Там, где лес не растет - Мария Семенова

Тележка Коренги стояла в конце долины, развёрнутая против ветра. Она была очень похожа на себя прежнюю, потому что он воссоздал её из вощёной кожи и дерева на том же остове. Только внутри теперь не было ни рундучков для имущества, ни меховой полсти, ни гребка, припасённого для переправ. Зато над кожаным туловом распростёрлись громадные серые крылья из крепкой ткани, натянутой на лёгкие упругие рамы. Больше всего они напоминали крылья готового взлететь симурана. Сзади же красовался хвост наподобие птичьего, и от него тянулись блестящие струны к новому рычагу, укреплённому перед сиденьем.

Коренга переступал ладонями по камням, в последний раз сосредоточенно осматривая и проверяя устройство. Две минувшие осени и зимы сильно переменили его. Реденькая юношеская бородка, никогда не знавшая ножниц, почти превратилась в настоящую мужскую бороду, а русые волосы густо побила седина, которой на самом деле ещё не полагалось там быть.

Торон прохаживался рядом, застёгнутый в новенькую скрипучую сбрую. За два года он изменился едва не больше хозяина. На месте нескладного подростка, обременённого бесполезными крыльями, стоял могучий молодой кобель, гордость двух звериных племён. Он поднялся в небо той же весной, когда они с хозяином оказались у вилл, почти сразу, как только зажило больное плечо. И волшебство Крылатых было тут ни при чём. Просто вымески растут и мужают не так, как родительские породы.

«Ты уверен, брат, что хочешь попробовать?»

Симураны, как и сами виллы, умеют по-разному пользоваться мысленной речью. Могут позвать так, что отзовутся все способные слышать. А могут послать весть одному в толпе.

– Да, – сказал Коренга. – Я хочу.

«Отец Мужей не намного меньше, чем ты. А я куда сильней Вожака. Я не бился с ним, но все знают, что я сильней. Я бы легко поднял тебя…»

– Ты думаешь, у меня не получится?

«У тебя всё получится, брат мой. Просто так мне было бы спокойней. Я бы знал, что нипочём не позволю тебе упасть…»

У Коренги было лицо человека, давно и прочно отвыкшего улыбаться. Вот и теперь лишь чуть дрогнули уголки губ да потеплели глаза.

– Ты и так не позволишь мне разбиться, малыш. Ну, становись!

Молодой венн распустил косы и гребнем, когда-то принадлежавшим Эории, не спеша расчесал волосы. Влез в тележку и повозился там, проверяя, как движутся рычаги. Потом пристегнул длинные постромки. Торон сделал шаг вперёд и влёг в сбрую, готовя душу и тело к решительному усилию.

Коренга был одет в серую вязаную безрукавку, вытертую и потрёпанную, но по-прежнему надёжно державшую тепло. Он ненадолго зажмурился, потом открыл глаза и переставил рычаг, не дававший вертеться колёсам.

– Давай, – сказал он негромко.

Торон насторожил уши, чуть пригнул голову и начал разгон. Ему предстояло взлететь не так, как привыкли взлетать симураны – с обрыва или прыжком вверх, – но он очень хорошо знал, что от него требовалось. Сперва он бежал по-собачьи, пластаясь в неистовых прыжках, потом начал помогать себе крыльями…

Мелкие камешки и тёмный песок превратились в смутные полосы, уносившиеся из-под лап… ещё прыжок и ещё…

А потом тележка позади вдруг перестала греметь и дёргать постромки, стесняя движение. Земля пошла вниз, не особенно круто, но вполне ощутимо. Торон оглянулся. Он увидел провисшие бечевы, натянутую ткань крыльев, сумасшедшие глаза Коренги и его руки, побелевшие на рычаге. Вот он всё-таки дотянулся и отстегнул постромки, освобождая Торона.

Летучая птица парила в тишине между горами и небом, раскинув просвечивающие полотняные крылья, легко и свободно, как прядь утреннего тумана, как парусная «косатка» над волнами холодного моря…

Симураны со всадниками осторожно подлетали к ней сзади и спереди, сверху и снизу, слева и справа. Ойр и плечо горы успели отодвинуться прочь не менее чем на версту, внизу разверзались окутанные облаками долины, отвесные ущелья и речки, белыми паутинками змеящиеся на дне. Стремительные летуны были готовы броситься на выручку не в меру отважному Бескрылому, выдернуть его из падения, если вдруг что. Но Коренга падать не собирался. Птица спокойно слушалась рычага, кренясь и выправляясь по его воле, и белые вершины впереди больше не казались недостижимыми. Сейчас он повернёт и опустится на тот же ойр, а завтра будет новый полёт, а потом ещё и ещё. Потому что за горами, лесами и реками стоит Галирад, а в нём живёт Медва, которой он собирался столько всего рассказать. А ещё чуть подальше – совсем чуть-чуть – раскинулись веннские дебри, и с высоты в них можно увидеть речку по имени Черёмуховый Юг, бегущую к матери Светыни…

Хонга Кокора, жена кузнеца, сидела на крылечке общинного дома и смотрела на тропинку, терявшуюся в лесу. Она часто сидела так с той поры, когда проводила по этой тропе своего старшего сына. Просто сидела, смотрела за околицу и ждала. Вот уже третий год.

Где-то там, в нескольких днях пути, за двунадесятью болотами и оврагами, лесная тропка выводила к наезженной дороге, а та, в свой черёд, – на галирадский большак, что тянулся к стольному городу над берегом моря… С того времени, как первенец запропал вдалеке, пустившись из дома, у его матери успел народиться сынишка, не видевший старшего брата.

Когда в кустах у тропинки наметилось движение и мелькнула пёсья серая шерсть, Хонга Кокора молча ахнула и едва не вскочила навстречу. Но на открытое место вышла степенная старая сука, сопровождавшая детей в лес за первой кислицей. Сука улыбалась, помахивая пушистым хвостом, и не всякий распознал бы за благодушной повадкой ярость и мощь, ничуть не ослабленную годами.

– Мама! – От стайки детей отделился белоголовый мальчонка и побежал к кузнечихе – похвастаться нежными листьями, собранными для щей.

…И, внезапно споткнувшись, упал на бегу. Берестяной бурачок с кислицей вырвался из руки и покатился вперёд.

Веннские дети, даже самая сопливая мелюзга, не таковы, чтобы, случайно упав, оглашать всю деревню жалобным плачем. Вскакивай, отряхивайся и дальше беги! Но малыш не поднялся.

– Мама, – позвал он испуганно, – ножки не идут…

Солнце погасло, небо налилось чудовищной чернотой. Хонга Кокора потом вспомнить не могла, как бежала через двор, и сердце, кажется, летело впереди неё, выскочив из груди. За домом прекратился стук молотка. Из кузницы, бросив работу, мчался Железный Дуб и с ним два сына-подростка. Встревоженная сука спешила от ворот, но Хонга обогнала всех.

Она готова была уже подхватить малыша, когда тот всё-таки сел. Перевернулся на четвереньки, потом встал, перемазанный зеленью и землёй.

– Идут ножки, – сказал он удивлённо.

Примечания

1

Кокора – ствол дерева с мощным торчащим в сторону корнем либо толстым суком.

2

Коренгб – все имена «детей Кокориных» происходят из мира деревьев и леса. «Коренга» означает плохо выросшее, кривобокое деревце, корягу.

3

Полсть – здесь: толстое тёплое покрывало.

4

Чагрбва – разновидность небольшой чайки.

5

Заскорбыш – заморыш, изнурённый болезнями человек или животное.

6

Торун – внезапный порыв ветра, шквал, а также удар «тычком».

7

Скаредное – мерзкое, дрянное.

8

Падера – пурга, снежный вихрь.

9

Купырье, шаружник – народные названия пряных трав: петрушки и базилика.

10

Книжка-всезнайка – энциклопедия.

11

Узорочье – дорогая, разукрашенная узорами вещь.

12

Кбженик – калека, изуродованный, «искажённый» человек.

13

Охотник – здесь: знаток и любитель.

14

Звяга – кто лает, пустолайка.

15

Зепь – сумочка, кармашек.

16

Рыбка баламут… морской острец – скумбрия и морской окунь.

17

Турусы – враньё, вздор.

18

Басенка, баснь – рассказ о вымышленном событии, в противоположность «сказке» – реальной истории.

19

Хлёбово – горячая жидкая пища.

20

Свирющий – свирепый.

21

Закладыш – «кладеный», кастрированный самец.

22

Касть – паскуда, дрянной человек.

23

Гырчей – любитель порычать, сердитая собака.

24

Пбполза – ребёнок, ещё не выучившийся ходить; всякое животное, которому от природы свойственно ползать.

25

Сполух – набат, общий призыв на помощь.

26

Отрыщь – «нельзя», запрещение собаке (обычно охотничьей) рвать пойманную добычу.

27

Приспешник – помощник, «подготовщик», кухонный рабочий.

28