Последняя битва - Александр Прозоров

Сам князь Андрей Сакульский поселился на яме: для думного дьяка нашлась просторная палата из двух светелок. Да еще и с кирпичной печью посередине. Тоже удобное место, чтобы скоротать недели томительных ожиданий. О делах своих Зверев отписался с самого начала в оба приказа, Поместный и Разрядный, и государю. Теперь можно было только валяться на жестком тюфяке из лугового сена да плевать в потолок.

На новом месте, в сытости, тепле и относительном удобстве беженцы обосновались настолько крепко, что в день Васильевой каледы[35] даже устроили гуляния с зазыванием ветра. В полном соответствии с языческими традициями, православный люд плясал и прыгал через костры, а также гонялся за дымами, определяя направление ветра. Если в ночь ветер дует с юга — год будет жаркий и благополучный, с запада — к изобилию молока и рыбы, с востока — будет много фруктов. В общей суматохе никто не обратил внимания на неброско одетого, крючконосого худощавого путника, вошедшего в ворота яма. Между тем он сытно перекусил за двугривенный в трапезной, прислушиваясь к разговорам холопов и ямщиков, после чего поднялся на второй этаж и постучал в двери княжеской палаты.

— Кто там? Проходи! — отозвался Андрей. Дверь скрипнула, гость вошел в светелку. Князь взглянул в его лицо… И сверкающий клинок сабли стремительно разрезал воздух, впившись в горло барона Ральфа Тюрго с такой силой, что по белой коже даже скатились несколько капель крови:

— Ты клялся в дружбе твоей страны и твоего короля, негодяй! А теперь они разоряют земли Колываня и Ивангорода, стреляют по нашим крепостям, захватили Корелу и вырезали всех ее жителей! Как ты посмел ступить на русскую землю?! Как посмел прийти ко мне?!!

— Король шведский не обманул тебя в данной клятве, — прохрипел барон. — Твое княжество не тронуто, войска не вступали в его пределы. Твоя дочь в целости и полной безопасности. Никого из наших воинов в твоей усадьбе нет.

— Моя дочь? — удивился Андрей, ослабив нажим на клинок.

— Твоя дочь, Арина, — кивнул гость и уточнил: — Младшая дочь.

— Она в Гышпании! — Зверев привычно произнес название страны на современный манер.

— Она вернулась еще летом, Андрей Васильевич. Приплыла на ушкуе… — Барон Тюрго немного помедлил и уточнил: — У нее был жених, к коему относилась она с великой приязнью. Вскорости после твоего отъезда его закололи на дуэли. После сего она предпочла вернуться. Неужели ты не знал? Хотя, конечно, найти тебя ныне непросто. Если она и посылала вестника с письмом, он, верно, дожидается тебя в Москве.

— Вот проклятье! — Зверев приопустил клинок. — А Полина? Как она, где?

— От князя Друцкого мне ведомо, что из Гышпании она отплыла. Но лазутчики, что побывали в твоем уделе, сказывали, что в княжестве ее нет.

— Ты посылал лазутчиков в мой дом?

— Не беспокойся, княже, это были обычные мелкие торговцы. Как их называют у вас на Руси — коробейники. Или фени. Я всего лишь желал узнать поболее о делах твоих, печалях и радостях, прежде чем встретиться с тобой.

— И зачем ты искал встречи со мною? — все еще не убирал саблю Андрей.

— Мое желание остается прежним и неизменным. Я ищу мира и дружбы между нашими державами.

— Ты говоришь о дружбе после того, как вы захватили Корелу, осадили Орешек, напали на Копорье и Ивангород?! — возмутился Зверев.

— Я понимаю, Андрей Васильевич, ты жаждешь мести, ты жаждешь крови. Я понимаю, русские вернут назад все, что потеряли, и даже захотят большего. Но подумай, сколько при этом будет увечных и погибших не только у нашей короны, но и в твоей державе! К чему лишняя кровь? Я хочу задать твоему государю очень простой вопрос: готов ли он заключить мир по прежнему, Ореховскому уложению, если Швеция вернет все земли и города, захваченные у его величества Иоанна Васильевича, мирно, без сражений и кровопролития?

Князь Сакульский, задумавшись, вовсе опустил саблю к полу.

— Теперь я могу сесть? — ласково поинтересовался барон, ощутив перемену в настроении собеседника.

— Столько убитых, столько увечных… Горе, кровь, разорение, муки. И теперь вы хотите мира? Тогда зачем все?

— Увы, княже, я не король, — развел руками гость. — Я всего лишь советчик. Я упреждал рьяного короля Юхана, что, если он начнет войну с русскими, она закончится в Стокгольме. Но безумие и глупые наперсники совсем лишили его способности слушать. Османский наместник казался могучим и непобедимым. Ведь в руках его собралось все богатство польской казны, несчитаное золото и конница султана Мурада, благословение Римской кафедры, вклады иных властителей, питающих к Руси лютую ненависть. Стефан Баторий выглядел крепким тараном, способным проломить любое сопротивление. И все советчики предлагали королю Юхану успеть к дележу добычи, оторвать от русских земель хотя бы малый кусок, пока царь Иоанн занят войной с бесчисленной польской ордой. Все были уверены в скором разгроме русских. В разгроме полном и катастрофическом. Меня не слушал никто, Андрей Васильевич. Увы. Друзья вспомнили обо мне только сейчас, когда понадобилось исправлять все те глупости, которые шведская корона успела натворить. И вот я опять пришел к тебе, княже. К моему старому другу, имеющему не только доступ к русскому государю и немалое на него влияние. И я кланяюсь тебе, прошу у тебя прощения за ошибки моего короля и спрашиваю: если король Юхан Третий вернет назад все шведские завоевания, готов ли Иоанн Васильевич простить нанесенные обиды и заключить мирный договор по древнему уговору, коему вскорости исполнится, почитай, уже три столетия?

— Ты очень умен, друг мой… — Князь Сакульский наконец-то убрал свою саблю в ножны. — Однако же… Нет, барон, я ничуть не сомневаюсь в победе русского оружия над османскими наемниками. Однако же сегодня я сижу в глухих лесах, спасая полтораста тысяч беженцев от польского набега. Твое предложение, прости, сегодня кажется мне несколько… неожиданным.

— Договариваться о достойных условиях мира нужно тогда, когда ты кажешься сильным, Андрей Васильевич, а не тогда, когда твою страну громят везде и всюду каждый божий день. Мне очень не хочется увидеть, как русские пушки сносят мой любимый Нючёпинг, — честно ответил гость. — Я полагаю сегодня, в трудные дни, твой государь охотнее согласится на мир и дружбу без кровопролития, нежели через год или два.

— Ты мне не ответил, дорогой барон, — покачал головой Андрей. — Если ты хочешь, чтобы я обмолвился о твоем предложении перед Иоанном, говори все. Я тут как заяц бегаю от поляков, но ты уважительно говоришь о взаимовыгодном мире. Почему? Чего я не знаю?