Коллекция «Этнофана» 2011 - 2013 - Сборник

— Сафин Иван Геннадьевич 26.03.2338. Забавно получается, что такие молодые делают в «Москве» или у космофлота нынче некомплект?

— Да шут его знает, что там творится у этих бюрократов, главное, что теперь у меня на два внука больше стало, — Станислав Федорович радостно улыбнулся. Его ничуть не пугала вся серьезность и незаконность ситуации. Влад тоже выдал что-то наподобие улыбки. Ему эти два летчика-истребителя нужны были в немного других целях.

— Я надеюсь, профессор ввел им нужную информацию, — буркнул юноша и положил планшет обратно на тумбочку.

— Да, вроде все, как ты просил.

— Хорошо, всю информацию, которая на них имеется у нас, срочно уничтожить. И будем будить.

Две сомнамбулы, проведя два дня под орудием психокоррекции, были готовы к пробуждению…

Химик. Тайна Зари

Часть 1. Бедный студент

СССР, Москва, июль 1965 г.

Вы когда-нибудь задумывались над такой вещью: вот сижу я и что-либо делаю, не важно, что пишу диссертацию или варю суп, но я это делаю, и мне становится чертовски интересно, а есть ли в мире еще один человек в точности повторяющий то, что делаю я, например он с точностью до секунды слушает ту же музыку, что слышу я.

Такой интерес просыпается где-то в висках и, подобно липкому варенью, опрокинутому на любимую рубашку, он ползет по всему телу, отдаваясь в кончиках пальцев. Тогда человек замирает, на секунду прервавшись от своей работы.

Тревожащие мысли заставляют его неминуемо обратить свой взор или сделать что-то отвлеченное от его рода деятельности, посмотреть в окно и поприседать в коридоре. В голове мгновенно происходит осознание того что разум, как вселенная, могуч и безграничен. Кстати о вселенной. Одна очень важная физическая теория о двух одинаковых точках говорит: если во вселенной существует точка, или какой-то объект, который выполняет определенное действие, то есть вероятность того, что где-то во вселенной существует аналогичная точка или объект, повторяющие это действие с точностью до тысячных процента.

Поэтому велика вероятность, что где-то в Техасе мужчина варит тот же самый суп, что и вы, делая абсолютно такие же движения, или же он мастерски исполняет на баяне «Ой мороз, мороз», в тот момент, когда это начинаете делать вы. От подобных монументальных мыслей, заставляющих почувствовать себя центром вселенной, становится не по себе, и мы пытаемся их отогнать, чтобы вновь приняться за дело, от которого отвлеклись. Разум человека чертовски сложная и не постижимая вещь, которая была непонятно тысячу лет назад и спустя еще тысячу она так же непонятна, как и тогда.

В Москве было лето. Прекрасный день, свежий и солнечный. Яркие лучи лизали высокие постройки здания МГУ, бликуя на стеклах окон и пробираясь в кабинеты, оставленные студентами. По каменным полам ползали яркие желтые пятна. Студентов в их немалом большинстве уже не было, остались лишь те, кого еще мучили профессора своими пересдачами и практикумами.

Химический факультет МГУ, как и многие другие факультеты, находился не в главном здании, не в этом великолепном творении архитекторов, которое грозно и великолепно возвышалась над Ленинскими горами, хим факультет находился на юго-западе от основного корпуса.

Хотя по правде говоря, ему принадлежало не только пятиэтажное здание являющиеся обителью всех химиков, по всему кампусу были расположены постройки которые использовались химическим факультетом: лабораторные корпуса А и Б, здание химической энзимологии и другие.

В лабораторию «Химии природных соединений» солнце светило всеми своими прямыми лучами. Множество зеленых растений с большими листьями, густо расставленных по кабинету, ловили солнечный свет и подпитывались им, выделяя кислород в окружающую среду.

В левой части кабинета вдоль окон шли два ряда лабораторных столов металлического цвета с оборудованием, расставленным по полочкам сверху. Также на этих полочках стояли зеленые жильцы, которым не нашлось место.

В правой части лаборатории стоял длинный стол, как в конференц-залах. Еще месяц назад за этим столом было не протолкнуться, а сейчас пусто. Почти пусто. Несколько человек все же до сих пор сидят за ним, но все равно уже не учатся. На том месте, где обычно лежали книги и тетради, сейчас стоял свежий торт, конфетница с «Южной ночью», тарелка с печеньем, сахарница, да и вообще всякие вкусности.

— Профессор, а что было в этих плоскодонках?

— Ничего, что могло бы убить вас, Стасов.

Филипп улыбнулся и по привычке взболтал чай находящийся в колбе. Такая уж была у профессора традиция. Каждый год по окончанию практик и летних сессий он собирался с лучшими студентами, чтобы попить чаю и поговорить о наступающем лете. И чай, как завелось, пили из колб, имеющихся в лаборатории. Благо лаборантка была отменной и не филонила при мытье химической посуды.

Чай профессор пил только с лучшими студентами, хотя многие говорили, что каким бы ты не был лучшим, но если он тебя не любит, то не гонять тебе с ним чаи. Поэтому получалось, что конец года профессор отмечал со своими любимчиками. Было их немного всего-навсего десять человек, десять химических гениев прущих этот предмет, так как никто не мог. Великолепная десятка и профессор: Лева Толмачев, Фил Стасов, Ольга Дмитриева, Стас Самохин, Шурик Литвиненко, Стас Петров, Ирина Бедар, Сема Глухов, Руслан Костюнин и Алексей Грассман. Профессор же был отдельной историей. Особо говорливые и много фантазирующие от безделья студенты, рассказывали о том, что гениального преподавателя университет получил после войны.

Никто и не думал отрицать того что Фридрих Вернер немец, хоть и русский. Но слухи о том, что тот якобы работал на СС и был одним из лучших ученых Фюрера, конечно, не имели под собой ничего основательного.

Профессор Вернер у юных химиков третьего курса преподавал аналитическую химию, а в следующем году и радиохимию. И ничего в нем не говорило о немецком прошлом. Разве что небольшой акцент и грубые германские черты лица.

За спиной его иногда называли Арийцем, но то было лишь за спиной, деканат за подобные разговоры, если они всплывут, не погладил бы по головке.

Профессор Вернер сидел во главе стола и потягивал чай из колбы, ведя увлеченную беседу со своими студентами. А молодежь и рада была рассказывать кто, куда поедет, кто на ком собирается жениться и встречаться. Сейчас профессор не был строгим наставником заставляющим учить несоизмеримо большие куски информации, он был близким другом с интересным видом, слушающим весь тот бред, что несли его подопечные. Но что странно, он и сам комментировал высказывания и выносил на суд людской свои мнения.

— Леша, — позвал Вернер, перебив, быстро говорившего, Фила, — Грассман!

— А? Да, что? — спохватился студент, сидевший по правую руку от профессора.

— Алексей, может, вы вернетесь к нам из вашего странного транса и подключитесь к беседе? — предложил Вернер и поставил колбу с чаем на стол.

— Лешка наверно о море замечтался, — подал голос Фил, говоривший до этого.

— Какое там море, — отозвался Грассман, — восемнадцать соток у дяди в Подмосковье и лопата, вот мое море.

— Ну, уж это вы зря, дорогой мой. Я уверен, ваш дядя, разрешит вам пожить в свое удовольствие.

Вернер широко улыбнулся и пододвинул к себе конфетницу, зачерпнув туда рукой. Фил вновь затараторил, а Алекс, как называли его друзья на западный манер, ведь фамилия Грассман, говорила о немецких корнях, вновь отвлекся.

Он бросил свой взгляд на большую прозрачную емкость с дистиллированной водой. Утренние солнечные лучи играли на плоскости воды радужными лучами, причудливо преломляясь на ней. Грассман сидел и думал о том, есть ли в мире еще один химик, который проведет свое лето в огороде в обнимку с лопатой. Подобная мысль, являющаяся изначально полнейшим бредом, развернула в его разуме целую цепную реакцию, которая выросла до размеров вселенского масштаба. Даже к чаю, он не притронулся, когда его сокурсники допивали уже по третьей колбе.

На каждом курсе у профессора Вернера были свои любимцы, и всех их он поил чаем, но если так уж получалось, что собираться приходилось в сугубо мужской компании то, чай заменялся на дорогой коньяк, а колбы на химические стаканы со шкалой. «Приличная доза коньяка сейчас бы не помешала», — подумал Алексей и отвлекся от емкости с дистиллятом.

— … а я ему и говорю что механизм реакции не такой, как он написал, — увлеченно что-то рассказывал Фил. После чего все засмеялись, видимо он чем-то искрометно пошутил. Грассман, чтобы не казаться придурком, тоже засмеялся, хотя и не понял над чем, поэтому его смех получился каким-то глупым и не настоящим. Юноша предпочел отпить чаю и закусить куском торта с тарелочки.