Длинная тень прошлого. Мемориальная культура и историческая политика - Алейда Ассман

Динамика коллективной памяти проявляется в промежуточной зоне, где пересекаются политика и психология, поэтому необходимо сформулировать подлежащие всеобщему признанию принципы, которые будут учитывать как стратегические, так и терапевтические аспекты.

1. Различие между воспоминаниями и аргументами

Следует проводить различие между воспоминаниями и аргументами, опирающимися на данные воспоминания. Это различие можно продемонстрировать на примере жителей Дрездена, где по случаю шестидесятилетней годовщины бомбардировки города некоторые граждане пронесли по улицам транспарант со словами «Холокост бомбардировки»; тем временем бургомистр и другие дрезденцы собрались вместе с англичанами, французами и американцами на церемонии официальной коммеморации; третья группа жителей выстроилась возле большого постера, на котором значились названия городов Дрезден, Нагасаки, Нью-Йорк и Багдад. Одно и то же событие – бомбардировка Дрездена – связывалось в траурных церемониях с тремя совершенно разными посланиями: агрессивно-реваншистским, дипломатично-примирительным и универсально-пацифистским. Воспоминания всегда служат основой для аргументов, однако они не являются заменой последних. Чтобы негативный потенциал воспоминаний не реализовывался в виде мести, ненависти, озлобления, необходимо проводить четкое разграничение между пережитым страданием и тем, что вытекает из пережитого страдания в форме толкования событий, их оценки, связанных с ними притязаний и последствий.

2. Запрет на оправдание одной вины за счет другой

Существует довольно распространенная, однако абсолютно несостоятельная логика конфликтующих воспоминаний, согласно которой одна вина может быть оправдана за счет другой. Историческая ситуация превращается в игру с нулевой суммой, когда достаточно доказать вину противной стороны, чтобы тем самым автоматически уменьшить собственную вину. В споре аргументов воспоминания используются в качестве дубины, которую один противник обрушивает на другого. Единственно важным воспоминанием в подобной ситуации служит чужая вина, оправдывающая собственную вину. Если увязка воспоминания с аргументом приводит к инструментализации и политизации воспоминаний, то подобное оправдание ведет к релятивизации собственной вины.

3. Запрет на конкуренцию между жертвами

Если взаимный зачет нанесенного ущерба ведется для того, чтобы уменьшить или сделать вовсе ничтожной собственную часть вины, то в конкурентной борьбе между жертвами речь идет о признании собственных страданий. Выстраивается некая иерархия соперничающих групп пострадавших. Напомним еще раз слова афроамериканской писательницы Тони Моррисон, предпосланные ее роману «Возлюбленная»: «Вас было более шестидесяти миллионов»; они устанавливают очевидную связь между травмой рабства и еврейскими жертвами Холокоста. Этими словами писательница хотела указать на тему, которая пользуется в США меньшим вниманием. Привилегии для одной травмы могут отвлечь внимание от другой по принципу «худшее – враг плохого». Поскольку существует худшее (Холокост), то плохое (ковровые бомбардировки, насильственные депортации) как бы не заслуживает признания. Такая позиция может даже вызвать подозрение, что кто-то хочет прикрыть худшее плохим, чтобы поставить это худшее под сомнение и вновь предать его забвению. Подобному выстраиванию иерархии жертв, что являлось безусловно важным переходным моментом в исторической проработке исторической травмы и ее признании, следует противопоставить принцип, согласно которому каждый имеет право на память о пережитых страданиях и – в определенных рамках – на их признание. Нельзя допустить, чтобы долгий и скандальный отказ в сочувствии к еврейским жертвам повторился по отношению к другим жертвам.

4. От эксклюзивности воспоминаний к их инклюзивности

Воспоминания, которые служат основанием для коллективной идентичности, не только селективны, они выполняют функцию защиты от других воспоминаний, особенно если те имеют тенденцию к экспансии и вытеснению прочих воспоминаний. Бывает, что одни воспоминания создают иммунитет от других воспоминаний. Поэтому правомерен вопрос: насколько инклюзивны или эксклюзивны коллективные воспоминания? Многие европейские нации устраивает послевоенная фиксация внимания на немецких преступлениях, благодаря чему теряются из виду их собственные преступления. Напротив, для Германии, как считает Гюнтер Грасс, «негативные привилегии» Холокоста не только отодвинули на задний план опыт страданий самих немцев, но и заслонили собой другие преступления, которые исчезли в тени Холокоста, на что указал Кристиан Майер. Поэтому он критически задается вопросом: «Не исчезают ли в тени Холокоста… преступления, совершенные нами против поляков и русских?»[435]

5. От разделяющих воспоминаний к объединяющим воспоминаниям

Петер Эстерхази, выступая во франкфуртском соборе Святого Павла, дал отрицательную оценку Европе как сообществу, объединенному общей памятью: «то, что должно было объединиться, распалось на ненавидящих себя и лелеющих жалостливость к себе. <…> Наряду с неправдой об абсолютных преступниках существует неправда об абсолютных жертвах, и за обоими кроется невысказанное „мы“ национальной памяти. <…> Общее знание европейцев о самих себе в качестве преступников и в качестве жертв еще далеко не пришло»[436]. Для Эстерхази путь к европейскому сообществу, объединенному общей памятью, ведет через память о собственной вине и через признание чужих страданий. Отказ от сопереживания сделал возможными войну и Холокост, и лишь память может отчасти помочь ослабить эту блокировку сочувствия. Разделяющие воспоминания оставляют память о страданиях самим группам пострадавших, в то время как потомки преступников продлевают то забвение, к которому стремились их предки, благодаря чему продолжает сохраняться изначальная убийственная асимметрия. Лишь сопереживание и признание чужой памяти о страдании могут преодолеть это фатальное размежевание, создавая общую и обязательную для всех коммеморацию.

6. Контекстуализация

Еще один способ нейтрализовать негативную энергетику памяти предполагает способность рассматривать пережитое и воспоминания о нем в более широком контексте. Но это возможно осуществить только задним числом посредством когнитивной работы исторического образования. Непосредственное переживание событий прошлого и воспоминание о них принадлежат иному контексту; человек, потерявший в 1945 году дом и имущество, вынужденный вместе с другими беженцами отправиться в полный неизвестности и опасностей путь на запад, вряд ли автоматически воспринимал свою участь как справедливую расплату за преступную войну, развязанную Гитлером. Бессмысленно не признавать экзистенциальный опыт лишь по той причине, что он не соответствует исторической трактовке событий, взятых в широком плане. Каждый человек имеет право на собственные воспоминания. Последующее осознание исторических причин и следствий не может отменить достоверность индивидуального, частного опыта. Но это не исключает того, что воспоминания, получив свое выражение и признание, могут и должны рассматриваться в более широкой перспективе. Лишь тогда они начинают утрачивать свой непримиримый солипсизм. Воспоминания, встраиваясь в расширенный событийный контекст, переосмысляются и оказываются совместимыми с воспоминаниями других, и это не имеет ничего общего с фальсификацией истории.

7. Создание рамок

Проект европейской интеграции устанавливает общие рамки для внутреннего многообразия. Это подразумевает, с одной стороны, признание и консервацию разных воспоминаний, а с другой – преодоление тех из них, которые наносят психологический ущерб или ведут к политическому расколу. Общие рамки предполагают готовность выработать единый канон ценностей и целей. Внутри этого ценностного горизонта воспоминания не только упорядочиваются, но и приобретают определенные рамки, что целительным образом ограничивает тенденцию к их негативной экспансии или интенсификации. Здесь опять проявляется