Закон пустыни - Кристиан Жак

Совет лекарей собрался во второй раз.

Кадаш располагал такими преимуществами, как почтенный возраст, известность и искусство в лечении зубов, весьма ценимое фараоном; в пользу Нефрет говорили ее необычайные способности целительницы, обширные знания, которые она ежедневно демонстрировала в лечебнице, положительные отзывы значительного числа практикующих лекарей, а также поддержка царицы.

– Мои дорогие коллеги, – начал старейшина совета, – ситуация приобретает скандальный характер.

– Ну так давайте изберем Кадаша! – вмешался один из членов совета, ближайший помощник Небамона. – Выдвинув его, мы ничем не рискуем.

– Какие доводы вы можете привести против Нефрет?

– Она слишком молода.

– Если бы она не руководила столь успешно главной лечебницей, – уточнил один из хирургов, – я бы с вами согласился.

– Должность старшего лекаря требует таких качеств, как взвешенность и осмотрительность. Молодые женщины, даже самые способные, этим не обладают.

– Напротив! К тому же в ней столько сил, а Кадашу этого как раз не хватает.

– Обсуждать в таких выражениях всеми уважаемого коллегу непозволительно.

– Уважаемого… но отнюдь не всеми! Разве он не был замешан в делах сомнительного свойства и обвинен по этому поводу судьей Пазаиром?

– Супругом Нефрет, позвольте вам напомнить!

Дискуссия разгоралась все жарче, спор шел на повышенных тонах.

– Дорогие коллеги, призываю вас сохранять достоинство!

– Давайте проголосуем за Кадаша и покончим с этим.

– И речи быть не может! Только Нефрет.

Несмотря на заверения, и это заседание не принесло результата. Было принято только одно решение: на следующем заседании старший лекарь будет избран во что бы то ни стало.

Бел-Тран привел к себе на службу своего сынишку. Мальчик играл со свитками папирусов, прыгал по складным стульям, сломал кисточку одному из писцов.

– Хватит, – приказал отец. – Надо с уважением относиться к рабочему месту важного чиновника, которым ты тоже когда-нибудь станешь.

– Я хочу быть как ты: командовать другими, но не работать.

– Если ты не хочешь трудиться, то не станешь даже сельским писцом.

– Но я хочу быть богатым и иметь земельные владения.

Этот диалог прервал приход Пазаира. Бел-Тран передал ребенка служащему, который отвел его в манеж, где мальчика учили ездить верхом.

– Вы чем-то обеспокоены, Пазаир?

– Я по-прежнему ничего не знаю о судьбе Сути.

– А что Ашер?

– Как сквозь землю провалился. От пограничников никакой информации не поступало.

– Неприятно.

– Какова ситуация со счетами Денеса?

– Есть нестыковки, есть намеренные оплошности, но есть и явное мздоимство.

– Этого хватит, чтобы выдвинуть обвинение?

– Думаю, да.

Стояла тихая ночь. Набегавшись вокруг бассейна с цветущими лотосами, Смельчак мирно дремал у ног хозяина. Утомившись за день сумасшедшей работы в лечебнице, Нефрет тоже уснула. При свете двух ламп судья готовил обвинительное заключение.

Самим фактом своего бегства Ашер усугублял вину, которая была ему предъявлена во время предыдущего процесса. Денес обвинялся в неуплате налогов, хищении товаров и подкупе должностных лиц. Чечи руководил всем процессом незаконной торговли, а Кадаш, будучи его сообщником, не мог не быть в курсе этих темных дел. В доказательство всего этого судьям будет представлено большое количество фактов, убедительных свидетельств, как устных, так и письменных.

Репутация всех четверых рухнет в тот день, когда собранные данные будут озвучены в суде – достаточно суровое наказание им гарантировано. Очень может быть, что судья уже разрушил хитросплетения заговора, но ему оставалось отыскать Сути и продолжить вместе с ним двигаться по пути к правде. По пути, который должен привести их к убийце учителя Беранира.

32

Почуяв опасность, страус замер. Птицу охватило беспокойство, она забила крыльями, но, не в силах взлететь, сделала несколько шагов, изящных, как танцевальные па, приветствуя восходящее солнце, и пустилась бежать по направлению к ближайшим дюнам. Тщетно старался Сути натянуть свой лук. Его тело болело, мышцы сводило судорогой. Пантера делала ему массаж, натирала кожу мазью из флакона, висевшего у нее на поясе.

– Сколько раз ты мне изменял?

Сути с трудом подавил вздох раздражения.

– Если ты мне не ответишь, я брошу тебя здесь. Не забывай, что у меня есть вода и сушеное мясо.

– Приложить столько усилий, чтобы завести опять все тот же надоевший разговор?

– Когда хочешь узнать правду, никаких усилий не жаль. В этом меня убедил судья Пазаир.

Сути наслаждался минутами отдыха. Однако скоро Эфраим и Ашер обнаружат труп стражника и бросятся вдогонку за беглецом.

– Нам надо убираться отсюда поскорее.

– Сперва ты мне ответишь.

Сути увидел кинжал, приставленный к его животу.

– Если ты изменял мне, то я сделаю из тебя евнуха!

– Ты же знаешь о моей женитьбе на госпоже Тапени.

– Я задушу тебя собственными руками. Кто еще?

– Уверяю, что это все.

– А в Коптосе, городе разврата…

– Я поехал туда, чтобы наняться рудокопом. А потом ушел в пустыню.

– В Коптосе невозможно сохранять целомудрие.

– Мне удалось.

– Надо было убить тебя сразу после нашей встречи.

– Смотри!

Эфраим только что обнаружил труп и спустил с поводка собаку. Пес потянул носом, но предпочел остаться возле хозяина. Рудокоп обсудил ситуацию с Ашером, и они тронулись в путь. Бежать из Египта, прихватив с собой золото, казалось полководцу гораздо более важным, чем преследовать ослабевшего соперника. Поскольку стражник вышел из игры, они поделят добычу пополам.

– Они уходят, – вздохнула Пантера.

– Мы пойдем за ними.

– Ты с ума сошел?

– Теперь Ашер от меня не уйдет.

– Ты забыл, в каком ты состоянии?

– Благодаря тебе оно улучшается на глазах. Ходьба окончательно излечит меня.

– Мой возлюбленный – сумасшедший.

Пазаир сидел на террасе своего дома и смотрел на восток. Сон не шел к нему. Судья вышел наружу, чтобы поделиться своими думами со звездной ночью. Она была так светла, что он различал силуэты пирамид Гизы, лишь слегка задрапированные синей дымкой, сквозь которую уже проступали первые капли крови, оставленные зарей. Укорененный в своем тысячелетнем спокойствии, построенный из камня, любви и правды, Египет постигал самого себя в таинстве рождающегося дня. Пазаир не был больше ни крупным сановником, ни даже судьей; погруженный в бесконечность, где совершалось невероятное слияние видимого и невидимого, как того требовал дух предков, чье присутствие ощущалось в каждом шорохе земли, он пытался забыть самого себя.