Светка – астральное тело - Галина Шергова

То в Светкиных коленях занималась мучительная тоска остеомиелита, который разыгрался у Шереметьева после ранения.

И тут вдруг, разом пробило: а с ними-то, с ними что будет, когда она уйдет из жизни? Их-то на кого бросить – с болью, страхом, одиночеством?

Но что поделаешь, хода назад нет. Умрет. Однако нужно было преодолеть недвижность отключившихся от тела ног, потому что она не то чтобы понимала, скорее чувствовала, что, совладав с собственной мукой, она как бы освободит их всех от страданий, потому что мука эта – тягота всех ее пациентов.

И Светка встала. Ноги двинулись протезно, управляемые только торсом, сами не наделенные способностью к живому перемещению. Качнулась, боясь рухнуть, как Марго, в одиночество конца. И повела ноги к шкафчику, где был поселен утюг.

V

Марго не могла уснуть. Сообщение о том, что в отдаленном будущем по одной клетке (или молекуле?) можно будет воссоздать организм, даже человека целиком, потрясло ее воображение. Правда, Марго не очень поняла, как в клетке (или молекуле?) заложена вся информация о данном существе. Лектор, приглашенный Марго в их заводской клуб, излагал тему слишком сложно, и речь его, подобно языческому ожерелью, низала на тонкую бечеву мысли камешки придаточных предложений, меж которых звериными клыками угрожающе торчали научные термины.

Надо признать, что не от одной Марго остались скрытыми тайны излагаемой проблемы, многие слушатели толком не разобрались, что к чему.

Бывало, ученые специалисты, не владеющие заманчивым даром популяризации науки, попадали на клубную сцену. Однако не надо думать, что получалось это оттого, что Марго, мол, было плевать, интересной будет лекция или нет, провести бы, как говорится, мероприятие. Да что вы! Нужно совершенно не знать Марго, чтобы подобное могло прийти в голову. Свою скромную работу зав. отделом культурно-массовой работы Марго ощущала как великую миссию просветительства. Даже любимыми персонажами истории были для Марго французские энциклопедисты. «Ах, – говорила Марго, – они так и называли себя – Просветители! Что может быть прекраснее!» (Хотя, может быть, не так называли их. Неважно. Прекрасно, все равно прекрасно!)

Всеми силами души Марго стремилась быть в центре (или, как любят теперь говорить, в эпицентре) научной и культурной мысли человечества. Именно с этой целью зав. клубной библиотекой Зинаида Петровна откладывала для Марго всю подписную периодику. Не станем лукавить: Марго не была угрожающим соперником для Монтескье и Д’Аламбера. И не раз страницы «Науки и жизни» были орошены ее слезами, когда Марго обнаруживала, что слова печатного текста находятся в смысл. Но будем снисходительны. Кто похвастается тем, что на седьмом десятке лет способен с легкостью принять в себя неведомые доселе области знания? «Люди поймут, людям это необходимо», – утешала себя Марго. И отправлялась на поиски очередного лектора или деятеля искусств, хотя идти в пешем строю на штурм городского транспорта с Маргошиными больными ногами было делом нелегким.

Если лекцию слушали с интересом, Марго засыпала в тот вечер счастливая, с ощущением, что это она сама удачно изложила проблему и, более того, соавторствовала в научном открытии.

И вот ведь что: мало кто из коллег Марго в других клубах мог похвастаться таким массовым «охватом слушателей».

На заводе даже стало заведено обсуждать узнанное накануне.

Хотя, конечно, не всякий, как сказано выше, лектор способен был «сеять разумное», не оснащая сорняками сознание слушающих. Зал, как и сама Марго, ухватывал только соблазнительную неясность, и тогда назавтра, перехлестывая через охранный вал заводской проходной, шквал сенсационных научных догадок и слухов растекался по территории предприятия.

Так было с клеткой (или молекулой?). Но не в этом суть нашего пояснения. Суть его в первую голову в том, чтобы читатель понял: жизнь Марго была подвижнически отдана работе. Точнее сказать, служению идее. В этой жизни не было ничего больше. Кроме, разумеется, Швачкина.

Так что в «истории с клеткой» (или молекулой?) сошлись оба вектора Маргошиного существования: трудовое подвижничество и Швачкин.

По одной клетке (или молекуле?) можно воссоздать человека целиком!!!

Ведь это значит – Боже! – что можно пойти, скажем, в поликлинику, где Федору Ивановичу будут делать перевязку, и подобрать обрывок бинта с капелькой его крови. Нужна ведь одна (!!?) клетка. И все. В некоем институте для Марго сконструируют… полностью Федора Ивановича Швачкина.

Или еще проще: попросить уборщицу парикмахерской собрать волосы Федора Ивановича, когда его будут стричь.

Марго конвульсивно схватила тюбик с тоном и начала торопливо замазывать скулы в синей штопке склеротических сосудов, будто Федор Иванович, уже воссозданный, мог в любую минуту переступить порог ее комнаты. Как переступил его двадцать пять лет назад. Единожды.

Сказать, что Марго двадцать пять лет жила воспоминаниями той давней зимы, было бы неправильно. И слово «давняя» тут неуместно. Просто сам факт пребывания Федора Ивановича на земле, подобно некому существу, присутствовал в жизни Марго. Как положено существу, факт этот рос, был наделен возрастом – ему становилось пять, десять, пятнадцать лет. Двадцать. То есть детство, отрочество, юность, подход к зрелости. И в этом летосчислении двадцать пять лет были не давностью, а как раз порой цветения. Это существо сначала по-детски неумело и робко, потом все настойчивее и неотвратимее приводило самого Федора Ивановича в комнату Марго. Хотя сам Швачкин об этом понятия не имел и даже не догадывался.

Федор Иванович появлялся перед Маргошей в самых невероятных ситуациях.

К примеру, когда Швачкина избрали член-корром Академии наук, он, мирно храпящий в супружеской постели, оказывается, ехал в открытом автомобиле по Москве, а их всех окон, со всех балконов (как это было при встрече героев-челюскинцев или папанинцев) летели хлопья приветственных листовок, теплый этот снегопад обнимал могучий торс Федора Ивановича, стоящего во весь рост в машине, за которой двигался почетный эскорт. Федор Иванович не поехал домой.

…Механическая кавалькада остановилась у дома Марго, Федор Иванович вышел и, протянув к Марго руки, сказал: «Всем, чего я достиг, дорогая, я обязан вам. Я остаюсь здесь навсегда».

Трепещущая Марго взяла его руки в свои: «Да, дорогой, я знаю. Наша любовь всемогуща, наш брак заключен на небесах. Но, – она открыто посмотрела ему в глаза, – я никогда не разобью семью. Не нанесу рану вашей жене». – «Я знаю ваше благородное сердце». На глазах Федора Ивановича заблестели слезы.

Таким образом, пока Таисья здравствовала, соединиться они не могли.