Охота на некроманта (СИ) - Молох Саша

— Что там? — пользуясь тем, что Марк выпроваживал Степана, тихо спросил Лука.

Егор неопределенно мотнул головой и скривился, словно от омерзения:

— Упокойник.

— И? Она опасна?

Вставший снова поморщился, словно брезгуя, но ответить не успел — Марк вернулся в комнату.

— Ну что, пошли? Посмотрим в страшные глаза виновницы торжества, — теперь Марк уже не стесняясь вытащил из кармана куртки миниатюрный ствол, который подошел бы больше какой-нибудь дамочке из детективного романа. — Лука, не криви морду, взял что было. Не у всех тут комплексы. А переть с голыми руками на того, кто не постеснялся твоей девочке хату крематорской печатью выжечь, дураков нет. Пуля — она и от живых помогает.

Дверь в большую прозекторскую вопреки ожиданиям оказалась не заперта, но открылась с трудом — коробка с той стороны была искорежена, и отогнутый край металла мешал. Марк Егора на помощь звать не стал: из того же кармана вытащил короткий стандартный трехгранный ключ, подцепил металл за рваный край, отогнул и толкнул дверь внутрь.

Та открылась, но неохотно, со скрежетом царапая кафельный пол.

За порогом поджидала темнота, в которой что-то вспыхивало кратко и искрило — похоже, остатки проводки и розеток. Ворох искр неожиданно сыпанул на Марка сверху, когда он вошел — это послали последний привет потолочные лампы. Проникающего снаружи света хватало только на то, чтобы понять: внутри был погром.

Сразу при входе друг на друге валялись перевернутые каталки, рядом лежали остатки письменного стола и еще какое-то погнутое железо.

Лука шагнул вслед за Марком и остановился, давая глазам привыкнуть к полумраку.

Инга стояла в глубине зала — спиной ко входу, у самой дальней стенки, как раз под узким подвальным окном, сейчас закрытым опущенной стальной ролетой. Одежда — та самая, в которой она явилась на службу три дня назад — висела на ней мешком, словно Инга разом сильно потеряла в весе. Да и узнать ее можно было только по окрашенным в ядовитые цвета волосам, которые свисали теперь сальными прядями, закрывая лицо.

Спящие вставшие, точно караульные, замерли по бокам. Девочка и женщина. Выглядели они куда лучше Инги: Степан не соврал — действительно, как живые.

Девочка лет девяти — худенькая и длинношеяя, как жираф. В темном свитерке, джинсах и кроссовках. На щеке ссадина, по центру неловко заклеенная пластырем. Темные волосы тщательно заплетены в сложную прическу и перетянуты яркими резинками.

Ее мать — во всяком случае, между ней и девочкой наблюдалось явное сходство — молодая, милая. Аккуратно, но просто одетая, причесанная и даже накрашенная — в меру.

Все впечатление портила абсолютная неподвижность: обе стояли не шевелясь, в расслабленных позах, закрыв глаза. И, разумеется, не дыша. На появление Луки со свитой не отреагировали ни звуком, ни жестом. На уровне некромантских ощущений обе не фонили — будто и впрямь были живыми.

И если в видениях, которыми швырялась агонизирующая Полина, у обеих вставших просматривался тип, то сейчас Лука бы не взялся определять, кто перед ним. Уже не третья форма точно. А какие-то ожившие ростовые куклы.

— Эй! — позвал Лука.

Инга не отреагировала, не пошевелилась, не обернулась — все так же продолжила стоять, вяло опустив плечи.

Возле ее ног масляно блестела темная лужа. Сорванная с потолка лампа, свисающая на остатках проводки, одним концом в этой луже купалась.

На стене тикали дешевые пластиковые часы, которых разруха не коснулась.

— Любопытно, — Марк убедился, что Лука готов прикрывать, и не спеша сделал шаг вперед. — Привет, хорошая моя. Уникальная. Глазки покажешь?

Инга медленно повернулась, показывая всем желающим темные широкие провалы. Словно кто-то аккуратно ей глаза удалил, а влил на их место гудрон. Черная маслянистая субстанция двигалась, затекала за края глазниц и иногда уходила вглубь.

У живых таких глаз быть не могло. Впрочем, у второй и третьей форм — тоже.

Широкую рваную рану на животе и торчащие из нее скобы для канцелярского архиватора, которым, похоже, ее и проделали, Лука заметил уже во вторую очередь. Какое усилие нужно для того, чтобы так себя распороть — он не представлял.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Одной рукой Инга придерживала края раны, чтобы не расходились. Второй же медленно вкручивала длинный осколок от лампы себе в горло — сбоку, там, где проходили артерии.

Похоже, из всей компании, которая шалила той ночью на Раевском, умереть тихо и легко не удалось никому: лжесторожа и Павла раскатал Егор, Полину застрелил Лука. Теперь перед ними старательно пыталась умереть Инга...

— Давай-ка помогу, — Марк невозмутимо откинул с глаз мешающую челку, прищурился озабоченно, поднял пистолет и высадил в Ингу и ее охрану всю обойму.

Надо сказать, стрелял Марк отменно — четыре пули вошли Инге в лоб почти рядом, только одна сместилась на щеку.

Ее «телохранителям» досталось каждой по две — одна в голову и вторая в центр корпуса.

Лука не успел даже выругаться.

С опозданием на секунду за спиной закричала Настя, а потом сработали печати, единовременно раскидывая сеть по Инге и по живым трупам рядом. Блеснули сталью схемы и схлопнулись.

Результат от стрельбы вышел неожиданный. Инга так и осталась стоять, только из темных отверстий на лбу стала сочиться кровь. Даже осколок лампы из руки не выпустила. А вот тела качнулись и осели, точно марионетки, которым нитки обрезали.

Не дожидаясь, пока произойдет что-то еще, Марк вытащил из кармана запасную обойму, перезарядил пистолет и снова прицелился — теперь уже Инге в корпус. Лука хотел остановить его, тронул за плечо, но не успел — у Инги остановилось сердце.

Ощущение было, словно его грузовиком переехало — больно и громко. Во рту разом пересохло и загорчило, а потом пришла тошнота. Такая резкая, словно соли наелся или тухлятины.

Лука не удержался, и его вывернуло прямо на пол. В краткой передышке успел вдохнуть и словил новый спазм. Головокружение не дало устоять на ногах, пришлось опуститься на четвереньки. Так было устойчивее, и если что — ниже падать.

Рядом так же скрутило Марка, только еще похлеще. Он скорчился на полу в луже чужой крови, которая уже смешалась со рвотой, сотрясаясь в коротких судорогах, пытаясь обхватить одновременно и голову, и живот руками.

Сквозь накатывающие волны дурноты Лука осмотрелся.

Настя так и стояла в дверях, только за солнечное сплетение держалась, побледнев, но с ног не валилась. Егор маячил у нее за спиной огромной тенью, но вперед не лез.

— Лука, что такое? — Настя шагнула внутрь, ухватила его за ворот и попыталась выволочь наружу.

Не вышло — Лука уперся. Говорить он пока не мог, но хотя бы дал понять, что вытаскивать его из прозекторской нельзя, ему надо...

Он ухватил Настю за руку, мотнул головой в сторону уже НЕ Инги и с пятого раза сумел выдавить:

— Выворот. Начался.

Если раньше происхождение термина казалось прозрачным — превращение второй формы в третью трудно назвать иначе, — то теперь слово стало буквальным. Только вот выворачивало окружающих.

Инга шла в трансформу, и делала это быстро. И ее «звучание» действовало на упокойников не хуже ведра с отравой. И, похоже, чем выше была категория — тем лучше отрава всасывалась.

Внешне пока ничего не менялось — Инга продолжала стоять, только вот раскачиваться перестала. Но Лука откуда-то знал — времени у них с гулькин хер, а на руках из козырей — только непредсказуемый костяной король. Ну ладно, предсказуемый. Но не до конца.

Лука, пользуясь тем, что желудок смилостивился, а перед глазами перестали плавать темные пятна, дотянулся до запястья Марка. Тот, казалось, и вовсе ничего не соображал — дышал хрипло да давился слюной, однако заготовленную сеть отдавать не хотел — потянул на себя. Пришлось дернуть.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Тут еще под рукой мешалась Настя, которая упорно старалась утащить его за дверь и шептала так, словно все подслушивали:

— Лука, миленький, надо уйти. Он сказал: ему некогда оглядываться будет, когда сцепятся, в драке потянется за подпиткой и размажет. Лука…