До встречи с тобой - Джоджо Мойес

— Как вы смеете предполагать, что я способна оскорбить чувства Уилла? Я делаю все, — прошипела я, — все, что могу придумать. Я изобретаю идеи, вытаскиваю его из дома, разговариваю с ним, читаю ему, забочусь о нем. — Меня понесло. — Я прибиралась за ним. Меняла его мерзкий катетер. Смешила его. Я делаю больше, чем вся ваша чертова семья.

Миссис Трейнор стояла совсем неподвижно. Она выпрямилась во весь рост, зажав сумку под мышкой.

— Полагаю, наш разговор окончен, мисс Кларк.

— Да. Да, миссис Трейнор. Полагаю, что так.

Она повернулась и вылетела из кафе.

Когда дверь захлопнулась, я поняла, что меня трясет.

После разговора с миссис Трейнор я несколько дней не могла прийти в себя. В голове звучали ее слова, сама мысль, что я «ткнула его носом в свое счастье». Я не предполагала, что мои поступки способны повлиять на настроение Уилла. Когда он, похоже, не одобрил моего решения переехать, я решила, что дело в его неприязни к Патрику, а не в каких-либо чувствах ко мне. Более того, вряд ли я выглядела особенно счастливой.

Дома я не могла избавиться от беспокойства. Словно по мне тек слабый ток и пронизывал все, что я делала. Я спросила у Патрика:

— Мы бы съехались, если бы моей сестре не была нужна моя комната дома?

Он посмотрел на меня как на дурочку. Наклонился и притянул к себе, целуя в макушку. Затем опустил взгляд:

— Обязательно носить эту пижаму? Терпеть не могу, когда ты в пижаме.

— Она удобная.

— Она похожа на пижаму моей мамы.

— Я не собираюсь только ради тебя каждый вечер надевать корсет с подвязками для чулок. И ты не ответил на мой вопрос.

— Не знаю. Наверное. Да.

— Но ведь мы не говорили об этом.

— Лу, большинство людей съезжаются, потому что это разумно. Можно любить человека и в то же время видеть финансовые и практические преимущества.

— Я просто… не хочу, чтобы ты думал, будто я тебя вынудила. Не хочу чувствовать, что я тебя вынудила.

Он вздохнул и перекатился на спину:

— Почему женщины всегда снова и снова пережевывают ситуацию, пока она не превращается в проблему? Я люблю тебя, ты любишь меня, мы встречаемся почти семь лет, и у твоих родителей нет лишней комнаты. Все очень просто.

Но мне так не казалось.

Я словно жила жизнью, к которой не успела подготовиться.

В ту пятницу весь день лил дождь — теплой тяжелой стеной, как будто мы очутились в тропиках. Канавы бурлили, ветки цветущих кустарников клонились, словно в мольбе. Уилл смотрел в окно, напоминая пса, которого лишили прогулки. Натан пришел и ушел, подняв над головой полиэтиленовый пакет. Уилл посмотрел документальный фильм о пингвинах, затем сел за компьютер, а я, чтобы нам не пришлось разговаривать, занялась домашними делами. Я остро сознавала, что нам неуютно в обществе друг друга, а оттого, что мы все время находились в одной комнате, становилось только хуже.

Я наконец научилась находить утешение в уборке. Протерла полы, вымыла окна и сменила одеяла. Я превратилась в неугомонный энергичный вихрь. Ни одна пылинка не ускользнула от моего взгляда, ни одно кольцо для салфеток не избежало самого пристального внимания. С помощью бумажного полотенца, смоченного в уксусе, — мамин рецепт — я счищала известковый налет с кранов в ванной, когда услышала за спиной кресло Уилла.

— Что вы делаете?

— Чищу ваши краны от известкового налета. — Я не стала оборачиваться, чувствуя, что он наблюдает за мной.

— Скажите это еще раз, — произнес Уилл через мгновение.

— Что?

— Скажите это еще раз.

— У вас проблемы со слухом? — Я выпрямилась. — Я чищу ваши краны от известкового налета.

— Нет, просто хотел, чтобы вы прислушались к своим словам. Совершенно незачем чистить мои краны от известкового налета, Кларк. Моя мать этого не заметит, мне наплевать, а в ванной пахнет как в дешевой забегаловке, где подают рыбу с картошкой. И к тому же мне хочется гулять.

Я убрала прядь волос с лица. Он прав. В ванной ощутимо пованивало крупной пикшей.

— Идем. Дождь наконец закончился. Я только что разговаривал с папой, он обещал дать ключи от замка — после пяти часов, когда разойдутся туристы.

Мне не слишком понравилась идея вести вежливые разговоры на природе. Но выбраться из флигеля очень хотелось.

— Ладно. Дайте мне пять минут. Попробую отмыть запах уксуса с рук.

Разница между моим детством и детством Уилла заключалась в том, что он принимал свое привилегированное положение как должное. Наверное, если растешь как он, у богатых родителей, в прекрасном доме, посещаешь лучшие школы и роскошные рестораны, словно в этом нет ничего особенного, то поневоле у тебя сложится впечатление, будто все хорошее происходит само по себе, будто ты от природы сто и шь выше других.

Уилл сказал, что все детство прятался на территории замка. Отец позволял ему бродить где угодно, при условии что он ничего не станет трогать. В половине шестого, когда уходили последние туристы, а садовники начинали подстригать кусты и наводить порядок, когда уборщицы опустошали урны и подметали пустые картонки из-под сока и сувенирных ирисок, замок становился его личной игровой площадкой. Когда он рассказал мне это, я подумала, что, если бы замок был предоставлен в полное распоряжение нам с Триной, у нас закружилась бы голова и мы молотили бы воздух кулаками, не веря в собственное счастье.

— Я впервые поцеловался с девушкой перед подъемным мостом. — Уилл притормозил, чтобы взглянуть на него, когда мы гуляли по гравийной дорожке.

— Вы сказали ей, что это ваш личный замок?

— Нет. Наверное, стоило. Она бросила меня через неделю ради парня, который работал в круглосуточном магазине.

Я обернулась и с изумлением уставилась на него:

— Случайно, не Терри Роуленде? Темные волосы, зачесанные назад, и татуировки до локтей?

— Да, он, — поднял бровь Уилл.

— Знаете, он до сих пор работает там. В круглосуточном магазине. Если вам от этого легче.

— Вряд ли он завидует моей судьбе, — ответил Уилл, и я снова замолчала.

Странно было видеть замок таким — тихим, безлюдным. Только мы вдвоем да время от времени садовник вдалеке. Вместо того чтобы глазеть на туристов, отвлекаться на их акценты и неведомую жизнь, я, наверное, впервые увидела замок, начала впитывать его историю. Его каменные стены стояли более восьмисот лет. Здесь рождались и умирали люди, воспаряли и разбивались сердца. И теперь, в тишине, казалось, можно было услышать голоса, шаги на дорожке.