Том 5. Критика и публицистика 1856-1864 - Михаил Салтыков-Щедрин

II

Гимн публицистов

Мы говорили: мы согласны,Но надо ж нас и поддержать!Теперь уж дни не так-то ясны!Продукты стали дорожать!

Нам говорили: вы прекрасны,И мы не прочь вас награждать;Не пропадет ваш труд напрасно,Но сколько ж дать? но сколько ж дать?

Мы говорили: мы довольныКрупицей малой от стола,Нам по плечу тулуп нагольный:Не для красы, а для тепла!

Нам говорили: это больно!Мысль ваша слишком несмела!Боимся мы, чтобы невольно,С своей хламидою нагольной,Она в трущобу не зашла!

Мы говорили: публицисту,Чтобы не спали телеса,Не много нужно: воду чистуДа сена клок… чуть-чуть овса…

Нет спора, яры нигилисты,Свирепы, страх, их голоса!Они здоровы, мускулисты,Но нам помогут небеса!

Нам говорили: силы небаПолезно принимать в расчет…Но воин, съев краюшку хлеба,Всегда ходчее в бой течет!

И если с вами, дети Феба,Случится скверный анекдот,Не говорите нам: тебе быПодумать надобно вперед!

Мы говорили: так позвольтеНам предварительно пропеть,И если скверно, так увольте:Мы всё готовы претерпеть!

Нам говорили: ну, извольте!Все разом! громче! не сопеть!Мальчишкам наглым не мирвольте:Сопеть — еще не значит петь!

Остались пробою довольны,Заметили кой-что не так,Одели нас в тулуп нагольный,Пожаловали четвертак!

И с этих пор, в хламиде скверной,Не скрывшей даже наготы,Стоим мы крепко, служим верно,Поем сподряд все страмоты!

III

Элегия

Страшно! нет голоса больше умильного!  Ясность души промотал!Встанет Грановский из плена могильного,  Спросит: где взял капитал?Целую ночь в болтовне провожаючи,  Я с бюрократами пил!И невзначай им невинность, играючи,  Кажется, я подарил!Слабое сердце пленилось манерами,  Ядом французских речей,Голосом ласковым, строгими мерами…  Не устоять — хоть убей!Страшно! что̀, если connubio[71] мрачное  Горький свой плод принесет?Встретит ли почву готовую, злачную  Иль без следа пропадет?Что-то случится? Антихриста ль злобного,  Иль эфиопа рожу?Или Л…ва злого, трехпробного?..*  Весь-то дрожу я, дрожу!

IV

В голове всё страх да бредни!Весь покой свой растерял!Грежу даже у обедни:Унесут мой капитал!Капитал тот, что намедни,С страшной клятвой, что последний,Поддержать чтоб мой журнал,Подарил мне генерал!

И болтлив же я не в меру!Даже детям рассказал,Что всем прочим для примеруПолучил я капитал!Капитал тот, что на веру,За прекрасную манеру,За прекрасный мой журналПодарил мне генерал!

И шептал он мне, вручая*:Сохрани сей капитал,В нем таится сила злая,Хоть объемом он и мал!Ох, боюсь, чтоб, карт алкая*И субсидией играя,Ты ее не проиграл!Так шептал мне генерал…

И, изрыгнувши проклятье,Мелочь на пол он бросал…Вздумал руку лобызать я —Уж плевал же он! плевал!Но успел поцеловать я,Хоть изгадил он мне платье!«Я не думал, чтоб ты взял!»Так, сквозь слезы, он шептал!

С той поры, взыграв душою,Я на карты не взирал;Мучим преданностью злою,Все язык свой изъязвлял!Обкормлю всех сулемою!Восклицал я (что ж, не скрою),Будет разом всем финал!Спи спокойно, генерал!

Но наказан я ужасно!Я того не рассчитал:Не могу же я всечасноСтеречи свой капитал!Отойти — боюсь, опасно!Не предвидел, чтоб так страстноВзор домашних проницалВсюду, где бы я ни клалПодаренный капитал!

И с тех пор всё страх да бредни!Весь покой я растерял!Грежу даже у обедни:Унесут мой капитал!Капитал тот, что намедни,С страшной клятвой, что последний,Поддержать чтоб мой журнал,Подарил мне генерал!

Неблаговонный анекдот о г. Юркевиче, или Искание розы без шипов

Недавно московские газеты оповестили о необыкновенном происшествии, случившемся в столичном городе Москве. Героем происшествия был г. профессор философии, Юркевич, жертвою его — неизвестный материалист. Известно, что нынешним постом г. Юркевич предположил себе прочесть московской публике популярный курс философии; известно также, что в этих лекциях он преимущественно казнит материалистов и приводит в неописанный восторг всех прихожан Николы Явленного, Спиридония, Старого Вознесения и т. д. Причину этих восторгов разъяснить совсем не трудно. Нынче в Москве вовсе нет хороших певчих да нет интересных служителей, как прежде бывало, что иное слово проглотит, а другое протянет, или выйдет к народу и в то же время обращается к дамам посредством французского диалекта; следовательно, прежние увеселения сделались скучными. Все это заменил теперь отчасти г. Юркевич своими философскими лекциями, отчасти г. Лонгинов своими представлениями чревовещания и восточной магии в Обществе любителей русской словесности*: понятно, что все это должно казаться московской публике charmant[72], хотя некоторые старики и толкуют себе втихомолку, что у Семиона Столпника все-таки не в пример благолепнее бывало. Несмотря, однако ж, на общее увлечение лекциями г. Юркевича, нашлись и недовольные ими. Московские газеты удостоверяют*, что эти недовольные суть те самые материалисты, которых г. Юркевич, на живописном и несколько простодушном своем языке, называет «безголовыми»; я же, с своей стороны, подозреваю, что это чуть ли не те вздыхающие о Семионе Столпнике старички, которые на сей раз переоделись материалистами. Как бы то ни было, но один из этих «безголовых» баловников написал к г. Юркевичу письмо, в котором угрожал ему, если он будет продолжать нападки на Бюхнера, подвергнуть его освистанию.

Так рассказывают об этом деле М. Н. Лонгинов и И. С. Аксаков. В публике, по прочтении их статей, остается впечатление, что г. Юркевич — нечто вроде русского Наполеона III, учреждающего государственный наряд, а неизвестный материалист (или старичок, переодевшийся материалистом) — нечто вроде Орсини, государственный наряд ниспровергающего.

Но не так передает дело какой-то москвич, написавший об этом происшествии статью в «Очерках», блаженной памяти*. Он говорит, что 9 марта г. Юркевич, взойдя на кафедру, объявил, что хотел было читать о чувствах, но на днях получил несколько анонимных писем, на которых считает не лишним остановиться. Отрывки из одного письма он действительно прочитал тут же, а из отрывков этих явствовало, что неизвестный не удовлетворен доказательствами профессора против материализма; что профессор не был в состоянии, например, объяснить, почему имеющие поврежденный мозг не мыслят и почему в то же время новорожденные дети, одаренные мозгом, также не могут, однако ж, мыслить. В заключение неизвестный выражал надежду, что г. Юркевич прекратит чтение своих лекций, так как, при подобной слабости доказательств, он может возбудить неудовольствие слушателей, которое, пожалуй, выразится и свистками. Через несколько времени неизвестный напечатал свое письмо к г. Юркевичу; содержание письма действительно согласно с показаниями статьи в «Очерках». В письме говорилось г. Юркевичу: «В ваших лекциях много лжетолкований и нелепостей, для опровержения коих нужно столько же лекций. Чем можете вы оправдать хоть сколько-нибудь ваши цинические отзывы о материалистах? Ничем. Если и материалисты ошибаются, то и вы не свободны от ошибок. Потому имею честь предупредить вас, м. г., если в следующих лекциях вы не оставите цинизм, не будете с достоинством относиться к материалистам, то услышите уже не шиканье, а свистки».