Звезда Аделаида - 1 - GrayOwl

Он пил, пока не почувствовал, что его словно выморозили изнутри, но нашёл в себе силы умыться этой живительной влагой и пошёл вон из леса, когда на опушке в кустах услышал характерные звуки совокупления мужчины и женщины, видно, недавних молодожёнов х`васынскх`. Мужчина пыхтел и рычал, как медведь, от удовольствия, а женщина тихонько подвывала, взвизгивая.

Тох`ым стоял, не в силах уйти от звуков чужой любви. Ему страстно захотелось познать это удовольствие, и от возбуждения, его охватившего, взбунтовалась плоть.

И Тох`ым, в состоянии, близком к лихорадке, начал жадно ласкать сам себя, шаря свободной рукой по груди, прищипывая соски, так, что желание его возросло, и мужское естество наполнилось семенем, яички подобрались и стали твёрдыми, как два орешка.

Тох`ым бросился бежать прочь, в лес, разбросав собранный хворост, и бежал он долго, пока дыхание молодого тела, разгорячённого желанием и воображением, которое у Тох`ыма было чрезвычайно развито, в отличие от, да от того же Х`аррэ, не говоря уже об остальных рабах - тупых, примитивных людях, мало, чем отличающихся от животных, не сбилось, и Тох`ым начал задыхаться.

Тох`ым уже полез грязными от хвороста руками в набедренную повязку, желая освободить ноющий член от переполнявшего его семени, уподобясь грязному Рангы, сделать такие простые, но необходимые сейчас движения, как… в нём вновь проснулась гордость свободного человека.

- Если не дозволено мне иметь ни женщину, ни мужчину только потому, что я - жалкий раб, то помучаюсь, и всё само пройдёт. Не хочу дрочить, как Рангы или остальные рабы, да, все они делают это, но не так часто, как это… гнусное, похотливое животное, положившее глаз на Х`аррэ.

Сейчас забыть, забыть о тех трясущихся кустах, о счастливой паре в них. Их любовь подобна случке животных, сейчас они ещё не привыкли друг к другу, и всё им в новинку, но вот забрюхатеет она, и он потеряет к ней всякий интерес, а будет искать себе забаву на стороне, так всегда у этих Истинных Людей.

Не умеют они хранить верность в любви, всё тем же своим овцам и баранам уподобясь.

Хотел бы я «овечьей» любви? Нет!

А какой любви я бы хотел?

Прежде всего, это должен быть он, к женщинам подхода я не знаю вовсе. И не он обладал бы мной, но я им потому, что я так хочу.

Всё равно ведь это всё безобидные мечты, которым никогда не стать реальностью.

Только Х`аррэ мне нравится из всех рабов - он красивый, умный для его возраста, баловной, одним словом - «Котёнок»…

Но иметь Х`аррэ в качестве любимого - это не для меня. Х`аррэ - друг мне, не больше, в его присутствии не охватывает меня любовная лихорадка, и не восстаёт плоть. Значит, это не не любовь, а мужская дружба, ведь по меркам х`васынскх` он уже мужчина, хоть и маленький, и щуплый. Но если бы он был свободным Истинным Человеком и питался как они все, не казался бы таким птенцом.

Он был бы уже женат и, может, имел бы крепкого наследника или, хотя бы, дочь, которая выросла бы в красавицу, в него, с такими же зелёными глазищами в пол-лица, только она не щурилась бы. Стала бы женой нового вождя.

Х`ынгу-то ещё от сил лет пять - семь всего осталось по земле ходить, да на колеснице разломанной, брошенной кем-то посильнее него, разъезжать, только-то и делов останется, как схоронить его попышнее.

Брр… меня ж сегодня позорить будут на всё племя.

Мерлин и Моргана, только б Истинные Люди не снимали одежду мою, а в ней я уж всё вытерплю.

… Тох`ым, всё-таки унявший тогда, в лесу, любовное желание за размышлениями о настоящей, подходившей бы ему, любви, сейчас страдал от жажды, смертельно, невыносимо, даже неприятная, с привкусом крови, тягучая слюна уже перестала скапливаться под языком. Всё поглотила сушь.

Его лихорадило, горела и исполосованная спина, и рассчённая грудь, и лицо пылало всё сильнее.

Наконец, жажда пересилила страх быть избитым рабами за бездельничанье, пока они, усталые, уже голодные, трудятся, чтобы к ночи разложить на истоптанном лугу перевозной дом - шатёр Истинных Людей.

А назавтра Тох`ым должен уже быть на ногах, чтобы вместе с остальными рабами ставить шатёр на обрубки деревьев, подготовленные воинами, которые рабы же и принесут из леса, ведь без-имён не положено держать в руках ничего режущего, рубящего или колющего. Совсем ничего острого.

Им можно иметь только трут и кремень, чтобы самим разводить костёр по вечерам, а жидкую похлёбку приносит старуха лет тридцати двух в большой глиняной лохани, из которой рабы по очереди отпивают по большому глотку несолёной жидкости с распаренным овсом, который Истинные Люди даже не удосуживались разварить, а подавали рабам конскую еду.

Это в голове у Тох`ыма взялось откуда-то из прежней жизни воспоминание о том, что обычных лошадей, летающих лошадей, да-да! - и ещё каких-то страшных, чёрных, костлявых

почти-лошадей, тоже имевших крылья, но не перьевые, как у летающих, а кожистые, перепончатые, словно у летучих мышей, огромные, складывающиеся по бокам, так вот, всех этих лошадей кормили распаренным овсом у его сподвижников, тех, кто поклонялся ему и злословил о нём, в особых помещениях, где и обретались животные. Сам он никаких лошадей не держал.

Тох`ыму показалось, что это не воспоминание, а сущий бред, и, наконец, он осмелился подать голос в надежде, что услышит его Х`аррэ.

- Пить! Прошу о милости, пить!

Но Х`аррэ, видимо, поблизости не было, лишь остальные несколько рабов суетились вокруг.

- Х`эй, Тох`ым, ты, конечно, молодец, но раз ты такой крепкий орешек, подползи к бочагу, вон, откуда Х`анку гонит овец Истинным Людям, а, ещё лучше, собери-ка хвороста для костра. Скоро придёт старуха Нх`умнэ и принесёт нам пожрать. Неплохо было бы развести костерок к этому времени! Хватит лежать пластом - у всех рабов аж поджилки от усталости трясутся. Мы дали тебе отлежаться, так попей сам и, на, кремень и трут, разведёшь из хвороста костёр.

- Да немного принеси-то, а то весь аж зелёный лежишь. Попей, умойся, глядишь, и полегчает, а, можа, и отпустит совсем. За остальным хворостом любовника твово пошлём - он парень молодой, сбегает быстро.

- Давай, Тох`ым, один палец - раз, два пальца - два, встал и пошёл!

И Тох`ым, преодолевая жжение во всём теле и начавшуюся ещё с утра лихорадку, встал и, преисполнившись гордости, пошёл, шатаясь так сильно, что его заносило в разные стороны, а ноги заплетались, как у воина, упившегося ышке бяха.

Но не к грязному, тинистому бочагу, который только что взбаламутили овцы, направился Тох`ым, а в чащобу в поисках, для начала, того живоносного ручейка, который родниковой водой своей заморозит его лихорадку изнутри, как утром, а уж заодно и за хворостом. Он был точно в беспамятстве, голова страшно болела, и картины прошлой жизни становились всё явственнее…