Птицеед - Алексей Юрьевич Пехов

– Мы обследовали только один сектор, – сказала Ида. – Их здесь восемь. Это займёт больше часа.

– У нас нет столько времени.

– Вернёмся, – неожиданно предложила она.

– Что? – опешил я.

– Возвращаемся! – теперь уже решительно произнесла колдунья. – Я чувствую, что мы должны вернуться! Он мог сразу метнуться в нашу сторону, если догадался, что мы не попались в его сеть разума.

Это больше похоже на поведение мозготряса, он никогда не отпускает жертву. Стоило попенять себе, что не подумал об этом.

– Хорошо. Идём, но другим путём. Прямо, а потом мимо цистерн с водой. Так короче.

Надо сказать, я несколько взмок, и рубаха противно липла к телу.

– Нам не стоит быть вместе, – сказал я Иде и пояснил, отвечая на изумлённый взгляд: – Мой уникальный натужный юмор, когда приходят тяжёлые времена. Стоит нам оказаться рядом, как вокруг начинает твориться совы знают что. В тот раз пришёл Кровохлёб, теперь мы играем в прятки с мозготрясом.

– Не буду обещать, что оставлю тебя в покое, – последовал серьёзный ответ. Пистолет она держала двумя руками, курки были взведены, а от полки распространялся неприятный шлейф аромата сухого солнцесвета, забивающий утончённость её чуть сладковатых духов. – Иначе я пропущу ещё какое-нибудь невероятное событие, о котором можно рассказывать внукам. Видишь. Я могу шутить не менее неуклюже.

Было бы более неуклюже сказать «нашим внукам», но для первого раза – вполне неплохо.

– Уже понял, что ты опасный человек и задумала отобрать у меня первое место в Айурэ по кривым шуткам в неподходящее время.

Смешок.

Где-то наверху зазвенел беспрерывный звонок. Призывали не к антракту. К эвакуации. Надо бы порадоваться, что распорядители перестали зевать, но мы наткнулись на тело Пике. Человек, которого Капитан отправил, чтобы поднять тревогу, походил на старую тряпочку, которую порядком отжали от любой влаги.

Из его ушей и выгоревших глазниц всё ещё вился сизый дымок.

– Работа мозготряса, – сообщил я очевидную вещь.

– Отвратительно. Куда ты смотришь? – Она заметила, что я озираюсь по сторонам.

– Он увлекается, когда ест. Рядом с местом кормёжки видны «волны».

– Волны?

– Когда увидишь, не ошибёшься. Он рядом.

Она первой различила похожую на паутинку в лесу, бледно-фиолетовую полоску, сверкнувшую в воздухе, извивающуюся и скрывающуюся за поворотом, в тридцати футах от того места, где мы оставили наших спутников. Та появилась лишь на миг и снова исчезла.

Ида шагнула туда, но я остановил её, затем покачал головой и произнёс одними губами: «Ловушка». Указал вилами налево, в тёмный тупиковый угол, где под потолком переплетались ржавые трубы. Я успел заметить, что второй конец ментальной нити уходит туда.

Поняв, что он раскрыт, мозготряс стал действовать. В воздухе, под трубами, появились едва различимые крупные капли. Их можно было обнаружить, лишь если знаешь, что искать. Если смотреть сквозь них, то очертания предметов немного искажаются.

Двенадцать капель, материальное проявление ментальной силы проклятой твари, ринулись к нам фиолетовыми головастиками, собираясь в полёте в один общий сгусток.

Я бросил вилы, обхватил Иду сзади, двумя руками, она пискнула от неожиданности, но, по счастью, пистолет не выронила, когда я рванул её на себя, прочь от проёма.

Снаряд, врезавшись в стену, лопнул, точно медуза, а его ошмётки, тающие по краям, фиолетовыми лоскутами кружась в воздухе, точно цветочные лепестки, начали разлетаться, опускаться на пол и, касаясь его, исчезали в беззвучных вспышках.

– Не трогай их! – предупредил я Иду.

Он выскочил на нас из мрака, расставив руки с пальцами, между которых натянуты тонкие перепонки. Нелепая человекоподобная тварь, голая, с кожей пшеничного цвета, головой в виде деформированной перевёрнутой груши без глаз и рта.

Вокруг башки мозготряса сгущалось марево фиолетового оттенка, и я оттолкнул девушку в одну сторону, а сам отпрянул в другую в тот миг, когда он выстрелил коротким бледным лучом. Тот прошёл близко от моего лица, слишком, дери его совы, близко, мгновенно парализовав нервы левой щеки и погрузив мой глаз в непроглядную тьму.

Может, я и устойчив к подчинению, но вот от подобных лучу фокусов страдаю не меньше других.

Рядом хлопнуло. Ида, да хранят её все люпины Одноликой, не стушевалась, выстрелила.

Первую пулю мозготряс остановил в дюйме от своей головы, расплющив о невидимую преграду, и… иссяк. Мерцание вокруг его головы потускнело, а после погасло.

Бам!

Вторая пуля врезалась в башку-грушу, словно это был какой-то арбуз. Она оставила крохотную дырочку. Не сказать, что эффект был потрясающий, странно было бы ждать чего-то невероятного от маленькой карманной игрушки Капитана, ствола «последнего» шанса.

Но всё же мозготряс забыл о нас и сунул палец в рану, явно пытаясь нащупать то, что застряло глубоко внутри него. Стоило бы помянуть сов, чаек, павлинов и прочих, но я схватился за вилы.

Четыре двенадцатидюймовых гранёных зуба пробили плоть, опрокинули тварь на спину. Брызнул бледно-зелёный «огуречный сок», который был у этого создания вместо крови.

Я вытащил вилы и всадил их снова. И ещё раз. И ещё. Бил только в голову. Мягкую, податливую, не имевшую никакой кости. И не останавливался, пока от штуки, способной порабощать разум, не осталось дырявое решето.

– О, Одноликая. – Ида нерешительно шагнула ко мне, в её глазах была тревога, а может, и ужас. – Тебя сильно задело?

Представляю, какой у меня сейчас видок. Ни капли очарования, ни крупинки обаяния. Я растерял весь свой шарм, всю свою природную красоту и сохранил только присущую моему характеру скромность.

Надо полагать, вся левая половина лица, потеряв связь с уснувшими нервами, «съехала» вниз. Угол рта опущен, веко перекошено. Похож на человека, которого настиг удар.

– Я частично ослеп, но жить буду.

Полагаю, из-за непослушной речи это прозвучало не так чётко, а примерно: «Бя бастибно басбеб, бо бить бубу». Ну или ещё как-то особо невыразительно. Слюна потекла на подбородок, я в раздражении вытер её.

– Ничего, через час паралич пройдёт, – утешила меня Ида. – Было бы гораздо хуже, если он попал тебе в центр лица. Погасил бы все функции мозга. И дыхание, и сердцебиение.

– Бабезло, – сказал я, разозлился на невнятные слова, махнул рукой. Мол, идём. Поговорим, когда я не буду столь весело коверкать слова.

Вопреки моим ожиданиям, первой в себя пришла росска. Она ругалась на своём языке даже более витиевато, чем Никифоров, а он в этих делах большой дока. В другое время я бы, может, и запомнил парочку словосочетаний, дабы ввернуть как-нибудь Болохову, когда он в очередной раз поведёт себя точно надменная скотина, но сейчас мне было как-то не до этого.

Когда жена посла прерывалась, то начинала со стонами пытаться опустошить и так уже пустой желудок, а Ида хлопотала вокруг неё.

Капитан с меланхоличной скукой