Братья и сестры - Билл Китсон

кафе и читала книгу. Локон волос падал на сосредоточенно нахмуренный лоб. Но вся прелесть портрета заключалась в левой руке Ады, которую Элеонора запечатлела в тот момент, когда Ада собралась убрать локон со лба. Рука эта была нарисована так реалистично, что у смотревшего на картину возникало впечатление, что та вот-вот оживет.

— Эту картину я нарисовала перед самым отъездом из Парижа, — объяснила Элеонора. — Точнее, в Париже сделала эскиз. А закончила картину уже в Англии, приехав ухаживать за матерью.

Элеонора поймала на себе вопросительный взгляд Рэйчел.

— Мать заболела в самом начале войны, весной четырнадцатого года. За несколько лет до этого я потеряла отца. Мать всегда отличалась хрупкой нервной конституцией, и смерть отца стала переломным моментом. Хотя ум ее затуманился, вначале у нее еще были моменты ясности. Из-за этого ухаживать за ней было сложно, ведь никто не знал, в какой момент она станет вести себя иррационально. Постепенно ее состояние ухудшилось; она погрузилась в собственный странный мир. Удивительно, что все это время ее тело оставалось крепким и здоровым; она сдала лишь пару лет назад, когда у нее случился первый инфаркт. Она умерла в начале прошлого года, и, по правде говоря, это для нас обеих стало избавлением. Возможно, я покажусь вам жестокой, но в таких ситуациях смерть становится отрадой, а горевать начинаешь заранее.

Прежде чем развернуть вторую картину, Элеонора с извиняющимся видом повернулась к Ханне.

— Я собиралась подарить эту картину вам, но это было до того, как я узнала о Рэйчел и маленьком Марке. Поэтому позвольте подарить ее Рэйчел, хотя уверена, вы будете вместе на нее смотреть.

С этими словами Элеонора развернула коричневую бумагу и показала картину Ханне и Рэйчел. На заднем плане тянулся сельский пейзаж, а героем картины был мальчик лет двенадцати-тринадцати. На нем были белые фланелевые брюки, белая рубашка и свитер; только полоски на вороте и манжетах свитера и яркая синева глаз мальчика выделялись цветом. Элеоноре удалось верно передать оттенок загара, уверенную, открытую манеру и кипучую энергию. Мальчик улыбался художнице, его глаза смеялись.

— Сонни, — прошептала Ханна, и глаза ее наполнились слезами.

Хотя они с Рэйчел обе поначалу расстроились, увидев картины, вслух они захвалили художницу за ее невероятный талант. Элеонора приехала всего на день, но Ханна предложила, чтобы она осталась на ночь перед возвращением в Йорк. Элеонора с радостью приняла приглашение и за ужином поделилась планами:

— Сколько же времени я потратила зря! Перед смертью матери я три года не брала в руки кисть. Я чувствую себя в долгу перед самой собой; я должна вернуть себе потерянное время. Но я пообещала себе еще кое-что. Я подала запрос на поиски могилы Ады. Если получится ее найти, я планирую поехать во Францию и побывать на месте захоронения. Я могла бы поставить ей красивое надгробие, написать на нем что-то личное. Думаю, ей бы это понравилось, но сначала я хотела посоветоваться с вами и заручиться вашим одобрением.

Ханна и Рэйчел были глубоко тронуты планами Элеоноры, и, прежде чем та уехала из дома на мысе Полумесяц на следующее утро, Ханна пообещала обдумать ее предложение и написать ей. Впрочем, она со всем была согласна и собиралась лишь подумать о надписи на могильном камне.

После отъезда Элеоноры Ханна и Рэйчел обсудили молодую художницу и пришли к единогласному выводу. Как отметила Ханна, в пользу Элеоноры играло одно.

— Очевидно, что они с Адой были вместе счастливы. Странно об этом говорить, учитывая природу их отношений, но если рядом с ней моя Ада была счастлива, то и я довольна. Я также вопреки условностям убеждена, что они прекрасно подходили друг другу.

* * *

Саймон Джонс женился на Наоми Флеминг в январе тысяча девятьсот двадцать второго года. Они не венчались, а все потому, как объяснил Саймон матери, что оба не ходили в церковь, да и Наоми уже была замужем, хоть и овдовела.

Но истинная причина заключалась совсем в другом. Когда влюбленные начали планировать свадьбу, Наоми столкнулась с препятствием. Помимо фальшивого паспорта, с которым она въехала в страну в четырнадцатом году, у нее не было никаких документов, подтверждающих ее личность. Это было неудивительно, ведь свою личность она выдумала.

Наоми рассказала об этом жениху и удивилась, как спокойно тот это воспринял; а ведь ей самой это препятствие казалось непреодолимым.

— Посмотрим, что можно сделать, — сказал он.

Какими бы ни были его планы, они скоро осуществились; однажды он пришел домой с работы и попросил ее назвать свою дату рождения. Она удивленно ответила, а он сказал лишь, что хорошо бы хоть некоторые факты были правдивыми, но не признался, что затеял.

Каково же было ее удивление, когда десять дней спустя он вошел в квартиру, размахивая конвертом. Он вручил ей конверт и попросил изучить содержимое и запомнить наизусть. Она подчинилась, и, к изумлению своему, обнаружила внутри свидетельство о браке, содержавшее невероятную информацию о том, что некто Гарольд Флеминг, холостяк из Райслипа, женился на Наоми Флеминг, урожденной Кроули; свидетелем бракосочетания был отец Наоми Ричард, литограф, и отец Гарольда Брайан, рабочий по металлу.

Внутри конверта также нашлось свидетельство о рождении на имя Наоми Кроули. Наоми с интересом узнала, что ее мать Сюзанна Кроули до брака с Ричардом носила девичью фамилию Бэтти. Оторвавшись от бумаг, Наоми растерянно взглянула на Саймона.

— Кто эти люди? — спросила она.

Тот улыбнулся.

— Понятия не имею. Я их выдумал.

— Но я в жизни не была в Райслипе. Даже не знаю, где это.

Улыбка Саймона стала шире, хотя шире было уже некуда.

— В Суррее, но не волнуйся. — Он указал на свидетельства. — Гарольд, Ричард и Сюзанна тоже никогда не бывали в Райслипе.

Наоми по-прежнему не понимала.

— Но Саймон, где ты раздобыл эти документы?

Тут Саймон посерьезнел и наклонился к Наоми, словно боясь, что их могут подслушать. Он заговорщически произнес:

— Вчера, пока ты спала, я проник в регистрационное бюро и украл бланки свидетельств; правда, меня чуть не застали, и пришлось быстро смываться. Утром я сам их заполнил.

Наоми отвесила ему подзатыльник за вранье, и они начали бороться. В конце концов она заставила его сказать правду, как позже заметил Саймон, запрещенными методами. Она щекотала его, и наконец ему ничего не осталось, кроме как рассказать ей, как документы оказались у него.

— Мы в компании отправляем довольно много заказов в типографии. До моего прихода каждое предприятие отправляло свои заказы в разные типографии, но я убедил проводить все заказы через одну типографию; это более выгодно с точки зрения и цены, и сервиса. Хозяин этой типографии — мой знакомый, и я просто попросил его об