Твои, Отечество, сыны - Александр Родимцев

Итак, действия диверсионных и разведывательных групп были началом наших активных действий в обороне. Мы выполняли установки, которые я получил на совещании в Военном совете армии. Вскоре гитлеровцы почувствовали, что опасность подкарауливает их на каждом шагу. На дорогах в морозной степи исчезали их патрули. Исчезали разведчики, связисты, саперы, — пылали машины с горючим и боеприпасами, взлетали в воздух дома, в которых оккупанты пытались пересидеть в тепле русскую зиму.

Немецкое командование было не на шутку встревожено потерями и тем психозом страха, который преследовал фашистов в бескрайних заснеженных русских просторах. В этом признавались пленные немцы. По ночам они опасались выходить в одиночку из домов. Но и в домах их все чаще настигали осколки гранат и автоматные очереди.

Как говорится, из капель образуются реки и моря.

Немецкое командование, конечно, видело, что его ежедневные, как будто незаметные, потери постепенно слагались на огромной протяженности фронта в четырехзначные и пятизначные числа.

По-своему низко и подло гитлеровцы решили «уравнивать счет». Они принялись уничтожат население прифронтовых сел и деревень. В листовках, которые они разбрасывали с самолетов, фашисты писали: «Русские, если вы будете наступать, то мы будем поступать так, как поступили с населенными пунктами Перевалочное и Мармыжи».

У неказистого, курносого и очень грязного фашиста, взятого в плен под Мармыжами, наши бойцы отобрали вместе с другими документами отпечатанное на машинке «наставление» и доставили мне. Вот его текст:

«У тебя нет сердца, нервов, на войне они не нужны. Уничтожь в себе жалость и сострадание, убивай всякого русского, советского, не останавливайся, если перед тобою старик или женщина, девочка или мальчик, — убивай, этим ты спасешь себя от гибели, обеспечишь будущее своей семье и прославишь себя навеки».

Извращенные садисты, грабители и убийцы старательно исполняли этот преступный наказ фашистской верхушки.

В Перевалочном и Мармыжах мы увидели чудовищные картины фашистских зверств. Они сожгли до основания все дома, сараи, колхозные постройки. Жителей этих сел — женщин, стариков, детей — расстреляли и трупы бросили в колодцы. На деревьях, которые оккупанты не успели срубить и сжечь, они повесили десятки советских патриотов. В этих селах не осталось буквально ни одного живого существа: гитлеровцы уничтожили и животных.

Глядя на следы злодеяний, каждый из нас невольно задавал себе вопрос: да люди ли эти двуногие, украшенные пауками свастики, крестами и черепами?

Фашисты пытались посеять в наших рядах смятение и страх. А посеяли гнев, неистовый и непримиримый.

После того как силы противника были основательно измотаны непрерывными действиями наших диверсионных и разведывательных групп, утром 22 декабря дивизия, взаимодействуя с 1-й и 2-й гвардейскими дивизиями, перешла в решительное наступление и во второй половине дня освободила в ожесточенных боях населенные пункты Перевалочное, Мармыжи, совхозы Росховец и Сухой Хутор.

Продолжая развивать наступление, 24 декабря мы вели бой за села Ивановка, Пожидаевка, Красная Поляна, а к исходу дня 27 декабря вышли в район сел Плаховка, Головиновка, Полевое, Петровка.

Гитлеровцы всполошились, — они не ожидали от наших войск такого наступательного порыва. Потеряв обжитые места, они сочли, что наиболее выгодным для их обороны может быть рубеж Крюково — Плаховка — Головиновка — Полевое — Семеновское. Этот рубеж они стали усиленно готовить в инженерном отношении и приспосабливать к длительной обороне в условиях зимы.

И снова та же картина зверских расправ с мирным населением. Сотни людей угнаны в Германию, сотни расстреляны…

Воины нашей дивизии дали священную клятву партии и Родине отомстить гитлеровским палачам за невинные жертвы. И они мужественно выполняли эту торжественную клятву.

Условия, в которых мы действовали в ту пору, были сложны. Открытое поле, стужа, снега… Группа истребителей, отобранная из молодых, физически развитых и наиболее отважных бойцов, коммунистов и комсомольцев, пробиралась в тыл врага, поминутно рискуя быть окруженной и уничтоженной. Противник вел за ними неусыпное наблюдение… Обмануть его было не так-то просто. Но наши солдаты и офицеры проникали в логово врага и наносили ему очень чувствительные удары.

В этих ночных рейдах особенно отличилась разведывательная группа младшего лейтенанта Подкопая. Предприняв ночную вылазку на станцию Мармыжи, она уничтожила многочисленный отряд немцев. Это была дерзкая операция, и противник долго не мог опомниться после ночного налета.

Хорошо была организована подготовка разведывательных, штурмовых и истребительных групп в полку, которым командовал майор Василий Соколов. Вместе со своим комиссаром, старшим политруком Олегом Кокушкиным, они искусно руководили деятельностью групп, и оккупанты не знали ни дня покоя.

Олег Кокушкин и сам не раз ходил в разведку, в дивизии его знали как человека высокой отваги.

Я мог бы назвать по памяти десятки фамилий солдат и офицеров, и за каждой этой фамилией — мужество, благородный риск, редкостная находчивость, неукротимая воля к победе.

Словно сейчас он предо мною — невысокий, хрупкий юноша с озорной улыбкой — Михаил Попов-Печер. Этот веселый паренек ухитрялся наклеивать наши листовки на двери домов, в которых обитали эсэсовцы, и даже подсовывать им листовки в карманы!

Гитлеровцы за ним охотились, преследовали, окружали, почти ловили… Почти. А Миша Попов-Печер оставался невредимым. Он снова появлялся в логове врага и добывал очень ценные сведения.

Такими же бесстрашными разведчиками были старший лейтенант Харитонов, политруки Шалыгин, Семенов, Плужников, Робустов, Лукьянов, Захода, Зубенко, Серегин…

Комсомолец Андрей Серегин хорошо знал немецкий язык и проявил себя как отличный наблюдатель. Какая выдержка нужна была этому пареньку, чтобы не раз пробираться в расположение врага, подслушивать разговоры гитлеровцев, переходить линию фронта, неся важные сведения, снова и снова, не дрогнув, идти на смертельный риск!

Люди совершали смелые дела, словно и не замечая, как это трудно давалось. Храбрец возвращался в свое подразделение, скромный, немногословный, и в поведении его не было ни малейшего признака рисовки или желания преувеличить исполненное дело. Война уже давно стала нашим привычным бытом, и риск, и опасность, и смерть были для наших воинов обычными понятиями.

Какие трудные дни и недели ни пришлось переживать на фронте — у нас были не только огорчения и тревоги, но и радости. Мы получали множество писем с заводов и фабрик, из институтов, колхозов, других воинских частей. Иногда казалось, что за делами дивизии с надеждой и гордостью следит вся Родина. Это понятно, ведь сводки Совинформбюро уже не раз отмечали боевые успехи наших соседей гвардейцев. Упоминали и о нас, А каждое имя, названное в сводке, становилось известным миллионам советских людей. Поэтому многие наши солдаты и офицеры получали письма от незнакомых, но искренних, верных друзей и подруг.