Русская война 1854. Книга вторая - Антон Дмитриевич Емельянов

— это очень сомнительная идея. Первый этаж, впрочем, мне удалось проскочить, а вот на втором за очередным поворотом удача закончилась. Заметил чужое движение, но не успел уйти в сторону и в итоге врезался в идущую мне навстречу Анна Алексеевну. С Ядовитой Стервой мы разминулись, а вот с дочкой Орлова нет — к счастью, я успел извернуться, и девушка рухнула не на пол, а прямо на меня. В спине что-то хрустнуло, но я потянулся, и все пропало.

— Прошу прощения, — я отодвинул покрасневшую Анну Алексеевну в сторону. — Спешил к своему пилоту, простите еще раз…

Я помог так ничего и не сказавшей девушке подняться, а потом снова побежал. Последний коридор с такой уже привычной желтой краской, белая дверь палаты, я распахнул ее. Лешка полусидел-полулежал на кровати и улыбался.

— Ваше благородие, — он немного неловко шевелил распухшими губами. — А я вот разбился.

— Чего же не выпрыгнул? — я подошел к лежащему на кровати парню. Сколько же всего он успел пережить за эти месяцы.

— Хотел… — выдохнул Лешка. — Помог выбраться мичману Прокопьеву, его немного оглушило, хотел уже прыгать сам, но тут заметил стрелка. До этого чувствовал только, а тут прям разглядел.

— Что-то особое заметили? — вмешался Дубельт. — Я общался со вторым пилотом, и он говорит, что видел только глаза и замотанное тряпкой лицо.

— Да, лицо и вправду было замотано, но тряпки неплотно лежали. Я видел, что кожа стрелка была черной.

— Ты уверен? — грубо переспросил Дубельт.

— Точно, — мичман поджал губы. — Черная кожа, рядом еще красная феска лежала, и я еще подумал, что в ней издалека точно бы принял его за турка. Но я ведь почти над ним пролетал, специально так направил «Ласточку», чтобы прикрыть парашют Прокопьева и самому уже за холмом спрыгнуть… Но не успел. Слишком низко было. Парашют раскрылся, но все равно о землю так приложило, что очнулся, только когда меня англичане подобрали. Думал, в плен, а они — сюда.

Я дал себе слово, что костьми лягу, но выбью парню и следующее звание, и Георгия. Звание за то, что до последнего не забывал думать, а Георгия — что не бросил товарища.

— Что думаете? — я повернулся у Дубельту.

— Думаю, что стрелок француз, — ответил тот.

— Он же негр.

— Красная феска, черная кожа. Французы уже несколько лет планируют официально начать набирать стрелков в Сенегале. Местный губернатор давит на все мозоли, чтобы сесть на этот денежный поток.

Я не стал задавать вопросы про деньги. Тут и так было примерно понятно, что на армейских поставках можно нажиться. Будь то оружие или сами солдаты.

— То есть стрелок из Сенегала?

— Именно они славятся своей меткостью… — размышлял Дубельт. — А оружие разглядел?

Он внимательно посмотрел на Лешку.

— Немного, — кивнул тот. — Ствол восьмигранный, для прицела мушка и откидной щиток. Калибр точно больше наших семи линий.

Я уже наловчился в местных единицах измерения и легко все посчитал. Линия — это примерно 2,5 миллиметра. То есть, семь линий — это 15 миллиметров, стандартный для этого времени калибр винтовки. Что у нас, что у союзников. В дальнейшем его будут уменьшать до более привычных современности пуль диаметром 7,5 миллиметра, то есть до трех линий. Недаром ту же Мосинку через сорок лет будут называть трехлинейкой.

Дубельт и Лешка тем временем закончили обсуждение технических деталей, и генерал пришел к выводу, что оружие точно нестандартное и делалось на заказ. Еще одна ниточка для его расследования. Меня же неожиданно захватила другая мысль…

— Подождите, — я ухватил Дубельта за руку. — Если в нас стрелял француз, то наш шпион точно кто-то другой. Уверен, сенегальца у себя в мастерских я бы точно заметил.

— К чему вы ведете?

— Помните, еще после убитого мичмана Кононенко мы гадали, подстрелил его шпион или он просто передал сигнал на ту сторону? Теперь мы точно знаем ответ.

— И сегодня он тоже передал сигнал.

— Скорее всего, тем же самым способом, как с контрабандистом, — я напомнил про свечку за цветным стеклом, которую было видно только с определенного ракурса.

— После боя все на виду… — задумался Дубельт. — У шпиона просто не было бы возможности отойти и снять знак.

— Я тоже так думаю, — закивал я. — И это значит, что его должно быть до сих пор видно.

— Не с наших позиций, а с вражеских, — продолжил Дубельт.

— А у нас перемирие! — подхватил я. — Пешком точно ничего не найдем, не успеем. Но если вывести «Ласточку» и покружить над английскими и французскими позициями прямо сейчас — есть шанс! Точно сможем заметить, где размещен сигнал. А там и до шпиона доберемся!

Мне очень хотелось разобраться с человеком, из-за которого мы полдня провели под обстрелами, который чуть не украл нашу победу, из-за которого оказались на грани жизни и смерти мои пилоты!

Правда, Дубельт меня придержал, разумно предположив, что вряд ли все англичане и французы на передовой уже в курсе о перемирии. Подстрелят ведь. В общем, мы решили для верности выждать полчаса — лучше бы больше, но ведь и сигнальный огонь мог в любой момент пропасть. Надо было спешить.

— Кстати, есть у меня одна идея, как сделать так, чтобы вражеские солдаты по нам не стреляли, — я решил воспользоваться паузой с толком. — Нарежем листовок про перемирие и раскидаем на передовой. Так сразу будет видно, что мы не бомбить летим.

— Возможно, — согласился Дубельт. — Но где же вы быстро столько листовок возьмете? Типографию ради вас никто запускать не будет. А даже если и запустит, то подготовка займет не меньше пары часов.

— Попросим помочь, — улыбнулся я и тут же приступил к выполнению этого плана.

Для начала поймал одного из нижних чинов и попросил сбегать к мастерским и прислать сюда «Ласточку» с запасными ускорителями. Потом выпросил у доктора Гейнриха все запасы бумаги с карандашами и приобщил к делу обитателей палат для выздоравливающих. Кто-то, конечно, отказался, но большинство были рады немного отвлечься от ран и снова оказаться полезными.

Сам я тоже сидел прямо на полу, разрезая листочки на части и выводя сразу несколько вариантов послания. Перемирие — просто и понятно. Ура, перемирие, вместе мы остановим