Тишина - Э. К. Блэр
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Моя собственная Страна чудес.
— Это потрясающе, не так ли?
— Это захватывает дух, — говорю я, а затем поворачиваюсь к нему лицом, прижимаясь к нему всем телом и обвивая руками его талию.
— Я никогда не думала, что что — то подобное может существовать в этом мире.
— Я чувствую то же самое, когда смотрю на тебя.
Мы стоим здесь, на крыше нашего собственного личного замка и обнимаем друг друга. Деклан прижимает мою голову к своей груди, покрывая меня поцелуями. Мы обнимаемся это все, что нам нужно делать в этот момент столь необходимого покоя и, наконец, я могу дышать. Тяжесть мировых невзгод становится все менее и менее удушающей по мере того, как я продолжаю двигаться по пути, который предлагает мне Деклан. Конечно, часть меня все еще болит за моего отца и за моего брата, но это печаль, с которой мне придется бороться всю оставшуюся жизнь. Просто нет лекарства от разбитого сердца, которое превосходило бы непостижимую агонию. Некоторые раны настолько глубоки, что нет никакой возможности их залечить. Но здесь, с Декланом, я надеюсь, что однажды боль станет более терпимой.
— Я думал кое о чем по дороге сюда на самолете, — говорит Деклан, нарушая молчание между нами. — Нам нужно сходить в «Водяную лилию».
Я улыбаюсь, когда думаю об Айле. Остаться с ней, когда я была на самом дне, думая, что Деклан погиб от рук Пика, было, вероятно, лучшим местом, где я могла оказаться. У нас было так много замечательных бесед, и теперь я понимаю, что так много знаю о его бабушке, хотя он никогда по — настоящему с ней не разговаривал.
— У Айлы прекрасное сердце, — говорю я ему. — Я скучаю по ней.
— Как ты думаешь, почему она никогда ничего мне не говорила? У нее в комнате есть моя фотография, и она знает, кто я такой.
Когда я смотрю на него, я вижу маленького мальчика, затерявшегося глубоко в его глазах.
— Может быть, она была напугана. Может быть, она не знала, что сказать.
— Может быть, — отвечает он. — Как насчет того, чтобы навестить ее завтра? Давай проведем остаток дня вместе.
Он наклоняется и целует меня, прежде чем сказать:
— Прогуляйся со мной.
Мы возвращаемся вниз по потайной лестнице, а затем спускаемся на главный этаж дома. Пройдя через атриум, мы выходим на улицу.
— Все выглядит совсем по — другому, чем было, когда мы уезжали пару месяцев назад, — говорю я, пока мы бесцельно прогуливаемся среди цветов.
Мы поднимаемся по каменной тропинке, которая проходит вдоль клинкерного грота, а затем бредем по другой травянистой тропинке, петляя между деревьями и переступая через узкий журчащий ручей. Я смотрю вниз на дом и смеюсь про себя, когда вижу огромные бреши, которые все еще остаются в цветущих кустах, обрамляющих внешнюю стену.
— Что тут смешного?
— Я все еще не могу поверить, что ты вырвал все фиолетовые кусты, — говорю я ему, и когда он смотрит вниз на дом, чтобы увидеть пробелы, он пожимает плечами.
— Моя дорогая ненавидит фиолетовый, — небрежно говорит он и продолжает идти.
— Посиди со мной, — говорит он, когда мы оказываемся в окружении ярко — желтых нарциссов.
Я устраиваюсь между ног Деклана и прижимаюсь спиной к его груди, когда он садится позади меня. Мы оба смотрим на цветы, когда я погружаюсь в его объятия.
— Скажи мне, что ты счастлива, — говорит он, и я честно отвечаю:
— Я счастлива.
— Знаешь, когда я впервые увидел тебя, я понял, что должен обладать тобой.
Я прижимаюсь к нему головой, слушая, как он говорит.
— Я никогда раньше ни к кому не испытывал таких сильных чувств. Я до сих пор помню, как прекрасно ты выглядела в тот вечер в своем темно — синем шелковом платье и с длинными рыжими волосами. Я был совершенно очарован тобой.
— И я помню, как ты даже не надел галстук — бабочку на свой собственный вечер с черным галстуком, — поддразниваю я.
— Я знаю, что наше начало было испорчено, но я бы не стал этого менять. Потому что без этого у нас не было бы всего этого.
— Но я никогда себе этого не прощу.
— Мне нужно, чтобы ты кое — что знала.
Серьезность в его тоне заставляет меня сесть и повернуться к нему лицом.
— Мне нужно, чтобы ты знала, что я простил тебя, и той ненависти, которую я раньше испытывал к тебе… ее больше нет.
Его слова успокаивают, и когда он начинает вращаться в калейдоскопе, я мигаю, чтобы он прояснился. Но эти слезы не причиняют боли — они исцеляют. Он кладет ладони мне на щеки и снова целует.
— Ты отдаешься мне так, как не смогла бы ни одна другая женщина. И даже если бы они могли, я бы не хотел, чтобы они это делали. Я не идеален — ты даже несколько раз указывала мне на мои недостатки, но никогда не бросала их мне в лицо с насмешкой, — говорит он с благодарностью. — И когда я говорю тебе, что ты мне нужна, я имею это в виду. Я не могу сражаться с этим миром без тебя на моей стороне. Ты самая храбрая женщина, которую я знаю.
— Нет.
— Так и есть. Боже мой, какая жизнь выпала на твою долю, все, что тебе пришлось вынести, и вот ты здесь, все еще сражаешься. Все еще пытаешься.
— Из-за тебя, — говорю я ему. — Каждый вдох — это выбор, и я решаю продолжать делать его ради тебя.
— Тогда я подарю тебе долгую жизнь, наполненную вдохами, — утверждает он, прежде чем взять мое лицо в ладони и пристально посмотреть мне в глаза. — Я как — то говорил тебе, что самая истинная часть человека — самая уродливая.
— Я помню ту ночь.
— Самые уродливые части тебя — это твои самые темные стороны. И поверь мне, когда я говорю тебе, что хочу любить все твои самые темные стороны.
Он лезет в карман, и мое сердце бьется так, как я никогда раньше не чувствовала, когда он достает кольцо.
— И я обещаю тебе, что буду любить всю твою тьму, если ты пообещаешь
