Безумие толпы - Луиза Пенни

Обоим детям Тардифа было немного за двадцать. И почти все сотрудники гостиницы, с которыми сталкивалась Изабель Лакост, тоже были этого возраста. Горничные, официанты, портье…

Предположим…

Однако ни одного Тардифа в списке не значилось.

И только когда Изабель почти дошла до конюшен, где она рассчитывала найти Ханию Дауд, ее вдруг посетила интересная мысль. Лакост развернулась, по своим следам в снегу проделала обратный путь до гостиницы и вскоре снова постучала в дверь Доминик.

– Вы нанимали людей со стороны на новогоднюю вечеринку?

– Да. В рождественские и новогодние праздники мы даем нашему штатному персоналу отдохнуть.

– А у вас есть список тех, кто работал под Новый год?

Пять минут спустя Изабель вошла в зал ресторана и увидела старшего инспектора, погруженного в разговор с Винсентом Жильбером.

* * *

– Вы мне поверите, Арман, если я скажу, что при виде пистолета я был потрясен настолько, что вообще не был способен на какие-то действия?

Арман отрицательно покачал головой:

– Скажи мне об этом кто-то другой, я, может, и поверил бы. Но вы – врач. Хирург. Вся ваша карьера – это умение реагировать на неожиданности. Насколько я понимаю, вы часто дежурили в приемном покое.

Жильбер кивнул.

– Ваша профессиональная подготовка сводилась к выработке навыка мгновенно принимать решения, – сказал Арман. – А тут вы никак не отреагировали. Или, – он посмотрел в глаза собеседнику, – более вероятно, реакция все же была. Ваше бездействие. Вы видели, что сейчас произойдет, но позволили ему стрелять.

– Я этого никогда не призна́ю, а тем паче в вашем присутствии. Но думаю, что должен предложить вам возможное объяснение, поскольку случившееся могло стоить вам жизни. Никогда ничего подобного не входило в мои намерения, и мне жаль, что так произошло. – Судя по его виду, он говорил искренне.

– А что входило в ваши намерения, Винсент?

Он ответил не сразу. А когда заговорил, не мог смотреть Арману в глаза.

– Я был трусом. Все эти долгие месяцы пандемии я оставался в своей лачуге. Люди приносили мне еду и питье. Припасы.

– Oui. И Рейн-Мари в том числе.

– Правда? Я никогда не выглядывал. Я был слишком испуган.

– А чего вы боялись? Вирус не передается через зрительный контакт.

– Вирус – нет, а стыд – да. Когда пакет с продуктами появлялся таинственным образом, я мог делать вид, что вовсе не скрываюсь в своем жилище. Но если я видел, что кто-то помогает мне, в то время как я сам должен был помогать, то…

То.

– Я врач. Я должен был лечить больных. Делать тесты. Что-то полезное. Но я спрятался.

– Вам за семьдесят, – сказал Арман. – Вы из возрастной группы, которая должна была сидеть дома. Вы не смогли бы помочь.

– Но я даже не пытался! – Винсент возвысил голос, в котором слышалась злость. – И потому, когда я увидел пистолет, направленный в сторону Эбигейл Робинсон, в сторону человека, который убеждал других, что больные и старые, даже дети должны умереть, как они умирали в пандемию, вот тогда…

Вот тогда…

– Patron?

И Гамаш, и Жильбер повернулись.

– Désolé, можно вас на минутку? – позвала Лакост.

– Вы не возражаете? – спросил Арман у Винсента, и тот отрицательно покачал головой.

Доминик подошла к Лакост и Гамашу в дальнем углу зала и показала им того, кого они ищут.

Арман вернулся к Жильберу в тот момент, когда официант принес им счет.

– Плачу́ я, вы не забыли? – Гамаш расплатился банковской картой и сказал: – Merci, месье Тардиф.

Молодой человек окоченел, и Гамаш на мгновение подумал, что парень попытается бежать. Но тот не двинулся с места.

– Можно вас на пару слов?

Винсент Жильбер наблюдал за этой сценой с недоумением, но не без облегчения. Начиналось потрошение кого-то другого.

И фарширование. Официант, с обеих сторон конвоируемый Гамашем и Лакост, спустился в подвал обержа и сел на указанное место за длинным столом.

– Вас зовут Симон Тардиф?

– Oui.

– Ваш отец Эдуард Тардиф?

– Да.

Симон Тардиф был невысокого роста. Стройный парень с бледным одутловатым лицом. Он напоминал птенца, который балансирует на краю гнезда и которого вот-вот вытолкнут оттуда.

И вытолкнут слишком рано.

– Где вы были днем тридцатого декабря? – спросила Лакост.

– С друзьями. Я могу это доказать.

– Не с вашим отцом в спортивном зале университета?

– Нет.

– Вчера вы находились среди персонала, обслуживавшего вечеринку здесь, в оберже? – спросил Гамаш.

Они посмотрели в глаза друг другу.

Гамаш видел, что Симон Тардиф борется с искушением солгать. Но еще он заметил ум в глазах парня, не имеющий ничего общего с коварством.

– Да, – ответил Симон. – Но я ничего такого не делал. Я ничего не сделал этой женщине. Я…

Старший инспектор остановил его:

– У вашей семьи есть адвокат? Тебе он понадобится.

Казалось, парень был готов заплакать.

– Нет. Я прошу прощения. Я…

Гамаш подался к нему и произнес:

– Не говори больше ни слова. Все будет хорошо. Посмотри на меня. Посмотри на меня.

Когда он повторил это в третий раз, Симон Тардиф посмотрел на него. Он заглянул в глубокие карие глаза и ссутулился, опустил плечи. Покорно. И с облегчением.

Все закончилось.

* * *

– Ничего, – сказала Рейн-Мари, откинувшись на спинку стула.

Жан Ги рядом с ней снял очки и принялся протирать глаза.

Наступал вечер, на улице уже начало темнеть. Все лампы в громадном зале библиотеки горели, отчего помещение выглядело более уютным. Хотя, по мере того как естественный свет тускнел, проходы между рядами книг становились похожими на туннели. И Жан Ги, обладавший живым воображением, мог легко представить, как пробуждаются в сумерках разные сказочные существа.

Пока все, что они нашли, не давало никаких новых сведений. Доктор Винсент Жильбер был талантливым торакальным хирургом. Изнуренные недугом, вы бы не возражали, если бы его руки облегчили боль в вашей груди. Но вы бы вряд ли захотели постоянно видеть его у своей больничной койки.

И уж конечно, вы бы не пожелали себе такого шефа, будь вы интерном или врачом-резидентом. В папках было множество жалоб от студентов-медиков, негодовавших на Жильбера из-за его манер.

Наряду с жалобами было немало писем с благодарностями от пациентов и их семей за спасение жизни. И от других стажеров, которые утверждали, что Жильбер замечательный наставник, всегда приходящий на помощь. Говорилось и о его инновациях, о том, что он научил их думать. Да, временами он бывал резок. Но такова жизнь в отделениях интенсивной терапии и реанимации.

Образ святого идиота проявлялся все четче.

– Нам нужно посмотреть ранние документы, – сказал Бовуар, смирившись с судьбой.

– Когда он