Сибирский фронтир (СИ) - Фомичев Сергей

–Срочно бери лодку и отправляйся в селение Узулаха. Узнай подробности. Кто напал первым, почему? Если виновны наши, попытайся уладить дело миром. Скажи, мол, заплатим за обиду. Если же это своеволие алеутов, предупреди, чтобы спрятались, покуда всё не утихнет.

Рисковать единственным переводчиком совсем не хотелось. Если ненависть зашла далеко, его могли попросту убить, но, по крайней мере, он был алеутом и имел шанс уцелеть. Чужака островитяне даже слушать не станут, а если и выслушают, то вряд ли поймут.

Темнак незаметно улизнул из крепости. А тем временем колония потихоньку вставала на дыбы. Потерпевших окружили приятели, стали расспрашивать, узнав подробности, возмущались, звали товарищей. Рассказы повторялись вновь. Севка хлопотал над раненым, словно над родным братом. Он суетился, много говорил, всячески демонстрируя горе. Затем начал носиться между группками людей. Шептал, увещевал, распалял, только что рубаху не рвал на себе. Его стараниями несколько десятков зверобоев сбились в кучу и принялись обсуждать планы возмездия. Обсуждение сводилось к разным тонкостям, брать ли, например, пленников или же резать всех подряд.

Ситуация явно выходила из–под контроля. Я обернулся в поисках поддержки. Надеяться сейчас можно было лишь на Оладьина, Окунева и Комкова. Происшествие застало нашу партию врасплох. Кто–то возмущался вместе со всеми, кто–то стоял в сторонке. Чиж едва заметно хлопнул по мушкетному ложу. Я мотнул головой – не то.

–Вася, делай что хочешь, но задержи их с выходом хотя бы на день–два, – сказал я Оладьину. – Мне нужно, чтобы начальники собрались позже, поостыв и отдельно от толпы.

Василий кивнул, и быстренько смешался с толпой. Скоро его голос зазвучал среди запевал. Он был лично знаком со многими, с некоторыми ходил на промыслы прежде. Его голос имел вес в этом хоре негодования. И всем нам сильно повезло, что в этот раз Оладьин не ушёл как обычно на промыслы.

Он повёл дело хитро. Вроде бы поддержал зверобоев в их праведном гневе, но вместе с тем остудил самых горячих, тех, которые призывали выступить немедленно.

–Куда мы сейчас пойдём? – вопрошал Оладьин. – На том месте наверняка уже нет никого. Где их искать? Остров большой. А если разделимся на отряды, нас перебьют по частям. И потом, нас тут мало. Все на промыслах. Нужно сперва предупредить артели. Они же не подозревают об опасности. Возвратить людей надо, а потом уж всем миром и думать, что дальше делать.

–Пока мы будем собираться, да думать, разбойники далеко удерут, – возразили ему.

–Можете не усердствовать, – мрачно заметил Окунев. – Они сами придут сюда.

–Вот, – подхватил Оладьин. – И крепостцу кому–то нужно оберегать. Мы сейчас сорвёмся, а ну как они сюда нагрянут?

–Острожек дай бог отобьётся, а вот корабли спалить могут, – добавил Окунев.

Понемногу осторожность взяла верх. Люди переключились на споры, кому отправляться с вестью к артелям, кому сторожить этой ночью, а кому следующей. Здесь уже не обойтись без координации и власть понемногу вернулась к нам.

На ночь не пришлось даже усиливать охрану – никто всё равно не спал. Мы развели большие костры. Драгоценное дерево, собранное на зиму, исчезало в огне. А чем мы будем топить в морозы?

Под утро вернулся Тёма и привёл с собой Чикилжаха. Причём оба алеута сумели пробраться в крепость незамеченными охраной. Зря выходит, мы дерево пали.

–Наши друзья кавалан–ин на русских не нападали, – доложил толмач. – Если николаевские промышляли на южном берегу, то, скорее всего, нарвались на воинов кигиг–ун.

А ведь и верно. Именно там они и промышляли. А я как–то упустил из вида конкурирующее племя. И установить сношения с ними мы позабыли. Сами же кигиг–ун на наш островок не заглядывали.

Сын вождя добавил пару слов от себя. Племя было недовольно промыслами. Алеуты почитали каланов как близких родичей и убивали не больше чем нужно для жизни. Массовая бойня и брошенное мясо произвели на островитян тягостное впечатление.

–Старики боятся, что зверь уйдёт и больше не вернётся сюда, но старики осторожны, они не желают ссориться с русскими, – перевёл Тёма. – Хотя кое–кто из молодых воинов предлагал силой прогнать гостей с острова. Пока таких мало и они не посмеют пойти против воли стариков. Но это пока.

Утром я собрал командный состав. Многие ещё не вернулись с промыслов, но главные действующие лица собрались. Нашу сторону представляли мы с Оладьиным, противную – Тарабыкин. Дюжина партейщиков и мореходов превратилась в присяжных. В качестве рефери пришли Векшин с Пономарёвым. Казаки представляли власть, но властью в строгом смысле не являлись. Здесь они могли только давать советы и слушать, чтобы потом составить отчёты начальству.

Объявив, что союзные алеуты к нападению непричастны, я пересказал в двух словах настроение аборигенов.

–Я давно предупреждал, что добром избиение зверя не кончится. Островитяне живут с этого, а тут приезжают чужаки и начинают пастись на их родовых угодьях. Так что предлагаю прекратить промысел.

Я выбрал явно не те аргументы. Запах наживы всегда конкурировал с запахом крови.

–Хватит уже с ними нянькаться, – заявил Тарабыкин. – Надо брать аманатов. Пацанов этих, что сюда ходить повадились, прихватить, а лучше нагрянуть отрядом в жило, да и забрать с дюжину набольших. Враз вражины притихнут.

–Верно, – согласился Пономарёв. – Всегда аманатов брали.

–И что помогало? – спросил я.

Мой вопрос собрание пропустило мимо ушей. Идею взять заложников поддержали почти все камчатские промышленники, и даже Оладьин поначалу не стал возражать. Я понимал, что злоба, пренебрежение чужими интересами, обычаями здесь ни при чём. Это вопрос безопасности людей, безопасности промыслов. На фронтире просто принято так поступать. Однако я понимал и другое. Заложники отнюдь не гарантировали безопасность. Покорив с их помощью одно селение, мы неизбежно обернём против себя все остальные. Затяжная война с коряками и совсем уж бесконечная с чукчами прекрасное тому подтверждение. И незачем устраивать подобное на Уналашке. Потому как следующим логическим шагом на этом пути будет полное истребление алеутов. Окончательное решение. Геноцид.

–Аманатов брать не будем, – упёрся я. – Только хуже выйдет. С селением Узулаха у нас мир, а другие племена чужие родичи не остановят.

Тарабыкин вновь попытался заспорить.

–Одним миром эти дикие мазаны, – сказал он. – Если не сами нападали, то уж, наверное, указали сородичам, куда наши партии отправились.

–Если союзные алеуты кровь не проливали, то незачем их и злить, – Оладьин, наконец, взял мою сторону. – А то навалятся сообща, мало нам не покажется.

–Брось! – ухмыльнулся Тарабыкин. – Порубить к чертям самых буйных, остальные сами притихнут. Ещё и мехов притащат, вину заглаживая.

–А ты, я смотрю, уже готов и одежду с них поснимать? – огрызнулся я. – Хватит! И так мешки набили чужим добром.

–Чужим? – возмутился тот. – Твоим что ли?

–Хорош ругаться, – рявкнул Оладьин. – Ты, Севка, язык–то попридержи. Не по чину себя ведёшь. Тебя сюда насильно никто не тащил. Сказано было – диких не обижать. Значит, так тому и быть. Хозяин твой согласие при всех давал. Свидетелей здесь много. А тебе он людей доверил, вот и думай о них.

–Так ведь дикие первые начали, – возразил Тарабыкин.

–Это мы ещё выясним, кто первым начал, – бросил я. – Пока что мы только твоих людей выслушали, и как там на самом деле вышло никто не знает.

–Ну, гляди, Иван, – прищурился Севка. – Как бы потом пожалеть не пришлось об этом мире.

–Я так думаю, сейчас главное крепостцу оборонить и людей живыми вернуть, – заявил Оладьин. – После разбираться будем, кто на кого напал и почему. А до тех пор никаких вылазок!

На том и порешили.

Прошёл день, другой, но ничего не происходило. Партии мало–помалу возвращались с промыслов. Возвращались без потерь. Случаев нападения больше не отмечалось, но больше чем алеуты меня беспокоили конкуренты. Они потеряли пять человек, и успокоить их было сложно.