Революция - Игорь Валериев

и ещё одна очередь, добивая магазин. Первые две шеренги сипаев словно корова языком слизнула, да и третьей с четвертой досталось. Остроконечная пуля калибром семь и шестьдесят два миллиметра на таком расстоянии пробивала тело противника насквозь и поражала бойцов из следующей шеренги.

Новый магазин, и снова две очереди. Ещё один. Кажется, у меня сейчас отвалится плечо. Оно уже точно сплошной синяк. Ещё один магазин. И тут сипаи дрогнули. Остановились, а потом гурьбой бросились назад. Я добил им вслед седьмой магазин и, чуть сползя вниз, уткнулся лбом в приклад. Кажется, отбились.

– Тимофей, ты как? Живой? – сквозь какой-то гул в ушах услышал я голос Корнилова.

– Живой, Лавр. А ты?

– Промахнулась дама с косой в этот раз, – чумазый и осунувшийся лицом Корнилов разместился рядом. – У меня два патрона для винтовки только осталось. Ещё одна атака – и всё.

– У меня три магазина – и тоже всё, – я прислушался.

Если у нас бой, можно сказать, закончился, то на другой тропе к кишлаку, судя по канонаде, он только усиливался.

– Кажется, нам надо туда, – тихо произнёс я и повел правым плечом, который, казалось, пульсировал болью при каждом ударе сердца. А так как сердце выдавало больше ста ударов в минуту, то больно было, можно сказать, постоянно.

– Надо у сипаев патронов набрать, – произнёс Лавр, кивнув в сторону свежих трупов.

– Давай, организуй всё, только быстро. Я вас прикрою, – произнёс я, подаваясь вперёд к пулемёту, и отстегнул израсходованный магазин, меняя его на новый.

Управился Корнилов довольно быстро. Что-то прокричав на пушту, я уловил только слова «патроны», «оружие», он устремился на тропу, а за ним туда бросились оставшиеся в живых на этом направлении защитники кишлака.

Последние несколько дней мы воевали за счет собранных трофеев, за которыми ползали в основном ночью. Но в этот раз, как и вчера, изгиб тропы позволял собрать ружья и патроны, можно сказать, в полной безопасности, если не считать возможный обстрел артиллерии, и в дневное время. Только вот и у сипаев в подсумках к этому дню патронов было не особенно много. Видимо, и у них были проблемы с боеприпасами, и это внушало некоторый оптимизм.

Минут через пять ко мне вернулся Лавр.

– Тимофей, давай быстрее. Чувствую, на той тропе жарко приходится.

Я полностью был согласен с Корниловым. Стрельба оттуда усиливалась, как и крики. Только вот моих знаний пушту, дари и фарси не хватало, чтобы конкретно разобраться, что же там происходит.

Я, пригнувшись и смотря под ноги, быстрым шагом направился по склону к кишлаку, моля про себя Бога: не споткнуться и не упасть. А то катиться долго придётся. Корнилов последовал за мной, периодически контролируя взглядом тропу. Вот и кишлак.

Идём по улице, где лежат трупы и раненые от сегодняшнего артобстрела. Но времени оказывать медицинскую помощь нет. Если не удержим вторую тропу, то индусы вырежут всех, перед этим ещё и помучив. Они на это большие мастера. Как я понял из рассказов Лавра, «красный тюльпан» афганцы переняли от них. Так что пускай раненые молятся своим богам, чтобы мы смогли удержать сипаев, не дав им ворваться в поселение. Может быть, и проживут ещё сутки. Следующей атаки мы точно не выдержим.

Вот последние дома кишлака перед спуском по второй тропе. Стрельба, крики, звон холодного оружия уже рядом. Выглядываю из-за дувала и понимаю, что нам пришёл конец. Бой идёт уже в селении, причём бой рукопашный.

Взгляд прикипел к двухметровому охраннику-пехливану Ахмад-хана, который перехватил левой рукой за цевье винтовку сипая, пытавшегося заколоть штыком силача, а правой рукой с зажатой в ладони рукояткой револьвера нанёс удар сверху своему противнику. Голова индуса, несмотря на чалму, лопнула, как спелый арбуз.

Пехливан, развернувшись на сто восемьдесят градусов, махнул перед собой захваченной винтовкой, как дубиной, сметя двоих сипаев с ног, которые пытались со спины поднять на штыки Ахмад-хана. Тот в это время ловко отбивался пульваром[31]от наседавших на него ещё двух индусов, которые неуклюже тыкали в Ахмад-хана винтовками с примкнутым штыком.

Телохранитель хана взревел, выбросил винтовку, у которой отвалился приклад, и револьвер, выхватив из-за пояса чуть ли не метровый хайберский нож, прыгнул к нападавшим на его хозяина сипаям. Резкий взмах ножом в воздухе, приземление на ноги, и за это время голова одного из индусов упала на землю. Со вторым противником покончил сам Ахмад-хан, развалив ему наискосок грудь рубящим ударом от левого плеча до печени.

Я очнулся от созерцания этой сцены боя и, выйдя из-за дувала, поднял пулемёт, вдавил в ноющее плечо приклад и открыл одиночный огонь. После третьего выстрела я почувствовал, что вхожу в транс без всякого слова-ключа. Моё тело словно окатила волна энергии, наполняя его силой, движение вокруг замедлилось, зрение обрело необычную остроту и ясность. Мне показалось, что я вижу полёт каждой пули и предугадываю движения противников, неся им смерть каждым выстрелом.

Боёк щелкнул вхолостую, я быстро перезарядил пулемёт и вновь открыл огонь, продвигаясь вперёд, словно плывя над землёй. Выстрел, небольшой поворот корпусом, новая цель – выстрел. Вот унтерофицер или сержант, судя по нашивке на предплечье, начинает делать выпад вперед, чтобы воткнуть штык винтовки в спину Курбад-хана, который с ещё двумя защитниками кишлака отбивался чуть в стороне от наседающих на них шестерых солдат. При этом князь орудовал такой же винтовкой, как у его противников, демонстрируя отличные навыки и умения штыкового боя.

Выстрел. Голова хавильдара (вспомнил, как называется это звание в армии Британской Индии) дёргается. С неё слетает чалма, а сам индус падает, так и не дотянувшись штыком до хозяина кишлака. Ещё выстрел, ещё, и Курбад-хан с двумя воинами остаются уже только против трёх сипаев.

Разворот левее, и добиваю магазин в накатывающую по тропе толпу индусов. Смена магазина. Тридцать патронов, плюс десять в двух «Тё-Тё», два метательных ножа, а потом…

А потом пригодится вон та неплохая сабля, которую держит в руках субедар, или первый лейтенант в британской армии, что соответствует у нас есаулу у казаков или капитану в пехоте.

«Надо же, и звания вспомнились», – подумал я, передернув затвор и вновь вжимая приклад пулемёта в многострадальное плечо.

Выстрел, выстрел, выстрел. Время продолжает течь замедленно. Движения противников какие-то текучие. Словно они двигаются под водой. Я намного быстрее их. Поэтому выстрел, выстрел, выстрел, пока не ушло это прекрасное чувство всемогущества. Я могу всё. Щелчок бойка.

Бросаю пулемёт и выхватываю револьверы. Принимаю стойку для стрельбы по-македонски. Двигаюсь, качая маятник, на врага и стреляю. Ещё раз.