Ветер над островами - Андрей Круз

Кстати, а ведь из книги Бергманна я понял, что одним из центров создания Проекта была церковь католическая. А вот ее наследие прародительницу совсем не напоминает. Полагаю, что следует читать книгу «Церковное возрождение», которую я тоже привез из Новой Фактории. Но не сегодня: сегодня надо будет выспаться.

Да, о церкви: как и в Новой Фактории, к ней примыкало целое подворье. Больница, детский сад для детей негров, начальная школа. Все как там.

Людской поток проходил в ворота и растекался по огромному залу, уставленному простыми деревянными скамейками. Проходя в ворота, мужчины снимали шляпы, а вот женщины – кто как, похоже, на них жесткие нормы не распространялись. Люди рассаживались, многие выбирали явно давно привычные места, здоровались, разговаривали, смеялись, настроение у всех было явно приподнятое – вроде как на праздник пришли.

– Пойдем туда, к окну, – показала Вера, заодно ухватив меня за руку и потащив. – Я там всегда раньше с подругами сидела.

Я только плечами пожал, но сопротивляться не стал. Место как место, не хуже других. Едва уселись, как к нам протолкался старший сын Евгена, худой, длинный, уселся рядом, уже потом спросив:

– Я с вами, хорошо?

– Давай садись, – махнула рукой Вера. – Алексей, это Пламен, мой брат двоюродный.

Семейный статус Пламена я и так хорошо понял, представлять не требовалось, но руку я ему протянул, поздоровался уже не так формально, как на улице. Пламен, посидев минуту, вдруг о чем-то вспомнил, подскочил и начал проталкиваться по ряду к проходу, стараясь не наступать на ноги сидевшим.

– Вера, спросить у тебя хочу, – вспомнил я о том, что пришло мне сегодня с утра в голову. – У вас здесь купить для спорта что-нибудь можно? Ну турник хочу сделать во дворе, мешок подвесить и гантели какие-нибудь найти. Или гири.

Вопрос оказался сложным, и, если бы не слово «гири», оказавшееся общим для нее и меня, пришлось бы изображать все руками, к недоумению сидящей чинно публики. Но все же она сообразила.

– Перекладину тебе пусть Иван-моторист сделает, – сказала она, указав на сидящего в дальнем от нас конце зала Ивана. – А гири на верфи закажи, в литейке, все так делают.

Про «колотильный» мешок она ничего не сказала, но это я уже как-нибудь сам, придумаю что-нибудь. А то встал сегодня, потянулся, проморгался – тут на физкультуру потянуло, а ничего нет. Так, поприседал, поотжимался, да и все, а хотелось бы большего.

– В любом случае понедельника ждать, – добавила Вера, – сегодня уже никто не работает, только лавки до трех часов и кабаки.

– Хорошо, – кивнул я и сменил тему: – Ты с дядей поговорила нормально?

– Да. Он против.

– И как объясняет?

– Считает, что так дом разделится на две части, а он этого не хочет.

– Делить и вправду не следует, – сразу сказал я. – А вот четко разграничить обязанности не мешает. Ты сама что думаешь?

– Не хочу к нему в семью, – сразу замотала она головой. – Не могу просто. Мне уже все равно, как дальше будет, но из родительского дома я не уйду. И в него никого не пущу.

– Тебе надо получить свое направление в семейном деле, – сказал я о том, о чем думал последние дни. – Не долю, доля твоя, как я понимаю, и так никуда не денется, а именно свою работу – такую, чтобы она как можно меньше с дядиной пересекалась.

– Например?

– Ну… не знаю, говорю, что первое в голову приходит… Допустим, дядя подминает под себя торговлю – ты занимаешься… китобойным делом, например. Это я так, на ходу придумал, – прервал я ее еще не начавшуюся речь. – Или открыть какое-то новое направление в торговле. С новым товаром – таким, каким раньше не занимались. Что-то свое нужно иметь, такое, чтобы потом никто не мог тебе сказать, что вот тебе что-то выделили, а ты не оправдываешь… понимаешь меня?

– Понимаю, – энергично закивала девочка. – Ладно, давай потом об этом, вон Пламен возвращается.

Пламен вновь протиснулся вдоль ряда, сел рядом с Верой. Где-то хлопнула дверь, по залу пронесся ветерком негромкий шепот: «Преподобный».

Преподобный Савва, одетый в белый френч, без шляпы, с зачесанными назад седыми волосами, прошел по залу, на ходу здороваясь с людьми из первых рядов, поднялся на кафедру. В церкви стало тихо. Акустика была такая, что нам, сидящим в самой середине зала, было слышно, как шуршат переворачиваемые страницы блокнота, который священник положил перед собой.

– Братья и сестры, – заговорил преподобный.

Голос у него был чуть хрипловатый, но звучный, такой, какой к себе внимание сразу привлекает. Мое привлек, по крайней мере.

– Сегодня проповеди не будет, – сказал он неожиданно, и по залу прошла волна шепота. – Я просто хочу поговорить с вами. Поговорить о том, что случилось с экипажем шхуны «Закатная чайка», отправившейся недавно в Новую Факторию за грузом. Целый экипаж, наши родственники, друзья, соседи – в общем, люди с нашего острова, наши люди. Они погибли, почти все. В живых остались двое на судне, Иван Копытин и Игнатий Бородин, да случаем уцелели двое из каравана – Вера Светлова и Алексей Богданов. Веру отец спас: укрыл в пещере, а сам погиб, – Алексею же голову разбили, приняли за мертвого, а он отползти сумел, чем и выжил. Так вот, было четырнадцать человек, а осталось четверо.

Помолчав немного, преподобный Савва продолжил:

– Мы скорбели о них, мы готовы помогать семьям. Но достаточно ли этого? Будет ли наша совесть спокойна перед людьми и Богом, если мы этим ограничимся? Нет, не думаю. Всевышний не помогает нам и не вмешивается в наши дела…

Тут я немного «запнулся мыслью», потому что такого постулата от священнослужителя я пока еще не слыхал.

– Он нам единственный и окончательный Судия, он судит нас по делам нашим. И нам не мешает почаще оглядываться на самих себя и думать над тем, как рассудит он нас. Погибли наши люди, убиты теми, кто не знает имени его, кто не хранит облика его, данного нам от рождения, кто презирает обычаи и правила – те, какие обязан соблюдать человек. Если такой заведется в нашем городе, мы в силах судить его по Закону и покарать так, как Закон определяет. Но что делать с теми, кто далек от дома нашего Закона и кто презирает его? Теми, кто руководствуется простым инстинктом: хочу – дай. Не даешь – украду. Не могу украсть – убью и возьму. Они что, достойны оставаться безнаказанными? А кровь друзей наших и родственников пролилась в землю и плодов не дала? Все впиталось и все забыто?

Преподобный Савва глубоко вздохнул, взял с кафедры маленькое, обтянутое кожей Писание, показал его залу:

– Не мир Я принес, но меч. Так сказал он. Не для того он пришел, чтобы примирить ум и глупость, благородство и скотство, зло и добро, людей и нелюдей. Когда-то давно люди забыли о его словах, они стали мириться, стали терпимыми. Можно быть терпимым к малой оплошности и неудачной шутке, но как можно быть терпимым к злу? Нельзя, а они стали. И Зло стало разрастаться, чувствовать свободу, затаптывать в грязь добро, перекрикивать правду, разврат глумился над целомудрием. Зло восторжествовало – и мир погиб. Святая Церковь с трудом восстановила первые ячейки людей, готовых жить по Закону Его, готовых бороться со Злом, если оно все же возникнет снова!