Чёрный город - Борис Акунин

По его лицу скользнула гримаса, и Саадат сразу сменила курс:

— Не хочешь быть предпринимателем — не надо. Занимайся чем пожелаешь. Я знаю, у тебя есть собственные средства, но ты не представляешь, что такое настоящее богатство. Любое хобби, любая фантазия — всё будет тебе доступно…

Опять не то, почувствовала она. С каждым словом он будто отодвигался. В сердце шевельнулась паника.

— Я люблю нефть, — быстро сказала Саадат, — но ради тебя я откажусь от нее. Продам свой бизнес — сейчас самое подходящее время, с руками оторвут. Я получу миллионы. Мы уедем в Москву или в Европу — куда скажешь. Ты будешь воспитывать Турала. Ты сделаешь из него такого же мужчину, как ты. А я буду с тобой. И больше мне ничего не нужно… Почему ты молчишь? — в отчаянии воскликнула она.

Он погладил ее по руке.

— Мы обсудим это, когда я сделаю дело, из-за которого должен уехать.

— Не говори так рассудительно! — Она перехватила его пальцы. — Мне нужен твой ответ сейчас! Говори, чего ты хочешь? Я на всё согласна… А, я поняла! Ты гордый человек, тебе претит мысль жить на средства жены! Хочешь, я перепишу всё на тебя?

Эрастуш поцеловал ее запястье, поднялся.

— Тебе не нужно моих денег? Хочешь, я отдам всё свое состояние в доверительное управление до совершеннолетия Турала? Мы будем жить бедно, только на твои средства!

Тут он прижал ее к себе, заставил замолчать поцелуем.

Потом сказал:

— Ты лучшая из женщин. Я непременно к тебе вернусь. Но сейчас мне действительно нужно уходить.

И ушел.

Саадат опустилась на стул, поникла, заплакала.

Зафар отодвинулся от потайного окошка, закрыл лицо руками. Он всегда подсматривал за тем, что происходит в будуаре. Не из сладострастия, которое было ему чуждо, а чтобы вовремя делать то, что нужно: прибавить или убавить освещение, раздвинуть занавес в нише и прочее. И потом, разве можно оставлять госпожу без присмотра с чужими людьми, чья душа потемки? Мало ли что.

Но никогда, ни разу за все годы он не испытывал такой муки. Как госпожа снимает перед любовником невесомые халаты, одетые один поверх другого, и остается совершенно нагой, Зафар видел множество раз. Но сегодня она слой за слоем обнажала свою душу, и это зрелище разбило ему сердце.

Случилось ужасное несчастье, которого он не ждал. Саадат полюбила.

«Это только для меня несчастье, для нее — счастье», — сказал себе евнух и подумал, что потом, быть может, найдет в этой мысли утешение. Но не сейчас.

Живешь с детства в беспросветном, враждебном мире, радости которого созданы не для тебя. Знаешь, что обречен на вечное одиночество, и даже находишь в этом состоянии свои выгоды: ты внутренне свободен, никому ничем не обязан, ничего не страшишься, не зависишь от низменных страстей.

И вдруг в твоей жизни появляется Саадат.

Когда он впервые ее увидел, показалось, что в наглухо запертой и темной комнате распахнулись ставни, внутрь хлынуло яркое солнце, подул свежий ветер, и стало видно, в каком холодном, душном чулане ты жил прежде. Заболело оттаивающее сердце. В существовании появился смысл: быть рядом с ней, служить ей, греться ее теплом и питаться ее светом. Вот это и есть счастье, которое он не променял бы ни на что, даже на возвращение отнятого мужества. Зачем оно нужно, если рядом не будет Саадат?

Целых десять лет прожил он, как в блаженном сне, после которого должно наступить еще более лучезарное пробуждение.

Дело в том, что у Зафара появилась мечта. Далекая, словно сияющая в небе звезда, но в отличие от звезды достижимая.

Когда-нибудь госпожа поймет, что на свете существует только один настоящий человек, а все прочие — мираж и химера, летучие тени. У нее откроются глаза, она увидит рядом душу, готовую слиться с ее душой без остатка.

Тому есть два препятствия. Саадат слишком женщина и слишком богата. Но первое со временем пройдет. Нужно подождать еще лет двадцать или тридцать. Когда ей будет пятьдесят или шестьдесят (у разных женщин это по-разному), сок перестанет бурлить. Тогда они сравняются. И будут жить с душой душа, счастливо и безмятежно — сколько даст Аллах.

Вторая преграда тоже может рухнуть. Всё материальное ненадежно. Может произойти банкротство, или упадет спрос на нефть, или грянет революция. Саадат всё потеряет. И тут окажется, что у ее преданного раба есть средства, на которые можно безбедно жить. Вот почему Зафар во всем себе отказывал, крал хозяйские деньги, втихомолку давал ссуды под хищный процент. Уже сегодня в швейцарском банке лежит немаленькая сумма, а через двадцать или тридцать лет она превратится в солидный капитал. Саадат ни в чем не будет нуждаться. Такая женщина не может жить в бедности.

Но госпожа произнесла слова любви другому человеку, и тот пообещал вернуться. Мечта рухнула. Всё кончено. Зафар сидел, согнувшись в три погибели, и кряхтел — это пытались и не могли пролиться слезы, потому что за всю свою жизнь евнух ни разу не плакал. Не умел.

Из-за мучительных этих потуг он не заметил, как в комнатку вошла Саадат. Она обняла своего верного слугу и залилась слезами за двоих.

— Ты слышал, слышал? — захлебывалась она. — Ты думаешь, он вернется? Нет, конечно, нет! С ним что-то случится, я чувствую. Я его никогда больше не увижу! Боже, какая я дура! Я всё всегда делала не так. Не так жила, не так себя с ним вела…

Она говорила еще много глупых женских слов, а Зафар молчал, гладил ее по голове. Сердце сильно болело — за нее, не за себя.

— Не убивайтесь, госпожа. Он сильный, а значит ничего с ним не случится. Он человек слова, а значит он вернется. А если не вернется, я отправлюсь за ним и привезу его. Можете на меня положиться, — твердо сказал он, когда ее рыдания немного утихли. — Я сделаю всё для того, чтобы вы были счастливы.

Никогда еще он не произносил при ней такой длинной речи.

Саадат подняла лицо, внимательно посмотрела на перса.

— Ах, Зафар, у меня есть сын, который мне дороже всего под солнцем. Теперь еще появился мужчина, которого я полюбила… Но иногда мне кажется, что во всем мире у меня нет никого ближе, чем ты.

— Аллах с вами. Как можно такое говорить? — укоризненно покачал головой он. — Я калека, я ваш раб, а вы — царица из цариц.

Эраст Петрович вышел на совершенно темную, без единого огонька, улицу, и повернул голову вправо. Оттуда доносилось мерное похрустывание непонятного происхождения. От стены отделилась черная массивная тень.

— Быстро вышел, Юмрубаш. Думал, долго ждать буду.

— Ты? — обрадовался Фандорин. — Я как раз собирался к тебе. Но откуда ты узнал, что я здесь?

— Это Ичери-Шехер, всё тут знаю. Чего не знаю — люди рассказывают. — Гасым пожал плечами и снова захрустел. В руке у него был кулек, из которого он что-то доставал и совал в рот. — Козинаки хочешь? Зря не хочешь, вкусный. Ты убил твоя враг? Э, не отвечай, сам отвечу. Не убил бы — не пошел бы к женщина.

— Про это потом расскажу. У меня к тебе дело, важное.

— У меня тоже дело, Юмрубаш. Но ты старый, голова седой. Ты первый говори.

Хорошо иметь дело с человеком, который не любит долгих разговоров, подумал Фандорин. Особенно если времени мало. И спросил главное:

— Мне нужна твоя п-помощь. Поедешь со мной?

— Куда?

— В Вену.

— Где это Вена?

— Д-далеко.

— Дальше, чем Шемаха?

— Дальше.

Гочи помолчал, задумчиво похрустел.

— Зачем так далеко ехать?

— Я должен провести расследование убийства эрцгерцога.

— Ай-ай, — расстроился Гасым. — Кто он, этот Эрц? Твой родня?

Оказывается, можно жить в современном городе, где на каждом углу кричат газетчики, и не иметь ни малейшего представления о том, что происходит в мире!

— Нет, не родня.

— Друг?

Эраст Петрович начал объяснять, кем был Франц-Фердинанд и почему нужно немедленно отправляться в путь. Гочи не перебивал.

— Понятно. Его дядя твой друг, — сказал он, дослушав. — У старый царь нет никого, кто может за племянник мстить. Помогать надо. Дело хорошее. Почему не поеду?

«Надо будет купить ему в Батуме цивилизованной одежды, а то в Сербии его примут за башибузука. И обучить манерам. Пользоваться вилкой, носовым платком. Ладно, нам ехать три дня. Будет чем заняться».

— П-погоди, — вспомнил Фандорин. — Ты говорил, у тебя ко мне тоже важное дело?

Гасым вздохнул.

— Человек один приходил, записка приносил, мне читал. От твой жена записка.

— От Клары?

Про пленницу жгучих страстей Эраст Петрович, честно говоря, совсем забыл. Как она могла прислать записку Гасыму?

Он взял сложенный листок. Чиркнул спичкой.

Знакомым стремительным почерком сверху было написано: «Ради Бога, добрый человек! Отнесите это в гостиницу „Националь“ господину Фандорину. Он даст вам денег! Клара Лунная».