Анубис - Вольфганг Хольбайн

В жилище Тома тоже горел свет, но это не было ни мягким пламенем свечи, ни желтым кругом света керосиновой лампы, а ярким свечением электрической лампочки. Очевидно, Том сегодня не выключил на ночь генератор. Могенсу вспомнилось, с какими сложностями он пробирался в темноте на ощупь к двери; он усмехнулся, покачал головой и постучал.

Никакого ответа. Конечно, вполне возможно, что Том заснул, забыв выключить свет, а будить его сейчас было бы последним делом. Грейвс так эксплуатировал юношу, что каждая минутка сна, которую он мог себе позволить, была заслужена.

И все-таки Могенс постучал еще раз, а не получив ответа, нажал дверную ручку.

— Том, ты еще не спишь? — шепотом спросил он.

И снова ни звука в ответ. Могенс приоткрыл дверь и вошел, стараясь производить как можно меньше шума, чтобы не потревожить Тома, в случае если он и вправду заснул.

Том не спал, по крайней мере, не спал в своей постели. Его вообще не было. И тем не менее Могенс сделал еще шаг и в полной растерянности остановился, не веря собственным глазам.

Могенс еще ни разу не бывал в доме Тома. Во-первых, до сих пор тому не находилось повода, а во-вторых, принципом Могенса было не вторгаться в личную жизнь других.

Наверное, и сегодняшней ночью не стоило этого делать.

Комната являла собой картину полнейшего хаоса. Могенс еще никогда не видел такого беспорядка и столько грязи. На столах, полках, стульях, на полу возвышались горы книг, бумаг, инструмента, одежды, исследовательских приборов и карт, мешков, ящиков и коробок, горшков и посуды, обуви, запасных баллонов, камней, фрагментов находок. Над всем витал запах распада и тления, но и чего-то еще, трудно определимого, но гораздо более древнего и жуткого.

Могенс был просто шокирован, обводя жилище Тома неверящим взглядом. Он мало знал юношу, но то, что он здесь видел, никак не вязалось с создавшимся у него образом.

Самым ужасным была чудовищная грязь. Не только жуткая вонь, бившая в нос, которая ничуть не развеивалась, по мере того как он принюхивался, а, наоборот, будто сгущалась. Не только беспорядок и кавардак. Но и тарелки с засохшими остатками пищи, грязные ложки и вилки, закопченные горшки, а в одной из кружек маслянисто поблескивала загустевшая жидкость, от одного вида которой Могенс почувствовал приступ тошноты. Ему вдруг вспомнилась та кружка, из которой пил Грейвс.

Донесшийся снаружи звук заставил Могенса вздрогнуть. Он поспешно покинул хижину, прикрыл за собой дверь и отступил в тень приземистого строения. После того, что он видел, Могенсу стало бы страшно неловко, узнай Том, что он посещал его жилище.

К его облегчению, это был не Том. Звук повторился, и на этот раз Могенс смог определить, с какой стороны он раздавался. Пристально вглядываясь в темноту, Могенс заметил мелькнувшую тень, которая, словно согнувшись, прошмыгнула мимо и исчезла в зарослях по ту сторону палатки. Однако она была слишком мала, чтобы принадлежать человеку.

Скорее, кошка.

Могенс с минуту постоял, споря сам с собой, а потом оторвался от стены и последовал в том направлении. Слишком больших надежд он не питал: даже если это и была Клеопатра, шансов найти кошку имелось мало, не говоря уж о том, чтобы ее поймать. Но что он терял? Туфли и без того напрочь испорчены, а небольшое развлечение после всего пережитого пойдет только на пользу. Он попытался точно представить себе место, в котором тень исчезла в зарослях, и решительно ускорил шаг.

Решение, в котором он почти сразу раскаялся.

Уже на втором шагу он по щиколотку погрузился в хлябь. Выругавшись про себя, Могенс с немалым усилием вытащил ногу, а его ботинок с хлюпаньем скрылся в трясине. Могенс торопливо бросился на колени и принялся шарить обеими руками в жиже, чтобы выловить его, прежде чем он окончательно утопнет, — в конце концов, это была последняя оставшаяся у него пара.

Ботинок он выловил. Пришлось выливать из него воду и жидкую грязь. Он с отвращением влез в промокшую туфлю, а когда поднял взгляд, увидел пару горящих оранжевых глаз, не мигая таращившихся на него из кустарника. Если бы такое было возможно, он бы сказал, что кошка насмехалась над ним. Когда он поднялся, Клеопатра развернулась и, шурша, скрылась в зарослях.

Могенс поспешил за ней, правда, «спешил» он медленно, поскольку ему не светило еще раз утонуть и окончательно потерять ботинки. Предстать завтрашним утром перед шерифом Уилсоном в одних носках не вызывало у него энтузиазма.

Дело пошло быстрее, когда он добрался до подлеска. Земля здесь хоть и была настолько сырой, что он слышал при каждом шаге хлюпающие звуки, но, по крайней мере, не проваливался чуть не по колено в грязь.

Зато теперь его хлестали по лицу ветки с намокшей листвой, а сучья раздирали одежду.

Могенс остановился, беспомощно вглядываясь во тьму, и спросил себя, что он здесь, собственно, делает. Шансы поймать Клеопатру равны нулю, к тому же он до сих пор считал, что ничего плохого с ней не случится — пусть понаслаждается вновь обретенной свободой! Пусть гуляет, сколько ей вздумается! А ему самое разумное сейчас — вернуться, пока под конец на его голову не свалилось чего похуже, чем просто утопленный ботинок.

И в тот момент, когда он совсем уж было собрался воплотить свое решение в действительность, слева от него послышалась возня, сопровождаемая отчаянным шипением и треском ломающихся веток. Снова шипение, на этот раз обезумевшего от страха животного.

— Клеопатра! — закричал он.

Шипение и треск прекратились, и Могенс чуть не бегом бросился в ту сторону. По тому шуму, что он слышал, Клеопатра определенно наткнулась на противника поопаснее мыши, а ведь она была, можно сказать, единственным за всю его жизнь существом, которое бескорыстно дарило ему свою дружбу. Уже одно это подгоняло Могенса как можно быстрее прийти ей на помощь.

Возня возобновилась, но теперь она отчетливо приобрела шум борьбы. Шип Клеопатры взлетел до угрожающего визга и раздавался свист воздуха, рассекаемого острыми когтями. К ним примешивался громкий скулеж — видно, когти Клеопатры нашли объект, в который можно вонзиться. Но что-то в этом шуме подсказывало Могенсу, что бой идет не на равных. За всеми звуками борьбы поднимался другой, показавшийся Могенсу похожим на рычание, который был таким низким и вибрирующим, что скорее чувствовался, чем воспринимался слухом, и исходил он от чего-то необычайно огромного и злобного.

Могенс инстинктивно застыл на полушаге, но, устыдившись своих страхов, напротив, еще проворнее припустил дальше. Совершенно очевидно, что Клеопатра наткнулась на превосходящего ее силами противника, возможно, барсука или даже пуму, так что сама из охотника превратилась в жертву, да на такого зверя, который в определенных обстоятельствах был опасен и для человека. Могенс надеялся только на то, что такого рода тварь тоже обладает нормальными инстинктами и обратится в бегство при виде человека. Кошачий визг оборвался на верхней ноте, потом раздался жуткий звук и… тишина.