Пастырь из спецназа - Михаил Серегин

Охранники испуганно отступили еще дальше.

– Ну, что будешь делать, Игорь Васильевич? – ровно, по-свойски поинтересовался костолицый.

– Не знаю, Боря, – покачал головой начальник хозяйской охраны. – Надо подумать. Надеюсь, ты насчет чекистов пошутил?

– Какая теперь разница? – усмехнулся костолицый. – Шутил – не шутил… У тебя на руках труп, ты и думай.

Отец Василий обомлел от такой наглости. До этой секунды он наивно полагал, что это У НИХ на руках труп. Но, кажется, Боря знал, что говорил…

– Ладно… – тяжело вздохнул начальник охраны. – Я с этим разберусь… Надеюсь, что больше тебя не увижу. – Он повернулся к своим подчиненным. – Скачков, Рябина! Ко мне!

– И я надеюсь, – абсолютно серьезно ответил костолицый, дождался, пока труп Хозяина вытащат из машины, и хлопнул отчаянно заскрежетавшей дверцей. – Ну, что там у нас, поп? Едем или как?

Машина завелась и даже тронулась. Метров через тридцать они выбрались из кювета, и священник проехал еще километра полтора, пока не понял, что больше не может: руки тряслись, а перед глазами плавали огненные круги.

– Как ты, Боря? – кинул он назад. – Повести сможешь?

– Нет, братишка, извини, – слабо откликнулся костолицый. – Мне что-то не по себе…

– Исповедаться тебе надо, Борис, – серьезно посоветовал священник. – Очиститься перед господом.

– А ты мою исповедь примешь? – так же серьезно спросил костолицый.

Отец Василий почувствовал, как по его телу пробежала дрожь – то ли от чудовищной усталости, то ли от этого нежданного вопроса.

– Приму, Боря, – кивнул он.

– Тогда тормози.

Все это было совсем не по правилам. Но отец Василий знал: не всегда правила отражают суть происходящего; порой то, что происходит в жизни, куда важнее всяких правил. Он довел «жигуленок» до маленького мостка через мелкую то ли речушку, то ли просто лужу и съехал с дороги. В глазах давно уже все плыло. Он разъединил провода, с трудом открыл дверцу и вышел наружу.

Под ногами чавкала обтаявшая на солнце да так и не успевшая смерзнуться земля, в небе драгоценными камнями сияли звезды.

– Выходи, Боря, – позвал он. – Постой под звездами…

Костолицый не отвечал.

– Боря! – встревожился отец Василий. – Как ты?

– Ни-че-го… – слабо откликнулся костолицый. – Да-вай, поп, быстре-е…

Священник ухватился за дверцу и распахнул ее. Он едва видел лицо костолицего, но чувствовал: ему по-настоящему плохо. Он придвинул Бориса поближе к выходу, чтобы мартовский ветерок обвевал его лицо, быстро, глотая слова принялся читать тропари, иерейские молитвы и наконец произнес последнее: «Се чадо, Христос невидимо стоит, приемля исповедание твое…»

– Я убил человека, – задыхаясь от волнения, сразу начал с главного костолицый. – Раньше… я думал, что это произошло… случайно… А теперь не знаю. Страшно все это. Даже не знаю, простится ли…

История, рассказанная костолицым, была столь же ужасной, сколь и простой. Молодой, способный лейтенант, только что вышедший из училища КГБ, был отправлен на свое первое задание вместе с группой более опытных офицеров. Дело было серьезным, можно сказать, делом чести: брали человека, причастного к убийству полковника спецслужб. И поначалу все шло как нельзя лучше…

Борис Ефимов нормально отрабатывал свой – самый безопасный – сектор, когда в окне погас свет, а буквально через пару секунд стекло с грохотом вылетело, и из окна выскочил высокий плечистый мужчина. Он огляделся и внезапно бросился на Бориса.

Борис еще долго не мог себе признаться, что просто испугался. Но так оно и было. Лейтенант отдал приказание остановиться и, когда мужчина не подчинился, просто открыл огонь на поражение.

Это не был опасный преступник. Подозреваемый в причастности к убийству человек не пришел в ту ночь домой… Лейтенант Ефимов застрелил его рослого, не по годам развитого пятнадцатилетнего сына. Что заставило парня сломя голову выскочить в окно и помчаться прочь от дома, так и осталось тайной. Может быть, он услышал подозрительные звуки за дверью и решил, что это пришли грабители? Хотя и телефон в доме имелся, да и парень, как выяснилось позже, был не робкого десятка…

Время было перестроечное, и дело о случайной трагической гибели пятнадцатилетнего подростка замяли с огромным трудом. А молодой лейтенант Боря Ефимов прошел через несколько служебных расследований и в конце концов благодаря «свежему дыханию перемен в нашем обществе» остался «на улице» вместе со своим специфическим образованием и колоссальной обидой на несправедливость жизни.

Не сразу, ох, далеко не сразу повзрослевший Борис Николаевич Ефимов сумел набраться мужества и переоценить то, что с ним произошло. Он еще успел поработать и простым охранником в полубандитской фирме, и в частном сыскном агентстве, и даже получил однажды заказ на убийство – хвала господу, хватило ума отказаться… А потом попал к Хозяину. Здесь и остановился.

– Я ведь только теперь понял, что меня к нему притягивало, – с горечью признал костолицый. – Мы оба изгои… Общая судьба. Но тогда я все воспринимал иначе, – он усмехнулся. – Я ведь одно время думал, что мы почти партнеры, раз уж он со мной так возится, что я ему нужен… Вот дурак!

Хозяин обучил костолицего многому: управлять людьми одним правильно выбранным жестом, выстраивать свою речь в строгом соответствии с тем, для кого она предназначена, быстро перестраивать всю работу организма и выдерживать практически любые перегрузки. На такое Борю Ефимова даже в училище не натаскивали… И только одному Бориса никто не мог научить, даже Хозяин: верить в бога и любить людей.

Но теперь его словно пробило! Он рассказывал эпизод за эпизодом своей жизни, и священник видел: этот человек искренне раскаивается в каждом своем грехе, во всем том безумии, что творил, потакая своей неуемной гордыне…

– Я ведь и вправду его ограбил…

– Хозяина? – наклонил голову священник.

– Ну да. Помнишь, как мы в лесу встретились? Я еще наблюдал за ними в бинокль…

Отец Василий кивнул.

– Ну и выследил. Взял все, что там было, все усть-кудеярские денежки, да и припрятал.

Священник сокрушенно покачал головой. Он помнил, сколько горя принесла устькудеярцам эта грандиозная афера, но тут грех громоздился на грех – вор у вора дубинку украл…

– Ты думаешь, чего они за тобой начали охотиться? Только потому что со мной видели? – спросил костолицый. – Да хрен там! И жену твою украли не поэтому…

Священник похолодел.

– Они знали, что денежки у тебя лежат, вот и суетились как ненормальные…

– Как у меня?! – выдохнул священник, чувствуя, как пошел гулять мороз по его коже.

– Конечно, у тебя, – печально подтвердил костолицый. – Я их тебе подсунул – самое надежное место.

Кровь бросилась отцу Василию в лицо. Кулаки начали судорожно сжиматься, а в голове понеслись яростные, кровопускательные мысли… Эта гэбэшная сука смела рисковать его Олюшкой!

– Они и сейчас у тебя лежат… – продолжил костолицый.

Священник привстал и грозно надвинулся на исповедуемого. Что-то пикнуло, и костолицый вздохнул и посмотрел на свои часы.

– Двенадцатое марта… – механически сказал он. – Ноль-ноль часов, ноль-ноль минут, ноль восемь секунд.

«Прощеное воскресенье…» – механически отметил священник и почувствовал, как трясутся его ноги от только что пережитого потрясения. Только что наступил последний день Масленицы, и теперь по старинной православной традиции следовало прощать друзей и недругов и в подтверждение этого троекратно целоваться.

– П-прости м-меня, Боря, – заплетающимся языком попросил он. – Грешен я против тебя. Чуть не порешил… мерзавца!

– И ты меня прости, батюшка, – серьезно сказал Борис и вышел из машины.

Они крепко обнялись и троекратно поцеловались.

Отец Василий проспал немного – часа полтора – и проснулся от холода. Он сладко потянулся и повернулся.

– Как ты?

– Если честно, как только на свет народился, – немного удивленно откликнулся с заднего сиденья Борис.

– То-то же, – удовлетворенно хмыкнул в бороду священник. Он уже знал эту великую целительную силу исповеди. – Что, поехали?

– Давай, – согласился «новорожденный». – Все, как договорились?

– Разумеется.

Оба понимали, что в области сейчас Борису находиться не след: найдут и выпотрошат – есть кому. И поэтому отец Василий решил до утра вывезти Борьку за пределы губернаторской власти. А там – бог поможет.

Священник соединил проводки, завел свою грязную, побитую машину, немного погонял на холостых и аккуратно тронулся. Он понимал, что надо привлекать как можно меньше внимания, и поэтому даже и не собирался выезжать на трассу – по крайней мере, в этих краях. Мерно ворковал натруженный двигатель, убегала под колеса подмороженная мартовская земля, а позади – километр за километром – оставались бескрайние совхозные поля.