Властелин замка - Виктория Холт

Я не хотела ничего говорить, пока не удостоверюсь в ценности открытия.

В течение последующих дней я лихорадочно работала, и понемногу открывая роспись, я все больше убеждалась в том, что это настоящее произведение искусства.

Конечно, первым об этом услышать должен граф, и однажды утром, оставив инструменты в галерее, я отправилась в библиотеку в надежде найти его там. Однако его там не оказалось и, как и раньше, я позвонила; появился слуга — я попросила его передать господину графу, что хотела бы срочно поговорить с ним в галерее.

Мне сказали, что за несколько минут до этого он направился в конюшню.

— Пожалуйста, пойдите и скажите ему, что я хочу видеть его незамедлительно. Это очень важно.

Оставшись одна, я засомневалась, не проявила ли излишнюю дерзость. В конце концов, он может счесть, что такая новость могла бы подождать более подходящего момента. Может быть, он не разделит моего волнения. Но этого не может быть — убеждала я себя. В конце концов, в его доме обнаружилось еще одно произведение искусства.

Я услышала его голос в холле; дверь в библиотеку распахнулась: он стоял на пороге, глядя на меня с некоторым удивлением. Одет он был для верховой прогулки и, очевидно, пришел прямо из конюшни.

— В чем дело? — спросил он; в этот момент я поняла, что он ожидал услышать, что что-то случилось с Женевьевой.

— Я сделала важное открытие! Не могли бы вы сейчас пойти и посмотреть? Под слоями извести мне удалось обнаружить роспись... она, несомненно, представляет большую ценность.

— О, — сказал он, слегка улыбнувшись, — Конечно, я с удовольствием взгляну на этот шедевр.

— Я, видимо, нарушила ваши планы...

— Дорогая мадемуазель Лоусон, такое замечательное открытие превыше всего.

Я повела его в маленькую комнатку на выходе из галереи: фреска была там — видна была лишь небольшая ее часть — без сомнения, рука, лежавшая на бархате, пальцы и запястье украшены драгоценными камнями.

— Сейчас она несколько затемнена, требуется специальная обработка. Это портрет, и судя по тому, как положены краски... и искусно переданы складки бархата... работа настоящего мастера.

— Итак, такова оценка эксперта?

— Разве она не прекрасна?

Он взглянул мне в лицо и, улыбаясь, произнес: — Просто великолепна.

Я почувствовала себя уверенно. Я была убеждена, что под слоями извести было нечто удивительное, и мои многочасовые усилия не пропали даром.

— Конечно, не слишком много видно... — продолжал он.

— Но все же я ее нашла. Теперь мне нужно держать себя в руках, не слишком волноваться, не проявлять нетерпения. Безумно хочется увидеть все остальное, но работать нужно очень осторожно, стараясь никоим образом ее не повредить.

Он положил руку на мое плечо:

— Я очень благодарен вам.

— Надеюсь, теперь вы не жалеете, что доверили свои

картины женщине.

— Я быстро понял, что вы женщина, которой можно многое доверить.

Рука его слегка сжала мое плечо; блеск его глаз, радость открытия пьянили меня. Это было счастливейшее мгновение моей жизни.

— Лотер! — Клод хмурясь смотрела на нас, — Что случилось? Вы были внизу... а потом вдруг исчезли.

Его рука соскользнула с моего плеча, он обернулся:

— Мне передали новость, — сказал он. — Мадемуазель Лоусон сделала замечательное открытие.

— Что? — она шагнула вперед и смотрела то на него, то на меня.

— Совершенно замечательное открытие! — повторил он, глядя на меня.

— О чем вы?

— Смотрите! — сказал граф. — Она обнаружила роспись... очевидно, ценную.

— Это? Похоже на пятно краски.

— Вы так говорите, Клод, потому что не смотрите на него глазами художника. Мадемуазель Лоусон говорит, что это часть портрета кисти талантливого художника — это видно по тому, как он кладет краски.

— Вы забыли, что сегодня утром мы собирались на прогулку.

— Такого рода открытие извиняет мою забывчивость, вы согласны, мадемуазель Лоусон?

— Такие открытия случаются крайне редко, — ответила я.

— Мы уже опоздали, — сказала Клод, не глядя на меня.

— В другой раз вы должны рассказать мне побольше, мадемуазель Лоусон, — сказал граф, провожая ее к двери; в дверях он повернулся и улыбнулся мне. Клод заметила этот взгляд, и я почувствовала всю силу ее ненависти. Ей не удалось избавиться от меня, что само по себе было ощутимым ударом по ее самолюбию, ведь она была так уверена в своей неотразимости. Она должна была возненавидеть меня за свое поражение. Почему она так жаждала избавиться от меня? Неужели она действительно ревновала графа ко мне?

Надо сказать, сама эта мысль была чуть ли не более упоительной, чем все, что произошло до этого.

В течение нескольких последующих дней я работала так напряженно, что порой опасалась повредить фреску; но к концу третьего дня стала видна большая часть фигуры, и я все больше и больше убеждалась в своей правоте относительно ее ценности.

Но однажды утром, снимая побелку, я обнаружила нечто, чего не могла понять. Появилась буква. На стене была надпись! Подтверждение даты написания картины? Мои руки дрожали от напряжения. Наверное, мне нужно остановиться и успокоиться, но я рвалась в бой. Открылись буквы ВЫ. Я осторожно очистила пространство вокруг них — появилось слово OUBLIER. Остановиться было невозможно. Работая с величайшей осторожностью, к концу утра я, наконец, увидела слова N m’oublier pas — не забывай меня. В то же время я была уверена, что надпись появилась здесь гораздо позднее, чем наполовину восстановленный портрет.

Это нужно было срочно показать графу. Мы вместе осмотрели надпись. Мое волнение передалось и ему, или же он хорошо притворился.

Позади меня открылась дверь. Я улыбалась, продолжая работать. Это открытие взволновало его так же, как и меня, и он не может удержаться, чтобы не прийти сюда.

В комнате было тихо, и когда я обернулась, улыбка быстро исчезла с моего лица — в комнате стояла Клод, а вовсе не граф.

Она попыталась улыбнуться мне, стараясь скрыть явное смущение. Я не могла понять, что означает это необычное настроение.

— Я слышала, что вы обнаружили какие-то слова, — сказала она. — Можно мне взглянуть?

Она подошла к стене поближе и, вглядываясь в надпись, прошептала: «Не забудь меня.» Она обернулась ко мне, в глазах ее было удивление:

— Откуда вы узнали, что она здесь?

— Наверное, это профессиональный инстинкт.

— Мадемуазель Лоусон-. — она колебалась, словно ей трудно произнести то, что было у нее на уме. — Боюсь, я поступила необдуманно. Тогда... Видите ли, я так беспокоилась за Женевьеву.