Царствование императора Николая II - Сергей Ольденбург

Не успело кончиться восстание в Лодзи, как начались рабочие волнения в Одессе (12 июня); объявлена была всеобщая забастовка; бастующие задерживали поезда, высаживая из них пассажиров; район порта оказался во власти революционной толпы.

14 июня на самом новом броненосце Черноморского флота «Потемкин-Таврический» команда, под предлогом выдачи несвежего мяса, восстала, зверски перебила большинство офицеров во главе с командиром и, подняв красный флаг, направила броненосец на Одессу, где в то время как раз происходили волнения.

15 июня «Потемкин» под красным флагом появился в одесском порту. Положение стало угрожающим: тяжелые морские орудия могли разнести любое здание в городе. Войска, оцепив кордоном район порта, предотвратили дальнейшее распространение бунта; в гавани, где не было власти, начались пожары и грабежи.

17 июня к Одессе подошла Черноморская эскадра из четырех броненосцев. «Потемкин», пользуясь своим более быстрым ходом, прорезал строй эскадры - и не только его при этом не обстреляли, но еще один броненосец, «Георгий Победоносец», последовал за ним. Офицеров (кроме одного, который покончил с собой) отослали на берег на паровом катере. Возникала небывалая «революционная эскадра» - кроме двух броненосцев, в ней состоял и один миноносец.

Но уже 18 июня среди матросов «Георгия» началось отрезвление. Они не пошли так далеко, как потемкинцы; они не пролили крови. Им было легче вернуться на путь долга. Напрасно потемкинцы грозили пустить ко дну «Георгия»; его команда привела свой корабль в Одесский порт и вступила в сношения с военными властями. Уже 20 июня офицеры вернулись на броненосец, а главные участники бунта (несколько десятков человек) были арестованы.

«Потемкин» еще странствовал несколько дней по Черному морю, но он оказался на положении пиратского судна: все гавани были ему закрыты. Только насилием мог он добывать себе уголь, воду и пищу. Попытка зайти в Феодосию 22 июня показала матросам безнадежность их положения: население массами бежало за город, а солдаты, рассыпавшись цепями, обстреляли десант потемкинцев, вышедший на берег за водой и углем. На одиннадцатый день с начала бунта, 24 июня, «Потемкин» явился вторично в румынскую гавань Констанцу; там команда вышла на берег и сдалась румынским властям, которые обещали не выдавать ее. Разделив между собою судовую кассу, «потемкинцы» разбрелись по Европе, а броненосец был возвращен русским властям.

Июньские бунты, при всей их серьезности, в то же время показали, что войско остается верным и что мятежники, даже обладая таким мощным орудием, как лучший броненосец черноморского флота, быстро «сдают» из-за внутренней неуверенности в своей правоте; в этом отношении особенно характерен случай с «Георгием Победоносцем».

28 июня был убит московский градоначальник гр. П. П. Шувалов: напоминала о себе боевая организация с.-р. Вообще же она находилась в периоде упадка: в конце февраля при случайном взрыве погиб руководитель ее петербургской группы Швейцер, а в самом центре оказался «провокатор» (Татаров), расстроивший целый ряд готовившихся покушений.

Наряду с революционными вспышками происходили и инциденты «обратного характера». Уже кровавые волнения в Баку (в феврале) были не выступлением против власти, а междоусобицей татарских и армянских элементов города. 9 июля в Нижнем Новгороде произошло столкновение революционной демонстрации с толпой портовых рабочих («крючников»), которые разогнали демонстрантов, причем был один убитый и 30-40 раненых. В Балашове (Саратовской губ.) толпа народа осадила здание, где собрались земцы и интеллигенция для обсуждения политических резолюций, и грозила с ними расправиться. Губернатор, П. А. Столыпин, личным вмешательством успокоил толпу, в своем объявлении по этому поводу признав, что ею руководило «несомненно оскорбленное, хотя и дико патриотическое чувство».

Государь следующим образом определил свое отношение к таким «самочинным» выступлениям против врагов строя: «Революционные проявления дальше не могут быть терпимы; вместе с тем не должны дозволяться самоуправные действия толпы».

На маньчжурском фронте продолжалось затишье. Происходили только мелкие стычки. В северной Корее вдоль берега медленно продвигался вперед крупный японский отряд, но еще и в августе он находился в нескольких десятках верст от русской границы.

Японцы воспользовались своим господством на море и 21 июня высадили на Сахалине две дивизии. Русских войск на острове было 3000-4000 человек, включая ополчение из каторжан. Борьба была слишком неравная; она растянулась почти на два месяца только вследствие больших размеров острова.

Созыв конференции для переговоров о мире был намечен на вторую половину июля. После некоторого колебания государь назначил главным русским уполномоченным С. Ю. Витте. Выбор этот мог показаться странным ввиду почти открыто «пораженческой» позиции бывшего министра финансов. Но государь учел, что Витте - человек талантливый, быстро осваивающийся с возложенной на него ролью; кроме того, в случае неуспеха переговоров было бы меньше нареканий, если бы разрыв произошел при таком определенном стороннике мира, как Витте. К тому же последнее слово государь сохранял за собой.

Витте выехал из Петербурга 6 июля. Проезжая через Берлин, он виделся со своим другом, банкиром Мендельсоном, и говорил ему, что России, конечно, придется отдать Японии Сахалин и заплатить большую контрибуцию. Опасаясь сопротивления со стороны государя, он просил устроить так, чтобы германский император повлиял на него в сторону уступок.

Государь между тем делал все от него зависевшее, чтобы обеспечить возможность продолжения войны. Он ловил всякое заявление против немедленного мира, выражал свое согласие с ним и свою благодарность. На телеграмму группы Оренбургского духовенства он (18 июля) ответил: «Русские люди могут положиться на меня. Я никогда не заключу позорного или недостойного Великой России мира». На телеграмме Хабаровской городской думы, просившей не заключать мира до победы, государь начертал: «Всецело разделяю ваши чувства». Но он в то же время не мог не видеть, как малочисленны были эти резолюции…

Заграничная русская печать упорно требовала немедленного мира. «Продолжение войны будет стоить гораздо дороже той контрибуции, о которой мы могли бы сговориться с японцами… Государственный расчет предписывает нам примириться с уступкой Сахалина», - писало «Освобождение». Ему вторила и легальная левая печать, причем «Наша Жизнь» уже в мае советовала отдать японцам Сахалин, пока они его еще не заняли, а в «Сыне Отечества» проф. Бодуэн-де-Куртенэ рассуждал о том, что и Владивосток уступить, в сущности, не более позорно, нежели Порт-Артур.

Только из армии шли более бодрые вести. Отдохнув, пополнившись молодыми силами, ощущая непрерывное нарастание своей мощи, маньчжурская армия была опять готова к борьбе; солдатской массе внушали мысль, что для возвращения домой надо разбить японцев - иначе придется опять отступать, а Сибирь велика, и войне тогда конца не будет…

Государь произвел большие перемены в руководящих кругах военного и морского ведомства: 23 июня военный министр ген. В. В. Сахаров был заменен ген. А. Ф. Редигером; 30 июня - морской министр адм. Авелан - адм. Бирилевым; начальником Генерального штаба был назначен ген. Ф. Ф. Палицын. За лето были объявлены еще две частные мобилизации, прошедшие совершенно спокойно. После неудачи военного займа во Франции в мае был заключен краткосрочный заем на 150 миллионов в Германии, а 6 августа был выпущен внутренний заем на 200 миллионов рублей. Золотой запас за первое полугодие 1905 года еще возрос на 41 миллион р.

7 июля государь послал императору Вильгельму приглашение прибыть в финские шхеры. Этот вызов сильно заинтересовал германские правящие круги. Вильгельм II последовал зову государя, и 10-11 июля состоялось свидание на рейде Бьерке, на яхте «Полярная звезда». После обмена мнениями о создавшемся международном положении германский император напомнил государю о проекте русско-германского оборонительного союза, возникшем в момент обострения англо-русских отношений из-за инцидента в Северном море, и указал, что с новым французским министром иностранных дел Германии стало гораздо легче ладить. Государь выразил удовлетворение по этому поводу и сказал, что в таком случае ничто не мешает заключению договора. Вильгельм II тут же представил государю свой проект соглашения, и оба монарха скрепили его своими подписями. Желая подтвердить формальное значение этой бумаги, Вильгельм II дал на ней расписаться своему адъютанту фон Чиршки, а с русской стороны, не читая, по предписанию государя свою подпись поставил морской министр адм. Бирилев.

Бьеркский договор устанавливал взаимное обязательство для России и для Германии оказывать друг другу поддержку в случае нападения на них в Европе. Особой статьей указывалось, что Россия предпримет шаги для привлечения Франции к этому союзу. Договор должен был вступить в силу с момента ратификации мирного договора между Россией и Японией. Острие договора было явно направлено против Англии.