Интегральное скерцо - Владимир Одоевский

— Ясно, — сказал психиатр.

— Теперь, надеюсь, мне можно вернуться в мою милую одиночную камеру? Я собираюсь полгода наслаждаться одиночеством и тишиной.

— Пожалуйста, — спокойно сказал психиатр.

— За меня не бойтесь, — сказал, вставая, мистер Брок. — Я буду себе сидеть да посиживать и наслаждаться этой мягкой фланелью в ушах.

— Гм-м, — промычал психиатр, направляясь к двери.

— Не унывайте, — сказал мистер Брок.

— Постараюсь, — отозвался психиатр.

Он нажал незаметную кнопку, подавая условный сигнал, дверь отворилась, он вышел в коридор, дверь захлопнулась, щелкнув замком. Он вновь шагал один по коридорам мимо бесчисленных дверей. Первые двадцать шагов его провожали звуки “Китайского тамбурина”. Их сменила “Цыганка”, затем “Пассакалья” и какая-то там минорная фуга Баха, “Тигровый рэгтайм”, “Любовь — что сигарета”. Он достал из кармана сломанный радиобраслет, точно раздавленного богомола. Вошел к себе в кабинет. Тотчас зазвенел звонок и с потолка раздался голос:

— Доктор?

— Только что закончил с Броком, — отозвался психиатр.

— Диагноз?

— Полная дезориентация, но общителен. Отказывается признавать простейшие явления окружающей действительности и считаться с ними.

— Прогноз?

— Неопределенный. Когда я его оставил, он с наслаждением затыкал себе уши воображаемыми тампонами.

Зазвонили сразу три телефона. Запасной радиобраслет в ящике стола зажужжал, словно раненый кузнечик. Замигала красноватая лампочка и защелкал вызов селектора. Звонили три телефона. Жужжало в ящике. В открытую дверь вливалась музыка. Психиатр, что-то мурлыча себе под нос, надел новый радиобраслет, щелкнул селектором, поговорил, снял другую трубку, поговорил, снял третью, поговорил, нажал кнопку радиобраслета, поговорил негромко, размеренно, лицо его было невозмутимо спокойно, а вокруг гремела музыка, мигали лампочки, снова звонили два телефона, и руки его непрестанно двигались, и радиобраслет жужжал, и его вызывали по селектору, и с потолка звучали голоса. Так провел он остаток долгого служебного дня, овеваемый прохладным кондиционированным воздухом, сохраняя то же невозмутимое спокойствие; телефон, радиобраслет, селектор, телефон, радиобраслет, селектор, телефон, радиобраслет, селектор, телефон, радиобраслет, селектор, телефон, радиобраслет…

Дежё Кемень

НЕВИДИМОЕ ОРУЖИЕ

Оттокар был начисто лишен музыкальных способностей. Флейта Петера оставляла его столь же равнодушным, как и фортепиано Шари. Лениво покачиваясь, он медленно ковылял от своей коробки, задвинутой в угол передней, к стоявшей у окна комнаты качалке и обратно. Особенно он любил качалку, доставшуюся Шари в наследство от бабушки: качалка была покрыта пледом с кистями, свисающими до пола, в них можно было отлично прятаться. В первые же дни своего пребывания в жилище молодых супругов он попробовал на вкус одну из кистей, но, убедившись в ее полной несъедобности, стал использовать бахрому только в качестве убежища.

— Глупое животное, — проворчал Петер и отложил флейту.

— А ты попробуй флейту-пикколо, — посоветовала Шари. — Может, ее звук ему больше понравится. Но вообще, мне кажется, ты слишком многого требуешь от обыкновенного ежа.

— Животное, лишенное музыкальности, для меня перестает существовать, — с глубочайшим презрением заявил Петер и последовал за Оттокаром к коробке, служившей зверьку домом. Здесь он отмерил ему порцию еды на ужин: остатки мяса, вареную картошку и половинку яблока — без витаминов и ежу не обойтись.

— Не забудь съесть кожуру, будь так любезен, — проворчал он и, покончив таким образом с домашними обязанностями, повернулся, чтобы заняться наконец каким-нибудь более полезным делом.

В эту минуту в дверь позвонили. На пороге передней стоял Имре Сакач.

— Ты еще жив? Три месяца к нам не заглядывал.

— Четыре — чтобы быть точным. А вообще-то я жив, хотя и нахожу в этом мало радости… Послушай! Это что за зверь?

— Это? Ах, да, вы еще не встречались! Разреши тебе представить нового члена нашей семьи. Его зовут Оттокар.

— Весьма уродливое создание.

— А каким должен быть еж? Похожим на Венеру Милосскую?

— Если придерживаться твоих сравнений, я бы сказал, он скорее напоминает Виллендорфскую Венеру. Зачем он тебе?

— Говорят, ежи относятся к самому интеллектуальному виду грызунов. Хочу провести с ним эксперимент, чтобы узнать, как животные реагируют на музыку… Но почему мы здесь топчемся?

Когда они вошли в комнату, Шари уже уничтожила следы эксперимента и поставила на стол тарелку с печеньем собственного изготовления.

— Прошу, угощайтесь. Что вы скажете об Оттокаре?

— Не хотелось бы обижать хозяев дома, хотя Петеру свое мнение я высказал. Во всяком случае, что касается имени вашего ежа…

— А что? Епископу можно называться Оттокаром, а ежу нельзя?

— Порядочный еж удовлетворился бы обычным честным именем. По-моему, вашему ежу очень подошло бы, например, ими Манци.

— Вы с ума сошли?! Оттокар мальчик!

— Ах, вот как? Прошу прощения. Впрочем, я бы не удивился, если на самом деле сошел с ума… Печенье у вас отличное, Шари! А нельзя его чем-нибудь запить?

Петер вынул бутылку коньяка.

— У тебя какое-нибудь гнусное дело? Ты пьешь только в этик случаях.

— Да, пока не отважусь распутать дело… Спасибо, не больше половины. Так вот, рано или поздно, но я обычно на это решаюсь.

— Потому что от вас этого требуют и иначе нельзя! — рассмеялась Шари.

— Нет, не только поэтому. Мне самому интересно. И я не люблю нераскрытых дел.

Петер сел, облокотясь о ручки кресла, и наклонился вперед.

— Ну, рассказывай, а мы будем слушать, как два несообразительных Ватсона слушали бы блистательного Шерлока Холмса.

— Дело действительно гнусное, — начал Сакач. — Гнусное, потому что пока не за что ухватиться. И к тому же оно связано с Интерполом.

— Скажи на милость!

— Следовательно, приходится думать и о репутации венгерского следственного аппарата. — Сакач задумчиво повертел в руках бокал, сделал глоток и продолжал: — В прошлую пятницу в консерватории… Но вы-то наверняка там были! На концерте Раджио. Верно?

— Я даже записал концерт.

— Мы сидели сзади, — перебила Шари. — Петеру удалось протащить в зал магнитофон, и он записал весь концерт на пленку. Проиграть вам?

— Нет, нет, благодарю! Сейчас у меня нет настроения наслаждаться музыкой.

— Издеваешься? Дино Раджио — величайший из ныне живущих теноров. По крайней мере, один из величайших. Он достойный преемник Карузо, Флеты и Джильи.