Афган, снова Афган... - Александр Иванович Андогский

два УАЗа и через пять минут были на месте. Потом еще около часа чего-то ждали. Долматов и еще двое, прихватив какой-то пакет, вошли в посольство, а мы остались у машин.

Минут через десять нам поступила команда: «К машине!»

Задача — выехать в район Зеленого рынка и там, на перекрестке, дождаться «тойоту» с дипномерами офицера безопасности посольства Бахтурина и еще одну посольскую машину и сопроводить их до посольства. При попытках остановить эти машины кем бы то ни было — огонь на поражение!

Нет вопросов!

По опустевшему к вечеру городу мы быстро добрались до нужного нам перекрестка. Через пять минут показались автомашины. Бахтурин притормозил около нас, махнул рукой и прибавил скорость. Мы помчались следом и вскоре без всяких происшествий добрались до посольства.

Обе посольские машины въехали на пандус и остановились прямо около центрального входа в посольское здание (сюда имел право заезжать только посол). По приказу выскочившего из здания Бояринова мы прикрыли их двумя УАЗами с внешней стороны, а сами стали полукругом, заняв оборону. Стоя с автоматом в руках спиной к посольским машинам, краем глаза я заметил, что Бахтурин и еще один парень (по-моему, из нашей резидентуры) открыли багажники и помогли выбраться из них трем афганцам (двое в национальной одежде, один — в спортивном костюме), которые тут же юркнули в посольство.

Прошло еще полчаса.

Из посольства выскочил Бахтурин и позвал Долматова. Минут через десять Долматов вышел вместе… с тремя людьми, одетыми в нашу спецназовскую форму.

— Они пока поживут у нас на вилле, — сказал Долматов, — головой за них отвечаем!

Эти трое были министрами правительства Тараки, которым Амин уже негласно подписал смертный приговор. Здоровенный, знакомый мне по Пагману министр безопасности Асадулла Сарвари, маленький и щуплый министр внутренних дел Гулябзой и среднего роста, худощавый министр погранохраны (забыл его имя). Все они были явно испуганы, подавленно молчали, настороженно озираясь по сторонам.

Вилла располагалась совсем недалеко от посольства, и добрались мы туда без особых приключений.

Нашу троицу разместили на первом этаже в небольшой комнате без окон. Три раскладушки, три тумбочки, стол, три стула — вся обстановка. Выходить из комнаты всем троим было строжайшим образом запрещено: только в темноте, под усиленной охраной им можно было по одному прогуляться во дворе. Еду носили им в комнату.

Теперь все наше время было посвящено усиленной охране нашей виллы. А охранять было от кого: местная контрразведка усиленно разыскивала внезапно пропавших кандидатов на тот свет. Весьма резонно полагая, что без «руки Москвы» дело не обошлось, афганская наружна постоянно крутилась около наших объектов, в том числе и около виллы, где жили мы. Под видом праздно шатающихся граждан (каких вообще-то в Кабуле большинство) и торговцев с тележек сотрудники местного наружного наблюдения буквально облепили ранее пустынные улицы вокруг нашей виллы. Наиболее ретивые подходили вплотную и пытались заглядывать во двор через щели ворот и калитки. Для подстраховки мы растянули вдоль каменного забора виллы замкнутый контур сигнального устройства, а на кустах навесили дополнительную сигнализацию натяжного действия из гранатных запалов с проводом, привязанным к чеке.

Через пару дней наши затворники начали томиться, тосковать и капризничать. Они потребовали радиоприемник, чтобы знать, что творится в стране и мире, а также новое белье (трусы, майки), бритвенные принадлежности, зубные щетки, пасту, одеколон и прочее. Резидентура выделила деньги, и мы закупили все необходимое на Грязном рынке. Только преемник покупать не стали: начальство заявило, что слушать последние новости — только расстраивать наших затворников. Обойдутся.

А события продолжали развиваться, наша жизнь здесь становилась все интереснее и насыщеннее. К моему великому удовольствию, проводимые мною контрразведывательные изыскания с нашими подопечными в Пагмане в нашей резидентуре не забыли.

На второй день после прибытия гостей меня в сопровождении Бояринова и Долматова вызвали в посольство, в резидентуру, и, припомнив, что я неплохо рисую, а также относительно недавно закончил ВКШ и, следовательно, еще помню различные школьно-научные премудрости, предложили составить словесный портрет наших министров. Чтоб было все как положено, по науке: разрез глаз, овал лица, уши, козелок, противокозелок, особенности телосложения, манеры поведения, и прочее. Я предложил их сфотографировать, но мне дали понять, что этого почему-то делать нельзя. Ну, нельзя так нельзя.

— Но мне нужно с ними пообщаться поближе, — сказал я.

— Нет вопросов. Общайтесь.

Я был доволен, что про меня помнят, меня знают, рассчитывают на мои знания и умения. Чем черт не шутит, может быть (когда эта заваруха кончится и если останусь жив), мне удастся вырваться из моего скучного и тихого города в Москву, в Первый главк, в разведку. Туда, где действительно интересно работать, где можно на пользу дела использовать весь имеющийся заряд энергии. Получу в Москве квартиру, буду ездить по загранкомандировкам… Ведь мне надеяться не на кого — только на самого себя!

Через пару дней полный словесный портрет и прочие описания (вплоть до мелких шрамов на лицах и характерных особенностей походки) были готовы. Вечером я переписал все начисто, добавил к справке карандашные наброски лиц министров и контуров фигур.

У меня сложились неплохие взаимоотношения с Асадуллой Сарвари. Несколько раз ночью я выводил его на прогулку по дворику виллы. Он хорошо говорил по-русски и искренне радовался случаю поговорить со свежим человеком: судя по всему, друг другу они уже порядком поднадоели и в последнее время разговор у них в комнате шел только на повышенных тонах.

Сарвари, оказывается, помнил меня по зачету с рукопашным боем в Пагмане и, видимо, решил, что уж я-то в случае чего наверняка смогу его квалифицированно защитить. Поэтому он обратился к нашему руководству с просьбой, чтобы на прогулки ходить со мной. Возражений не было.

В основном наши беседы по инициативе Сарвари сводились к обсуждению ситуации в Афганистане, к тому, что Амин — предатель революции, что народ его не потерпит и, как только узнает чуть-чуть поближе, моментально свергнет. То, что любая революция подразумевает собой большую кровь, Сарвари считал само собой разумеющимся. Да и я так считал.

— Кругом враги революции! — возбужденно раздувая ноздри, говорил он приглушенным голосом (я постоянно просил его не орать громко).

Иногда он заводился по поводу того, что в настоящее время главная наша задача — отомстить за коварно убитого президента Тараки, что «революция в опасности» и что ему лично надо срочно «идти в народ», которому задурил голову Амин, и «поднимать массы на борьбу». Сарвари был глубоко убежден, что Амин — американский агент, что он работает на ЦРУ. Нам, кстати, говорили то же самое.