы можем внезапно, «за ночь», прийти к массовой забастовке, а, по схеме Каутского, это значит — к генеральному сражению не на жизнь, а на смерть с господствующей системой! И разве не должна партия перед лицом такой возможности уже теперь отточить свое оружие наступательной тактикой, подготовкой масс к их великой задаче целеустремленно встретить грядущие события? Условия таковы, что катастрофа могла бы наступить «за ночь». По Каутскому, мы живем в некоторой мере на вулкане. И вот в такой ситуации Каутский ныне видит для себя лишь одну задачу: изобличить как «путчистов» тех, кто хочет придать боевой тактике социал-демократии больше мощи и остроты, кто хочет вырвать ее из рутины!

Каутский охотно использует в своих тактических планах военные термины. У него можно услышать о битвах, походах и полководцах. Однако полководец, который в ночь накануне генерального сражения, вместо того чтобы позаботиться о максимальном вооружении своего лагеря, отдал бы приказ спокойно продолжать начищать пуговицы до полного блеска, заслуживал бы увековечения не в анналах военной истории, а на страницах «Wahrer Yacob»*.