Всадники красной смуты - Елена Анатольевна Прудникова

артиллерии. Но красногвардейцы не дрогнули. Вот снова прозвучало “ура”, все нарастая. Красногвардейцы поднялись и снова бросились в атаку… Старые, обстрелянные в боях казаки не выдержали стремительного натиска красногвардейцев… Началось колебание. Оно усиливалось с каждой минутой наступления Красной гвардии».

Поскольку ни один источник не говорит о беспримерной войсковой операции по форсированию речки Славянки, то, по всей видимости, красногвардейцы наступали на одном берегу, а казаки колебались на другом.

Около полудня от Московского шоссе в тыл Краснову зашел Измайловский полк, еще около десяти тысяч человек. Генерал напустил на них бронепоезд – после первых же выстрелов солдаты побежали. Бронепоезд, правда, их не преследовал – не мог. Рельсов не было.

Пусть и не под Пулковской горой против десятикратно превосходящего противника, но имела место в этот день и конная атака. Среди воинства Краснова была сотня молодых оренбургских казаков, вооруженных одними шашками, зато под предводительством молодого горячего сотника. Наскучив стоять на месте, сотник решил самостоятельно, без приказа атаковать деревню Сузы, занятую матросами. Завидев приближающихся казаков, красногвардейцы, сидевшие в окопах правее деревни, кинулись бежать, однако матросы остались на месте. Неизвестно, чем бы кончилось дело, если бы дошло до рукопашной, но на пути оренбуржцев оказалась болотистая канава, в которой они и завязли. Потеряв около сорока лошадей, трех человек убитыми и восемнадцать ранеными, казаки отошли.

«Мне уже было очевидно, – вспоминал генерал Краснов, – что противник решил сопротивляться, что одним огнем артиллерии его не собьешь, а живой силы, чтобы надавить на него, у меня недостаточно; рекогносцировка дала свои результаты, но я не уходил. У меня были другие ожидания. Гром пушек под самым Петроградом, известие, что мы деремся под Пулково, должны же были как-нибудь повлиять на петроградский гарнизон и на донские полки, там находящиеся. Если они станут на нашу сторону, если в Петрограде произойдет восстание не одних юнкеров, Пулково будет очищено. Но на это нужно время. Хотя бы до вечера. И до вечера надо драться».

И этот вечер наступил. Ни на петроградский гарнизон, ни на донские полки гром пушек не повлиял никак. К вечеру у казаков стали кончаться снаряды. За ними послали в Царское Село, но обиженный событиями двухдневной давности гарнизон заявил, что соблюдает нейтралитет и снарядов никому не даст. И Краснов ушел обратно в Гатчину.

Так закончилась великая битва за Петроград. Приблизительные потери красных войск в ней составили 200 человек.

Вслед за казаками в Гатчину пришли матросы во главе с председателем Центробалта Дыбенко. Впрочем, боевые действия и тем и другим к тому времени надоели. Обе стороны быстро нашли общий язык – злые языки очень правдоподобно клевещут, что произошло это на почве совместного распития местного самогона, – и дружно принялись искать премьера, справедливо решив, что он-то во всем и виноват.

Но премьер оказался чрезвычайно предусмотрителен. Еще утром 30 октября он послал Краснову записку, что уезжает «навстречу эшелонам с фронта». Савинков и представители казачьих войск сумели его слегка придержать, однако вечером он отбил генералу Духонину телеграмму: «Ввиду отъезда моего в Петроград предлагаю вам вступить в исполнение должности верховного главнокомандующего», после чего исчез в неизвестном направлении, переодевшись в матросскую форму и надев автомобильные очки[125].

Не найдя самого премьера, с горя казаки арестовали его адъютанта и продолжали пить. Тем временем в Гатчину явилось высокое начальство, о чем в мемуарах генерала Краснова написано следующее:

«Уже в сумерках ко мне вбежал какой-то штатский с жидкой бороденкой. За ним неотступно следовал маленький казак 10-го Донского полка с винтовкой больше его роста в руках и один из адъютантов Керенского.

– Генерал, – сказал, останавливаясь против стола, за которым я сидел, штатский, – прикажите этому казаку отстать от нас.

– А вы кто такие? – спросил я.

Штатский стал в картинную позу и гордо кинул мне:

– Я – Троцкий.

Я внимательно посмотрел на него.

– Ну же! Генерал! – крикнул он мне. – Я – Троцкий.

– То есть Бронштейн, – сказал я. – В чем дело?

– Ваше превосходительство, – закричал маленький казак, – да как же это можно? Я поставлен стеречь господина офицера, чтобы он не убег, вдруг приходит этот еврейчик и говорит ему: “Я – Троцкий, идите за мной”. Офицер пошел. Я часовой, я за ними. Я его не отпущу без разводящего».

К вечеру все разошлись. Матросы вернулись в Петроград. С казаков взяли честное слово никогда больше не воевать с большевиками, и они отправились восвояси. История Наполеона повторилась в России третий раз за три месяца – и снова в виде фарса…

P.S. Ничего личного, господа, – только бизнес

Находились ли союзники в состоянии войны с Россией?

Разумеется, нет;

но советских людей они убивали без разбора.

Они как захватчики стояли на русской земле.

Они вооружали врагов советской власти.

Они блокировали порты России и топили ее корабли…

Но война – как можно! Интервенция – как не стыдно!

Им совершенно все равно,

как русские разрешают свои дела.

Они совершенно беспристрастны… тррах!

Уинстон Черчилль

Говорят, в начале своей правительственной деятельности большевистские власти освобождали из-под ареста враждебно настроенных юнкеров и офицеров под честное слово больше не выступать против власти Советов. Обещания эти охотно давались – а потом нарушались, по всей видимости, потому, что для русского офицера слово, данное хаму[126], ничего не значит. Честь – категория внутрисословная.

Так и генерал Краснов – некоторое время он находился в Петрограде под домашним арестом, а потом то ли был освобожден под честное слово, то ли просто вышел за дверь и уехал на Дон.

На Дону в то время заправлял казачий атаман генерал Каледин. 26 октября он заявил о поддержке Временного правительства, а ввиду отсутствия присутствия такового «временно», до восстановления центральной власти, объявил себя правителем Донской области.

В начале ноября в Новочеркасск приехал еще и генерал Алексеев – тот самый, который в блокированном царском поезде вырвал отречение у Николая II – и начал сколачивать будущую Добровольческую армию. Вскоре к нему присоединился Деникин, а также попросту ушел на Дон формально содержавшийся под арестом Корнилов.

Казаки тоже воевать не хотели – но в то время донцы казались некоей видимостью зародыша антибольшевистской армии. Правда, вскоре они были успешно разбиты находящимися в таком же полухаотическом состоянии красными войсками под командованием Антонова-Овсеенко. У советской власти было одно преимущество – она контролировала промышленные районы, а стало быть, и производство оружия, боеприпасов, снаряжения. Ни юг, где