Моё имя (СИ) - Соболева Анастасия

Гарольд дал остальным минуту, дабы понять всю суть сказанного, но уже вскоре понял, что всего одной недостаточно и продлил её ещё на две. Изначально присутствующие просто пытались понять, не шутка ли это, ведьникто не ожидал столь серьёзного заявления на обычном семейном сборище. Однако уверенный тон и твёрдый взгляд его величества говорил о том, что он вовсе не шутит. Наоми сразу же стало плохо, и она тотчас схватилась за сердце, пока смертельная бледность, вперемешку с беспросветным отчаянием, распространялись по её лицу со скоростью небесной кометы. Михо подавился апельсиновым соком, Лудо выпучил глаза, как никогда прежде, а Доновар от шокадаже встал и отошёл куда-то к стене.

— Кхе-кхе, — откашлялся Гарольд, дабы вновь привлечь к себе всеобщее внимание, — я дам вам время высказать негодования чуть позже, а пока позвольте мне, наконец, закончить свой тост. Сирил, я уверен, что из тебя выйдет замечательный король: мудрый, честный и справедливый. Ты будешь им даже без моей помощи, однако, есть кое-что, что я всё-таки должен тебе сказать. Запомни: ты не станешь уважаемым всеми правителем в тот момент, когда на тебя наденут корону. Всё как раз-таки наоборот:настоящую корону на тебя наденут лишь тогда, когда ты станешь признанным всеми монархом. За это и предлагаю…

Возможно, Гарольд хотел сказать что-то ещё. А может и нет. Никто не знает, поскольку именно в тот момент его голова отделилась от шеи и стукнулась о пол также глухо, как и футбольный мячик о штангу ворот. Вслед за ней тряпичной куклой вниз упало и безголовое тело. После чего появилась кровь. Много крови. Однако Сирил её уже не видел. Он не видел уже ничего.

Глаза мальчика, что лишь секунд назад собирался броситься в объятия любимого отца, будучи вне себя от счастья, вдруг налились вовсе не слезами, а настоящей кровью — точно такой же, что сейчас литрами сочилась из бывшего эксильского короля. Сирил встал, хотел подойти к умирающему, однако тут же упал, осознав, что в этом нет никакого смысла, и единственный эксиль, по-настоящему любивший его в этом проклятом мире уже несколько минут, как мёртв. Именинник услышал крик где-то далеко, а спустя ещё мгновение понял, что сам же и кричит. Его щёки стали мокрыми, однако он был совершенно точно уверен в том, что не плачет. И лишь за миг до того, как провалиться в бездну, мальчик смог разглядеть дядю Доновара, стоящего позади стула отца с окровавленным мечом в руке и любующегося королевской меткой, — двумя скрещёнными вместе волнами — что появлялась на его спине, постепенно исчезая с тела Гарольда. Дальше — одна сплошная темнота.

Вспышка.

Черноволосого принца заперли в его комнате на целые сутки, так как сегодня — день особенный, и Наоми совершенно точно не хотела, дабы кто-то вроде Сирила его ей испортил. Мать мальчика вновь играла свадьбу, и делала она это не с кем-нибудь там, а с новым королём Доноваром Даром — убийцей отца собственных детей. Днём раньше королева собрала троих сыновей и сообщила им об этом «нелегком для неё» решении. Сказала, что идёт на него исключительно ради того, чтобы защитить жизни мальчиков, которые, если бы не замечательная мама-ангел, у них обязательно отобрали бы. Лудо с Михо, что были на пару лет старше Сирила, вроде как даже поверили в этот бред, однако он-то знал, что всё это — ложь в чистом виде. Наоми просто-напросто не хотела расставаться с короной на своей голове и ради этогобыла готова предать даже собственного мужа, решения которого и так в последнее время её совершенно не устраивали. Пожалуй, вся эта ситуация только радует её величество, а скорби она не испытывала с самого начала. Вот только теперь, когда отец мёртв, кому какое дело до того, что думает младший из принцев?

Гарольд не раз упоминал имя Доновара, когда они с Сирилом были наедине. Говорил, что генерал армии Дар и первый советник Вик — его самые лучшие и незаменимые друзья. С первым он встретился ещё в детстве и практически сразу сдружился, так как они оба сошлись на том, что в этом мире определённо нужно менять не что-то, а очень и очень многое. Семья Дар была довольно влиятельной, так что в юные годы эти двое общались почти что на равных. Более того, отец как-то обмолвился, что считал Доновара своим старшим братом… Если бы только, говоря это, он знал, чем их знакомство обернётся в итоге.

Когда Гарольд взошёл на престол, их отношения, по инициативе Доновара, перестали быть прежними и перешли в разряд «король-подчинённый». Самособой, Гарольду это не нравилось, однако, сколько бы раз он ни старался заделать брешь в узах со старым другом, какая-то пустота в них всё равно оставалась. Он так и не смог сообразить, что она означала, а вот Сирил после смерти отца, наконец, отлично всё понял. Увидев возвышение друга детства, Доновар осознал, что, как бы он ни старался, наравне с первым ему никогда не быть. В нём проснулась зависть, и даже повышение до генерала не смогло её обуздать. Наверняка мысли вроде «разве то, что Гарольд получил всё с рождения, справедливо?» посещали его голову уже очень и очень давно. В конце концов, спустя много лет рассудок эксиля помутился, и он решился на организацию переворота, который с учётом того, что Доновар вот уже более десяти лет являлся генералом эксильской армии, оказалось провернуть не так уж и сложно. Из древней, уже давно никому не понятной, традиции, известно, что метка, символизирующая власть короля, передаётся лишь двумя способами: от отца к выбранному им же наследнику, или же от убитого к убийце. Наплевав на всё, Доновар пошёл вторым путём, тем самым исполнив, наконец, свою заветную мечту о власти и славе. Наоми взять в жёны он, скорее всего, решился по всё той же причине: это докажет, что новый король ничуть не хуже предыдущего.

Мальчик глубоко вздохнул и залез под кровать. Зачем? Он и сам этого не знал, однако чувствовал, что так нужно. Именно сегодня и именно сейчас. Отца больше нет, а, значит, интуиция — это всё, на что ему остаётся надеяться. Конечно, Доновар сохранил им жизни, вот только вопрос: надолго ли? Пусть в детстве он и играл с принцами, словно с родными детьми, однако, много ли это значит для того, кто, не моргнув и глазам, пошёл на убийство лучшего друга? Ответ, пожалуй, даже чересчур очевиден.

Всё-таки шестое чувство не подвело наследного принца, и уже буквально через час после его перемещения под кровать дверь в комнату беззвучно открылась. Кто-то зашёл в апартаменты тихой поступью опытного убийцы и, убедившись в том, что цели нет в намеченном месте, их же тотчас и покинул. В своём укромном уголке мальчик с облегчением перевёл дыхание. Теперь уже точно нет никак сомнений: из их троицы Сирил станет первым. В этот раз, скорее всего, вовсе не из-за цвета волос, а из-за слов, сказанных Гарольдом перед смертью. Мысли Доновара несложно понять: для него выбранный прошлым королём наследник — всё равно, что заноза в заднице.

Выкарабкавшись из-под кровати, первое, что сделал мальчик, — это перевоплотился в свою настоящую форму и, хорошенько разогнавшись, всего одним ударом разнёс на куски оконную раму. Бежать. Как можно быстрее и как можно дальше. Бежать. Туда, где, пробудившись, сила метки Доновара не сможет его достать. Бежать. Это всё, что ему остаётся.

Вспышка.

Вот уже третий год как мальчик, без семьи и дома, бродил закоулками королевства в поисках того, о чём и сам-то не сильно догадывался. Пусть за голову принца и была объявлена немалая награда, это не мешало ему передвигаться в открытую, так как в вечно мрачном эксильском мире народ не привык обращать внимание на грязных сирот-оборванцев. Да уж… Кто бы мог подумать, что однажды Сирил будет обязан жизнью столь ненавистному, цвету волос, позволяющему всем и каждому принимать носителя крови Девериусов за своего. От того, насколько, на самом деле, жизнь изменчива, иногда становится даже страшно.

За прошедшее время наследный принц не только научился выживанию, но и смог осознать много действительно важных для будущего короля вещей. Как оказалось, жизнь во дворце и за его пределами не просто разные, а полностью противоположные. Теперь, когда Сирил изо дня в день видел десятки умирающих от голода детей и взрослых, ему вдруг стало невероятно стыдно за все те сотни недоеденных блюд, выброшенных в помойную кучу вместо того, чтобы быть отданными, пухнущим от голода эксилям. И как ему только хватало наглости столько лет жаловаться на проклятую, ненавистнуюсудьбу? Разве по отношению к другим это не было слишком жестоко? По сравнению с их жизнью его была просто сказкой.