Русская народная утопия (генезис и функции социально-утопических легенд) - Кирилл Васильевич Чистов

Примерно такая же история разыгралась и в Медянской волости Пермской губернии. Здесь царистские иллюзии приобрели форму слуха об особом царском «указе с золотой строчкой», который якобы отменял распоряжения министров (Е3). Группа крестьян собирается идти в г. Камышлов для того, чтобы разыскать этот «указ с золотой строчкой». Всего в Пермской губернии участвовало в волнениях до 200 тысяч человек.[676]

Длительное ожидание царского указа, естественно, вело к изживанию этой формы иллюзии и к переходу к созданию ложных указов от царского имени. Однако на этот раз события развивались в ускоренном темпе. Группа крестьян из д. Березомысской, Воскресенской и Черноярской, собравшись в Горной Челябе, сочинили подложный приказ от имени Николая I и палаты государственных имуществ с согласием на передачу государственных крестьян в «удел», т. е. в помещичье владение «господина министра Кульнева». По мысли авторов подложного указа, он должен был подорвать веру в царя и его добрые намерения, и поэтому сразу же вслед за ним было распространено воззвание о поголовном ополчении всех крестьян от 15 до 60 лет на защиту «свободы». Во вспыхнувшем восстании участвовало 40 тысяч человек. Оно было разгромлено, но волнения в отдельных волостях продолжались еще долго.[677]

В ходе восстания челябинских крестьян была, видимо, окончательно изжита вера в добрые намерения правящего царя Николая I. Но это еще вовсе не означало, что все формы царистских иллюзий были исчерпаны. Возникающая антиниколаевская легенда, на этот раз социально-утопическая по своей сущности, принимает на первом этапе своего развития две различные формы. В 1844 г. распространяется слух о том, что «дело переменится около Евдокии» (т. е. около 1 марта) — «воцарится царь Александр» (т. е. сын и наследник Николая I, будущий царь Александр II). Как будто начинает формироваться легенда о царевиче-«избавителе». Получила ли она дальнейшее развитие, мы не знаем, так как последующие известия из этого района связаны с усилением интереса крестьян к старой легенде о великом князе Константине Павловиче.

Жестокое усмирение волнений породило слух о том, что для расследования приедет Константин Павлович. Характерно, что теперь ожидается не реальный наследник, как это было в Каргопольском уезде в 1843 г., а легендарный «избавитель» Константин.[678] Вместе с распространением слухов в тех же районах Оренбургской губернии появился и самозванец. Как сообщалось в докладе 1-му департаменту министерства государственных имуществ, он «приезжал в разных видах, иногда с казаком, иногда с солдатом, сказывая, что у него расположено войско в Киргизской степи за Усть-Уйскою крепостью около реки Абуги, которое с ним вступит в Челябинский уезд для освобождения содержащихся в Челябе крестьян и для лишения жизни волостных и сельских начальников и тех крестьян, которые в 1843 году не хотели участвовать в беспорядках, причем требовал денег и письменного согласия».[679] По другим сведениям он придет с войском «на помощь крестьянам убить все начальство за делаемые будто бы черни притеснения»[680] или «посредством оставленного в Киргизской степи войска даст свободу содержащимся в Челябинском остроге крестянам».[681]

На сходке нескольких деревень крестьянин д. Гороховой Иван Клюкин уверял в истинности великого князя Константина и призывал встать на его сторону «обещая, что по истреблении начальников жизнь будет самая лучшая, без всякой заботы». И. Клюкин читал библию (видимо «Откровение Иоанна»), толкуя о царе Константине, что «он уже 15 лет скрывается по разным местам и что скоро будет судить своим судом и те, которые ему теперь помогут, выйдут в люди и он их не забудет».[682] На вопрос двух крестьян, присутствовавших на сходке, «какие имеет царевич доказательства о своем происхождении, — Клюкин отвечал, что с ним был в бане и видел у него грудь, обросшую волосами крестом, чего ни у одного человека не царской крови нет».[683] Он говорил, что Константин придет с войском к 15 мая и истребит все начальство и тех из крестьян, которые не участвовали в беспорядках в 1843 году. На сходке собирались деньги в помощь великому князю и его войску.

В деревнях Орунбургской губернии были произведены многочисленные аресты, пока, наконец, в г. Кургане Тобольской губернии не был арестован самозванец, бывший каторжник Константин Калугин, сосланный в Сибирь в 1828 году. Как докладывал в Министерство государственных имуществ генерал от инфантерии Обручев, следствием, несмотря на то, что К. Калугин свое самозванство отрицал, было установлено, что «около того времени как между государственными крестьянами разнеслись нелепые слухи о появлении цесаревича великого князя Константина Павловича, он разъезжал по деревням там, где слухи сии наиболее распространялись, и имел короткие связи с проживающими в д. Степной чиновником Важининовым, с отставным вахмистром Новокрещеновым и с некоторыми помещичьими и государственными крестьянами, которые уличают его в том, что он именовал себя цесаревичем Константином Павловичем и в доказательство этого показывал грудь, обросшую волосами, и рану на ноге, полученную будто бы в 1812 г.»[684] Таким образом, оренбургский эпизод 1845 г. интересен не только ясностью характера царистских иллюзий, предшествующих легенде об «избавителе», и быстротой их смены, но и непримиримостью социальной идеологии, которая сказалась в легенде (расправе подлежат даже те крестьяне, которые не приняли участия в восстании 1843 г.). Примечательна та форма, в которой выступает на этот раз мотив узнавания (Н): грудь, обросшая волосами, крест и раны, якобы полученные в 1812 г. Таким образом, мы встретили еще раз, теперь почти в середине XIX в. типично средневековое феодальное представление о том, что люди царской крови должны физически отличаться от обыкновенных людей, на их теле должны быть какие-то особые царственные знаки.

Есть сведения о том, что легенда интенсивно бытовала в это время и в центральных районах России. В апреле 1848 г. известный впоследствии востоковед, тогда чиновник Министерства внутренних дел В. В. Григорьев, был специально командировал в Москву для изучения слухов о великом князе Константине. В. В. Григорьев совершил с этой целью вместе с паломниками хождение к Троицко-Сергиевской лавре. Высокообразованный и высокопоставленный наушник отмечает в своем донесении министру внутренних дел, что до его приезда в Москву, по рассказам, здесь был арестован беглый солдат, выдававший себя за Константина Павловича, а сейчас, как он пишет, разговоры о Константине «по-видимому, совершенно замолкли… Во время же самого разгара слухов о мнимом появлении Константина Павловича, ходили о нем в народе разные нелепые слухи и между ними следующий, особенно отличающийся своею дикостью. Говорили, что когда государь император узнал о появлении в Москве Константина Павловича, то весьма обрадовался, что его брат жив и стал звать его к себе в Петербург, обещая всю дорогу ему туда устлать бархатом. „Не надо мне бархату,