19-я жена - Дэвид Эберсхоф

— А как же Кейт и Эльмира? Как же дети?

— Они проживут и без меня. Папа о них позаботится. Я не могу остаться. Бригам дал это ясно понять.

— А что с тобой станет потом?

— Я не знаю.

Моя сестра спрашивала не о том, что станет со мною после того, как я покину Территорию Юта и нашу Церковь. Она имела в виду — потом, после смерти, в потустороннем мире. Мы понимали все это так, что вечность радушно принимает только Святых. Это все, что мы об этом знали, во что верили как в истину.

— Ты не можешь этого сделать.

— У меня нет выбора.

— А у меня есть.

— Я тебе не позволю.

— Я так решила.

— Энн Элиза, прошу тебя…

Я умолял мою сестру целый час или более того, но она уже приняла решение. Я не хотел этого, я этого никогда не хотел. Но я человек честный и признаюсь, что в самой глубокой глубине моей души в тот момент шевельнулось чувство облегчения. Я ненавижу себя за это чувство, однако такова правда.

На следующий день Энн Элиза приняла предложение Бригама, и вскоре они поженились, и вот так моя сестра стала девятнадцатой женой. Если бы не я, этого никогда бы не случилось, и такова правда, насколько она мне известна, я клянусь в этом, и никогда в моей жизни ни из-за чего иного мне не было так стыдно, как из-за этого.

XIV

19-Я ЖЕНА

В стороне от большой дороги

И я должен помогать тебе, потому что?

Итак, Джонни исчез, и мы с Электрой снова были предоставлены самим себе. Подумаешь, какое дело — мы к этому привыкли. Утром мы с ней отправились в Канаб. Было довольно приятно — горячий ветер, и утреннее радио, поющее «Красношеюю женщину»,[88] и тишина, какая наступает, когда ты один. «Мега-Байт» еще не открылся, но Пятая была уже за прилавком — выкладывала холодные закуски. Лампа на потолке бросала на все вокруг тошнотворный зеленоватый свет: Пятая выглядела бледно-зеленой, а ломтики ветчины и индейки тоже казались позеленевшими. Довольно скоро она увидела меня в окно и подошла открыть дверь. Я сказал, что хочу сэндвич с индейкой, а она ответила:

— Ты в такую даль прикатил вовсе не за этим гребаным сэндвичем.

— Может, и нет.

— Ну как твой розыск идет? Нашел убийцу?

Я ответил, мол, пока нет, но что, в общем-то, раскрыть удалось не так уж много.

— Понятно, — сказала она. — Ты не хочешь делиться своими находками с девчонкой, которая тебе выдала не внушающую доверия историю.

— Возможно.

— Сэкономь время: я к этому отношения не имею. — Она замолчала. — Ты же знаешь, что говорят: ищи пизденку.

— Разве говорят не «Ищи деньги»?

— Это одно и то же. — Она закончила готовить сэндвич и вытащила длинный нож разрезать его пополам. — Ты с мамой моей говорил уже?

— Да, — ответил я. — А ты с ней говорила?

— Давно не говорила. Как она?

— Потрясена.

— Я знаю. Прям сумасшествие какое-то. Думаю, она этого типа и правда любила.

Минуту спустя Пятая облокотилась на прилавок, уперлась подбородком в раскрытую ладонь и сказала:

— Пока ты там все разнюхиваешь, мне хотелось бы, чтобы ты разгадал настоящую загадку.

— Какую это?

— Почему?

— Почему — что?

— Почему они все по-прежнему верят во всю эту брехню? Куда девался скептицизм? Почему они не спросят себя — только один раз, этого будет достаточно, — отчего все это не имеет никакого смысла?

— Ну, если это единственное, что ты знаешь…

— Нет, дело не в этом. То есть я хочу сказать, конечно, да, если это все, что ты знаешь, трудно себе представить что-то другое. Только я говорю не об этом. Я говорю о том, почему у них никогда не возникает ни одного подозрения, что во всем этом может быть что-то не так? Тебе нет необходимости что-то знать, чтобы возникло сомнение. Надо только прислушаться. К самому себе. Почему так много людей так хреново прислушиваются к самим себе?

— Может, боятся?

— Чего?

— Смерти. Того, что наступает после.

— А я — нет? — (Чем дольше мы разговаривали, тем больше я терял уверенность в том, каким образом Пятая вписывается во все это.) — Кстати, знаешь, есть веб-сайт, который тебе может пригодиться, — проверь: 19thwife.com. Это такая антиполигамная группа. Я так понимаю, что они помогают женщинам бежать, занимаются юридическими делами и всякое такое. Может, они твоей маме смогут помочь. Только, насколько я знаю, это и ловушкой может оказаться. В любом случае стоит проверить. Упс! Время открываться! Утренний пик.

Она открыла дверь, впустив мужчину с сыном колледжного возраста. Парнишка весь состоял из рук и ног, и кадык у него был похож на булыжник. Он вдохнул в себя булочку, как мы с вами съели бы орешек. Когда они ушли, Пятая сказала:

— Он тебе понравился.

— Он был клевый. Ну И что из того?

— Тебе перетрах хороший нужен.

— Ты мне будешь рассказывать! Только сначала я должен маму из тюряги вытащить.

— Я очень хотела бы тебе помочь.

— Тогда расскажи мне, что ты знаешь про тот вечер.

— Я тебе уже говорила: ничего. Меня там не было.

Я знаю: я ужасно краснею, но Пятая стала такой же красной, как красные перцы на ее подносе для готовки.

— Я не могу помочь тебе, — повторила она. — Я ничего не знаю про то, что случилось с твоим отцом.

— Он ведь и твой отец тоже.

— Отчим. Слушай, мне надо работать. Увидимся.

Она плечом толкнула вращающуюся дверь в кухню и ушла туда с консервированными томатами и только что доставленной, еще не распакованной нарезанной ветчиной.

По пути назад в Сент-Джордж какой-то коп сделал мне знак прижаться к обочине. Я превышал скорость всего на восемь или десять миль, так что дело было не в том. И мы оба — каждый сидя за рулем своей машины обочь дороги — это понимали. Коп долго сидел в патрульной машине, что-то записывая. Его мигалки вращались, сверкая синими и красными огнями, что заставляло Электру метаться у заднего окна и лаять, а шерсть у нее на загривке поднялась торчком, будто щетка.

Поля шляпы скрывали лицо копа, а предполуденное солнце не позволяло ничего толком разглядеть. Когда он вышел из машины, солнце светило ему в спину, и все, что я мог видеть, был направлявшийся ко мне черный силуэт. Электра проиграла битву и теперь лишь скалила зубы и поскуливала, готовая пожертвовать собой, защищая меня. Я попытался ее успокоить, но она чувствовала, что я напуган.

— Все в порядке, — сказал я ей.

Но ведь собаке не солжешь!

— Я уверен, ты знаешь, почему я тебя задержал.

— Почему бы тебе не сказать мне об этом прямо?

Электра высунула морду в окно и лизнула копу руку.

— Привет, щеник!

Я протянул ему свои водительские права. Он осторожно взял их и подержал в сложенных ковшиком ладонях, будто это что-то очень легкое и может случайно улететь, потом вернул их мне:

— Держи, Джордан.

— Моя регистрация тоже где-то тут, — произнес я.

— Да ладно. Почему бы тебе не выйти из машины?

— Зачем?

— Просто выйди из машины, и все.

— Ладно.

— А теперь поедем в участок.

— Зачем?

— Давай! Возьми собаку на поводок и поедем.

— Я никуда не поеду.

— Джордан, — парень тронул меня за руку повыше локтя. Он показался мне знакомым, но в Месадейле почти все кажутся знакомыми. Ему было около тридцати — нормальный парень, в хорошей физической форме, словно манекенщик, демонстрирующий нижнее белье интернет-магазина «ДжейСиПенни». — Я думаю, пора нам с тобой поговорить.

Выйдя из фургона, я разглядел, с кем имею дело. Значок номер 714, Управление полиции Месадейла, Элтон. Ну вот вам, пожалуйста.

— Что-нибудь не так с Куини?

— С Куини все хорошо. И вообще все хорошо. Просто нам с тобой надо кое о чем поболтать.

— А мы не можем поговорить прямо здесь?

— Давай. Поехали.

Я взял Электру на поводок, и мы пошли за Элтоном к полицейской машине. Мигалки по-прежнему вращались, и Электра натягивала поводок. Ей все это не нравилось, и не хотелось ей лезть в полицейскую машину. Шоссе пустовало, было одиннадцать часов утра, и я мог бы поспорить на десятку, что на асфальте уже не меньше ста десяти по Фаренгейту. Бедная девочка, ей, видно, страшно жгло лапы.

Мы с Электрой ехали в заднем отсеке машины, следя за дорогой сквозь решетку. Я впервые путешествовал в полицейской машине сзади, и — знаете что? — это таки хреново. Есть в этом что-то такое, когда смотришь на мир сквозь стальную решетку. Даже если ты ничего не сделал, все равно чувствуешь себя виноватым. Зазвучал какой-то голос в полицейском радио, и Элтон сказал в микрофон что-то вроде «домой».

— Я что, под арестом? — спросил я.

Офицер Элтон рассмеялся:

— Ты не под арестом.

— Я понял — дурацкая ошибка. Я псих. Просто дело в том, что я сижу сзади в патрульной машине и говорю с тобой из этой гребаной клетки.