Господин посол - Эрико Вериссимо

— Угарте! — воскликнул вдруг посол. — Ты тоже должен что-то предпринять.

— Но что?

— На первом же заседании Комитета обороны изложи ситуацию своим коллегам и навались на представителя Кубы. Дай ему как следует. Мы должны гальванизировать общественное мнение Американского континента, разоблачить перед всем миром кубинскую агрессию. Это не революция, а война, начатая без предупреждения.

Габриэль бросил злобный взгляд на портрет доктора Бустаманте, безмятежно взиравшего из своей рамы, потом повернулся к министру-советнику.

— Сегодня или завтра созовите пресс-конференцию здесь, в канцелярии посольства. Подготовьте письменное заявление для информационных агентств. Мы должны убедить демократический мир, что Фидель Кастро и его сторонники — коммунисты. Если революция Барриоса победит, у русских появятся базы, откуда они смогут посылать ракеты на территорию Соединённых Штатов!

Министр-советник направился к двери, но посол задержал его.

— Ещё вот что, доктор. Сообщите в прессу, что Барриос преступник, которого разыскивает полиция: продажа чужого имущества… или изнасилование… Всё что вам угодно!

— Но… — неуверенно начал Молина.

— Придумайте что-нибудь, профессор, призовите на помощь своё воображение. Сейчас, когда родина в опасности, все средства хороши. — Он подошёл к министру, взял его за лацканы пиджака и с раздувающимися ноздрями процедил сквозь зубы: — И не только родина, профессор, но и наша с вами шкура. Если революционеры победят, нас поставят к стенке.

Четыре дня спустя, вечером, Габриэлю Элиодоро, сидевшему в своём кабинете, стало вдруг так тоскливо, что он решил развлечься и принялся распевать скабрезные куплеты, которым научился в юности. Клэр Огилви в соседней комнате, подскочив на месте, прислушалась, охваченная смутной тревогой…

А посол тем временем размышлял о вчерашних событиях. На чрезвычайном заседании Совета ОАГ он без околичностей обвинил Кубу в оказании помощи мятежникам, вторгшимся в Сакраменто и, не сдержавшись, допустил оскорбление в адрес кубинского правительства. Разъярённый представитель Кубы вскочил с криком: «Мошенник! Лгун!» — и Габриэль, окончательно выйдя из себя, набросился на кубинца, однако его удержали. Заседание закрылось, не дав никаких положительных результатов.

Вчера же Габриэль Элиодоро встретился с заместителем государственного секретаря, которому откровенно изложил положение в Сакраменто. «Если Соединённые Штаты не помогут немедленно моему правительству вооружением и боеприпасами, мы ни за что не отвечаем. Я полагаю, наш уважаемый друг понимает, что будет означать захват ещё одной страны врагами демократии…»

Американец слушал его молча, скрестив свои длинные ноги и положив руки на худой живот. Его лицо протестантского миссионера ничего не выражало. И ответ был таким же неопределённым: он должен тщательно изучить вопрос, проконсультироваться с государственным секретарём… На прощание Габриэль получил вежливую улыбку, будто наносил обычный визит.

Перебирая сейчас в уме эти события, Габриэль обдумывал, что бы ещё предпринять. Почти ежедневно ему звонили из министерства иностранных дел, так что он был в курсе событий: уличные бои шли в столице провинции Оро Верде, в провинции Сан-Фернандо правительственный полк примкнул к мятежникам, которые готовились наступать на Соледад-дель-Мар. Имелись также сведения, правда ещё не проверенные, о высадке противника на западном побережье Сакраменто. Святой боже! Откуда у Барриоса столько людей? Очевидно, он вербовал наёмников в странах Центральной и Южной Америки.

Габриэль закурил сигару и рассеянно уставился на портрет дона Альфонсо. Он вспомнил Росалию… Врачам удалось спасти ей жизнь, и сейчас бедняжка на излечении в психиатрической клинике. После того, как её выпишут оттуда, Габриэль решил отправить её в Серро-Эрмосо на попечение старой тётки, которая воспитала Росалию.

Потом вспомнилась Фрэнсис. Две недели назад американка уехала из Вашингтона, выйдя за миллионера. «Вот я и остался один… А тут ещё эта проклятая революция!»

Несколько секунд он глядел на дым сигары, но видел себя то с одной, то с другой любовницей в огромной старинной кровати. И воспоминание о минувших наслаждениях — поцелуях, запахах, тихом шёпоте, стонах, утончённых ласках — усиливало в нём чувство уныния и одиночества. Последнее время женщин ему приводил Титито, но американские девки его не удовлетворяли. Он находил их слишком неопытными, а старание, с которым они занимались любовью, делало их похожими на прилежных учениц колледжа или даже воскресной школы, рассчитывающих на хорошую отметку. И ещё их объятия напоминали партию в теннис, где оба партнёра придерживаются твёрдых правил и ведут подсчёт очков.

Он вздохнул, взглянул на совершенно пустой стол и подумал о неблагодарном Пабло, который отказался от его дружбы и оскорбил его. Что с ним случилось? А если Пабло решил присоединиться к революционерам?.. Впрочем, куда ему! Интеллигенты типа Ортеги сильны только в теории. Они живут в лживом мире книжных фантазий, а крови и насилия боятся, как дети тёмной комнаты.

Габриэль встал, подошёл к окну и, прислонясь лбом к стеклу, взглянул на деревья парка и вдруг вспомнил дочерей, внуков, сад у своего дома в Серро-Эрмосо.

Потом снова сел за стол и велел секретарше соединить себя с никарагуанским послом.

— Как дела, дружище? — крикнул он в трубку. — Нет… Очень хорошо. Конечно. Ну что вы… это я должен извиниться, совершенно потерял голову. Одно могу сказать вам с уверенностью, дорогой посол: если мы не примем серьёзных мер, кубинский огонь охватит всю Америку. — Некоторое время Габриэль молчал, слушая собеседника, потом предложил: — Надо добиться, чтобы совет как можно скорее создал временный консультативный орган и направил в Соледад-дель-Мар комиссию — проверить на месте справедливость моих обвинений. Суда, на которых были доставлены люди Барриоса, удалось сфотографировать в момент, когда они бросали якорь в небольшой бухте в двадцати с небольшим километрах от Соледад-дель-Мар. Имеются к тому же и свидетели. Солдаты пятого пехотного полка захватили в плен двух раненых мятежников, брошенных товарищами, и получили от них ценные показания, доказывающие помощь правительства Кубы войскам, высадившимся в Сакраменто… Разумеется, дружище. Хорошо, встретимся!

Вечером того же дня Габриэль велел Альдо Борелли отвезти себя к памятнику Линкольну, как делал всегда в минуты грусти и одиночества. Он медленно поднялся по лестнице и, остановившись у подножия мраморной фигуры, долго смотрел на ярко освещённое лицо. Затем, засунув руки в карманы и опустив голову, стал задумчиво ходить вокруг памятника… Одинокие шаги Габриэля эхом отдавались под пустынными в этот час сводами.

Авраам Линкольн, казалось, спокойно взирал на купол Капитолия, который белел вдалеке. Несколько мгновений Габриэль Элиодоро стоял, прислонившись к колонне и глядя на длинный прямоугольный пруд, где отражались огненные лучи заката и светлый обелиск. Он почувствовал, что грудь его сжимается от безысходной тоски, неизвестно откуда взявшейся.

В этот вечер, перед тем, как лечь, Мишель Мишель сделал запись в своём дневнике: «12 августа. Среда. Новая революция. Боже мой! Пришёл конец Хувентино Каррере, а у меня нет ни мужества, ни здоровья для встречи ещё одного посла. Решил уволиться из посольства и вернуться на родину. Я откладывал в банк кое-какие сбережения в долларах, и это позволит мне безбедно прожить остаток дней. Думаю открыть в Авиньоне ресторан с латиноамериканской национальной кухней. Может даже женюсь на даме средних лет, не слишком уродливой, экономной, работящей и не чрезмерно жаждущей супружеских ласк. Кстати, у меня есть рецепт знаменитых сакраментских «эмпанадас». Ресторану я дам экзотическое название «Парамо», или «Серро-Эрмосо», либо просто: «У Мишеля». В Авиньоне буду писать мемуары и ждать смерти. Entrez, cher madame. Vous etes en retard».

Посреди ночи Мишеля разбудили крики. Узнав голос посла, он вскочил с постели, накинул халат и поднялся на второй этаж. Там Мишель увидел Габриэля Элиодоро, который расхаживал по коридору босиком в одних пижамных брюках, жестикулируя и крича: «Сволочи! Трусы! Не удирайте! Увидев мажордома, Габриэль остановился и замолчал.

— Вам что-нибудь нужно, господин посол?

— Разве я тебя звал?

— Мне показалось, ваше превосходительство… — пробормотал Мишель, склонив голову и собираясь уйти.

— Подожди. Спустимся вместе.

Посол взял Мишеля под руку, чего до сих пор никогда не случалось, и они спустились вниз. Мишелю было не по себе, он не знал, что говорить, к тому же близость полуголого разгорячённого и потного посла действовала на него неприятно.

Они вошли в библиотеку. Мажордом зажёг свет, а Габриэль Элиодоро, несколько минут неприкаянно побродив по комнате, попросил: