Желябов - Вадим Прокофьев

У Манежа застыл караул. Казалось, столетия, реформы, паровозы ничего не изменили здесь со времен Екатерины и Павла. Не шелохнутся ряды под свинцовым взглядом императора. Разводящий — как каменное изваяние. А затем гром оркестра, «ура»… Гусиный шаг. Лающие команды!

Александр доволен. Ритм военного марша не вызывает раздумий, но бередит кровь. Ряды движутся, как колеса заведенных часов. Порядок, беспрекословное подчинение и сила! На секунду царь забывается, за забором штыков ему нечего страшиться каких-то сумасшедших мальчишек, играющих в анархизм.

В империи все в порядке.

— В Михайловский дворец!

Александр не забывает о рыцарском долге. Навестить сестру, Екатерину Михайловну, а затем в Зимний. Не стоило сердиться на жену, теперь трудно будет заслужить ее прощение.

Перовскую знобило, дрожь была мелкой, противной. В голове назойливо стучала мысль: «Андрей, я отомщу за тебя! Андрей, мы вызволим тебя из темницы!»

Царь благополучно проехал в Михайловский дворец. Теперь он в ловушке — бомба или мина. А ведь Андрей должен был сегодня занимать место Перовской и в случае чего прикончить царя ударом кинжала. Да, он всегда брал на себя самое трудное, и все ему было по плечу. Как глупо, как непоправимо нелепо он попался!..

Перовская очнулась от тяжелого раздумья. С минуты на минуту царь покинет Михайловский дворец. Перовская вынимает платок и, повстречавшись с Гриневицким, Рысаковым, Михайловым, три раза сморкается. Метальщики торопятся на набережную канала.

Царская карета вылетела из-за угла Инженерной улицы. В двадцати метрах от поворота уже стоял Михайлов, немного далее — Рысаков, за ним — «Котик». Перовская успела перейти Казанский мост и встала на другом берегу, у Конюшенного дворца.

В ее руках опять мелькнул платок. Навстречу карете метнулся Рысаков. В уши ударила волна взрыва. Затем в наступившей тишине было слышно, как сыпались стекла в придворном Манеже на Театральной улице. Царскую карету окутывало темное облако дыма. Слышались крики, кто-то стонал.

Дым немного рассеялся. Стало видно, что взрыв разбил задок царской кареты. Быстро собиралась толпа. Солдаты, жандармы осаживали народ.

У Перовской все похолодело. Царь, он опять невредим. Дьявольское наваждение, царя не брали ни пули, ни динамит! Какой-то демон охранял монарха.

Софья Львовна вцепилась в решетку ограды. Где же Тимофей, где «Котик»?..

Перовская отрывается от решетки. Все кончено!..

Новый взрыв! Летят клочья дыма, комья снега, обрывки платья…

Рысаков видел, как Перовская, прижавшись к ограде канала, торопливо махнула платком. Почти в ту же минуту из-за угла Инженерной улицы выехал царский экипаж. Настал решительный миг. Рысаков медлил, в душе жила надежда, что Михайлов его опередит. Но Михайлова не было видно. Рысаков выхватил бомбу, зажатую под локтем левой руки. Когда лошади поравнялись с ним, сделал несколько быстрых шагов и метнул снаряд.

Раздавшийся взрыв был для бомбиста нервной разрядкой. Рысаков как бы забылся в шоке, он едва расслышал грохот, до его сознания не дошло, что это он бросил бомбу. Очнулся, когда почувствовал, что кто-то схватил его за кисти, какие-то торопливые руки обыскали карманы, извлекли из них револьвер и кинжал.

Рысаков оглянулся. Кругом сбегался народ. В первую минуту, когда к нему вернулась способность рассуждать, горделивая волна тщеславия опахнула его жаром. Рысаков высоко поднял голову и вдруг увидел приближающихся к нему Александра и полицмейстера. Рысаков съежился: «Не убит!», «Надежды нет», «Сейчас меня расстреляют на месте!» Животный страх сковал язык. На вопрос Дворжицкого Рысаков едва смог пролепетать, что его зовут Глазовым, мещанином Глазовым, и что снаряд бросил он.

Царь старался держаться спокойно, но было заметно, как его трясет нервная лихорадка. В этой толпе могли быть и другие террористы… Царь оглядывается с опаской, но разве узнаешь убийц? А охранители тоже хороши!.. Лорис невнятно уговаривал не ехать, хотя ему, наверное, было известно о подготовке покушения. Да и Дворжицкий тоже — схватили злодея, потом доложили, что злодей пойман. А сколько их!..

— Покажи мне место взрыва!

Царь старается говорить спокойно, но получается зло. Дворжицкий устремляется к разбитой карете. Александр делает несколько шагов за ним. Новый оглушительный удар, фонтаны снега вперемежку с дымом…

На сей раз все было кончено. Когда дым осел, люди, разбросанные взрывом, боялись подступиться к тому месту, где мгновение назад стоял император. Даже мертвым царь обрекался на одиночество. Никто не знал, убит ли он или еще дышит. Александр лежал на панели, шинель обуглилась, фуражку унесло, ноги были обнажены, и ручьем лилась кровь. Вокруг валялось два десятка полицейских, казаков из свиты, просто случайные прохожие. Одни были ранены, другие контужены взрывом или убиты.

Вечером стало известно, что царь скончался в 3 часа 55 минут дня. Молодой человек, бросивший вторую бомбу, умер пятью часами позже в придворном госпитале. Перед смертью он пришел в сознание. На вопрос, как его фамилия, ответил: «Не знаю».

Во дворце паника. Все распоряжаются, и никто никого не слушает. Юрьевская не выходит из спальни. Лорис-Меликов в состоянии апатии. Он даже следует советам своего врага Валуева.

По улицам движутся конные жандармы, усиленные наряды войск. Верхи ждут беспорядков — может быть, революции. Обыватели в страхе попрятались.

2 марта на заборах, столбах красовался манифест, бойкие газетчики распродавали его оптом возбужденным кучкам людей.

Манифест начинался словами: «Воля всевышнего свершилась».

В революционном подполье — торжество, откровенно хохочут над манифестом. Вот уж действительно сравнили карающую руку революционеров с «волей всевышнего»!

Бюрократический мир встревожен, но не кончиной царя. Умер один — будет другой, это их мало задевает. В деловых клубах вечером та же игра в карты. Об усопшем императоре никто не сожалеет. Более того: может, и к лучшему, что его в конце концов убили. У императора ореол мученика, а при жизни незавидная репутация развратника, сидящего под каблуком Юрьевской.

Провинция была непосредственней. Купеческая Москва зашепталась, заохала, пустилась в пересуды и сплетни. «Саратовская глушь» местами вдарила в колокола, сразу не разобрав, в чем дело. В далеком сибирском каторжном крае люди, которым уже нечего было терять, открыто поздравляли друг друга, узнав о кончине «злодея-освободителя».

И слухи, слухи… Они шуршат газетными листами, пахнут типографской краской.

— Слыхали? Читайте «Страну».