Псевдоним(б). В поисках Шекспира - Даниэль де Труа

Как всегда, разбились на две партии: «за» и «против». Если в парламенте так не получается, то хоть тут. Все ученые, проявляющие хоть какой-то интерес к шекспировскому вопросу, поделились в России на гилиловцев и антигилиловцев. Даже сайт специально антигилиловский заработал, застрелял крупнокалиберной артиллерией прямо по книге, начиная с заглавия «Игра об Илье Гилилове». Главный антигилиловец, создатель сайта Борис Борухов, победил по всем статьям, но Илья Менделевич испортил все торжество. Вместо того чтобы признать себя побежденным и пожать руку победителю, он взял да и умер, хотя надо признать, что вполне в преклонном возрасте, так что, возможно, это просто совпадение – post hoc non est propter hoc.

В любом случае, тех, кто купил книжку Гилилова, сейчас явно больше, чем тех, кто читает антигилиловский сайт. Двадцать лет книгопечатания в России оказались значимей, чем десять лет Интернета. В этом вопросе, разумеется. Что прискорбно, подытожил Александр. А эта история оказалась – почти с самого начала до самого конца – русской. В Европе, будь то на материке или в самой Британии, и даже в Америке, где, пожалуй, позиции антистратфордианцев посильнее, этого графа Ратленда никто за серьезного кандидата не признает. Если и вписывают его до кучи в англоязычную Википедию, так со ссылкой на нас же, грешных. Мол, видите, какие чудеса подвластны русским! Всегда и во всем идут своим путем, знай наших (ваших).

Таким образом, Александр, удалившись из России как минимум на полгода, а как максимум – навсегда, прежде всего ощутил ностальгию и стал ее преодолевать единственным доступным ему способом – начал разбираться с шекспировским вопросом с российского конца. А конец этот увяз коготком в Ратленде.

Гипотеза Гилилова построена на том, что Честеровский сборник (где гнездятся в стихотворной форме Феникс и Голубь) опубликован не в 1601 году, как написано на одном из сохранившихся экземпляров, а в 1611-м или 1612-м. И поводом для публикации сборника якобы была смерть графа Ратленда и его жены. Основываясь на этом предположении, автор доказывал, что чета Ратлендов и есть Шекспир.

Но российский шекспировед из Израиля нашел свидетельства английских читателей, видевших этот сборник задолго до 1611 года. Короче говоря, некто Драммонт зафиксировал покупку этой книги еще в 1606 году.

Таким образом, вся теория, согласно которой под именем Шекспира скрывается Ратленд, рассыпалась как карточный домик. Можно было бы, конечно, как-то выкрутиться и без ключевого тезиса, но беда в том, что, кроме этого шаткого, даже если бы он и был истинным, аргумента, никаких доказательств того, что Ратленд – это Шекспир, НЕ СУЩЕСТВУЕТ. Под конец Алекс воспользовался свойственной одному из известных ретлендианцев в России, его коллеге по переводу «Гамлета», манерой повышать весомость написанного. Повышать в самом что ни на есть буквальном смысле – набирая текст заглавными буквами.

1598

Если набирать названия именно заглавными буквами, то в некоторых словах могут получиться замечательные цифры – римские, наши родные, мы же числим себя наследниками Рима, а не арабские эти, что прижились здесь как дома. Такая мысль пришла ему в голову, когда он, ненадолго оторвавшись от работы над «Гамлетом», разглядывал недавно изданную анонимно форматом в кварто пьесу «Ромео и Джульетта».

В имени Ромео (ROMEO) было только одно число – 1000 (М). Граф усмехнулся, вспомнив про тысячу фунтов, которые пришлось заплатить этому наглецу. Зато вот с Джульеттой было поинтереснее. В ее имени (JVLIET) были и пятерка (V) и пятьдесят один (LI). Что с этим делать, граф пока не знал, но ему не давала покоя мысль зашифровать свое имя для далеких потомков, раз уж от потомков ближайших, а тем более от современников приходилось его скрывать. Конечно, проживи я 51 год, это вполне можно было бы использовать, – прикидывал граф, – но 51 мне исполнится через три года, а за это время я еще толком ничего не завершу, а значит, и шифровать будет нечего. Нет уж, поживу еще. Глядишь, и найду шифр получше!

2011

Неужели он не найдет ничего лучшего, чем насмехаться над гипотезой Ильи Менделевича Гилилова. Тем более что со стариком он когда-то сидел рядом на банкете после очередного его выступления на Шекспировских чтениях. Конечно, проще всего смеяться над чужим, чем сделать что-то самому.

Гилилов создал школу, привлек последователей, пусть и ложной теории, ну да ладно. Все научные теории рано или поздно становятся ложными, потому что наука не в силах описать весь мир, а описывает лишь часть его. Какую именно, становится понятным только следующему поколению ученых, которые смеются над устаревшей парадигмой, не подозревая, что смеются практически над собой, как только что он сам, Александр Сомов.

Когда в цивилизованных странах умирает Бог, его хоронят и забывают, а у нас его называют полубогом и ищут для него вторую половину. Большинство гилиловцев для поддержания божественных мощей Ратленда отрядили ему в помощь жену, благо брак был платонический и свободного времени у супруги претендента на роль Шекспира было предостаточно. Но некоторые пошли дальше и прибавили в качестве второй точки опоры Ратленду… Ой, кого только не прибавляли…

Александр еле ворочал языком, он уже с трудом помнил, как он попал в эту комнату, почему он сидит за столом с этим человеком и – главное – как того зовут. Он помнил, что как-то очень тесно связан с ним, как-то очень серьезно от него зависит. Они регулярно чокаются, синхронно выпивают, не пытаясь крысятничать и лить что-либо за воротник, но как зовут этого… Он забыл. Ну надо же! Это угнетало Алекса, и он, пытаясь казаться пьяным в гораздо большей степени, чем это было на самом деле, плел уже всё, что лезло в голову, без разбора.

– Ну и кого, например? – спросил Олег, а это был именно он.

– Да кого угодно. Вот ты, например, кто? – Алекс решил такой хитростью выяснить имя собеседника.

– Я никто, – ловко парировал тот.

– Ты Одиссей? – серьезно спросил Александр, потому что ответ Олега увел его мысль в другую сторону.

– Да, я Одиссей, – сказал Олег, а потом подумал и спросил: – А почему?

– Ты мне друг? – прямо сформулировал Алекс и, не дожидаясь ответа, добавил: – Но истина – подруга.

– Почему я Одиссей? – заинтересовался Олег.

– Ладно, зайдем с другого конца, – опять пустился на хитрость Алекс, – кто ты?

Олег попытался посмотреть на кончик своего носа, а потом решительно выпалил:

– Я психолингвист.

Алекс задумался. Потом спросил:

– Кто ты?

Теперь задумался Олег. Он очень хотел быть искренним, но уже рассказал про себя все.

– Я Олег, – не очень уверенно произнес он.

Александр чуть не подпрыгнул на стуле от радости. Вот оно: если человек сосредоточится на чем-то, то он всегда узнает то, что хочет. Он, к примеру, хотел узнать, кто такой Шекспир, – и узнал. И более того, хотел узнать, кто этот человек, – и узнал. Чего бы еще хорошенько захотеть? Пока силы есть. Нельзя терять времени.

– Нужно хотеть знать, – наконец определился Алекс, но тут ему стало неудобно, что он так зазнался, и он спросил: – Ты хочешь знать?

Этот вопрос почему-то сильно подействовал на Олега. Он положил голову на плечо Алекса и заплакал. Алекс, утешая, погладил его по голове. Тогда Олег решительно, глядя в потолок, изрек:

– Клянусь.

– Я тоже, – проникновенно ответил Александр.

– Клянусь, – повторил Олег.

Тут Алекс, как будто что-то вспомнил, упрямо мотнул головой:

– Клянись. – И увидев, что Олег поднял руку, а затем поцеловал свой кулак, добавил: – Вольно, вольно, благородный дух.

1600

– Вольно, вольно, благородный дух.

Уилл заканчивал чтение первого акта. Несмотря на то что три года назад он было принял решение уйти со сцены, последующие события всё изменили. В его поисках не было лучшего прикрытия, чем роль актера. Даже такого маленького актера, как он, практически статиста. Со сцены или из-за кулис он мог наблюдать за поведением претендентов в Шекспиры. Почти все из его списка подозреваемых регулярно посещали «Глобус». И у Шакспера было преимущественное положение: он видел всё, что происходит на сцене, видел всё, что происходит в зале, но сам оставался вне поля зрения. До поры до времени.

Уильяма сразу насторожило, что ему дали роль отца Гамлета. Конечно, никто в труппе не знал, что его единственного сына звали Гамнет, так что вроде бы роль могла достаться ему и случайно. Но по всем параметрам Уильяму ее не должны были доверить. Во-первых, у правителя, даже умершего, не может быть провинциального выговора. Во-вторых, какой он вообще король? Разве у него королевская стать? Одно дело шут… Но роль ему все-таки дали, причем так, как будто не было никаких сомнений, что играть должен именно он! С чего бы это?

Во-вторых, это же роль отца. Даже не совсем отца. Роль призрака отца. Призрачного отца. Шакспера не покидало ощущение, что все это неспроста. Уж больно интересно и точно все совпадало. Что бы это значило? Призрак отца моего сына, Гамнета, который умер как раз в тот год, когда я попросил денег у Саутгемптона.