Несущая свет. Том 2 - Донна Гиллеспи

Но вот в душе у нее взыграла гордость — как могла она, неустрашимая дева щита, почувствовать робость перед смертной женщиной? — и Ауриана двинулась вокруг костра. Теперь она уже видела благородный профиль старой ведуньи, окаменевший, похожий на очертания скалы. Рамис и костер были связаны какой-то невидимой нитью; казалось, огонь был подчинен воле прорицательницы: его языки вспыхивали и вновь притухали в такт ее мыслям. Веки Рамис были полузакрыты; ее взгляд, казалось, выражал пустоту, но это была особого рода пустота — пустота, чреватая мыслью и силой. В этот момент ее душа, по-видимому, витала где-то далеко, оставив неподвижное тело. «Может быть, ее душа рыщет сейчас по лесу, словно хищный волк?» — думала Ауриана. Неожиданно ей вспомнились слова Рамис, произнесенные ею много лет назад: «Ты мучаешься страхами своей матери, а не своими собственными». Ауриана поняла, что это было верно. Ателинда так боялась за Бальдемара, которому прорицательница предсказала жуткую смерть, что ее разум сразу же отказывал ей, как только речь заходила о Рамис, именно поэтому мать не видела в прорицательнице ничего кроме скрытой угрозы. Теперь же уже нечего было бояться за Бальдемара — жребий свершился.

«Страх ловит нас в свои ловушки и пожирает наши души. И все же мы до сих пор живы. И теперь, мама, я могу взглянуть на эту внушавшую нам такой ужас женщину не твоими, а собственными глазами».

Ауриана явственно ощутила приказ Рамис войти в круг, очерченный черепами, и сесть напротив нее.

Чуть дыша от волнения, Ауриана переступила черепа, цепочка которых, словно устрашающее ожерелье, бежала вокруг костра, и уселась на землю лицом к Веледе.

Лицо величайшей жрицы Священной Девятки было похоже на лунный лик, низко нависший над пламенем костра, и ее лоб был алым от жара огня. Какой упругой и гладкой казалась ее кожа несмотря на то, что Веледа находилась в очень преклонном возрасте и годилась Ауриане в бабушки. Лицо Рамис напоминало гладкие отполированные водой речные камешки, имеющие мягкие округлые формы, наводящие на мысль о вечности.

Полуприкрытые глаза медленно сосредоточились на Ауриане, в их глубине светился сейчас огонек беспокойного, но всегда сдерживаемого непреклонной волей разума. Это были глаза человека, который видел и дно озера и глубины ночного неба, который знал те тайны, что происходят под насыпью могильных курганов и сам освещал темные уголки бытия своим немеркнущим светом. Ауриану била мелкая дрожь, она чувствовала, как эти глаза пронизывают ее, проникая прямо в душу.

Когда Рамис заговорила, Ауриана сразу же испытала такое чувство, будто между их последней встречей и этим свиданием не было пропасти прожитых лет.

— Скажи мне, дитя, почему внутри каждого черепа лежит яйцо?

Ауриана внимательно взглянула на красные черепа и через пустые глазницы увидела, что внутри каждого из них действительно лежит яйцо — очень крупное, по-видимому, гусиное. Она затаила дыхание. Ей казалось, что скорлупа яиц как будто трепещет от пульсирующей под ней жизни, пробивающейся наружу.

— Потому… потому что смерть несет в себе семена новой жизни.

Ауриана была горда тем, что ей удалось дать пророчице умный ответ, и она замерла в напряженном ожидании похвалы или хотя бы одобрения. Но не дождалась их.

— Так отчего ты тогда горюешь? — эти слова Рамис были словно точный удар оружия прямо в сердце Аурианы. В них прозвучал суровый упрек. Ауриану поразила эта резкая смена тона пророчицы.

— Потому что… потому что я не могу не любить его. Может быть, моя любовь чрезмерна, — произнесла Ауриана, имея в виду Бальдемара.

— Нет, напротив, ты любишь недостаточно. Если бы ты испытывала настоящую крепкую любовь, ты не горевала бы так.

Ауриана промолчала, озадаченная словами Рамис.

— Ты не понимаешь того, о чем я говорю, потому что знаешь только один род любви — это печальное, болезненное чувство, источник бесконечных опасений, горечи и тоски. Поистине ты в любви, словно скряга. Ведь кроме этого чувства существует еще сотни других. Например, любовь к каждому мгновению жизни. Неужели ты не помнишь того чувства, которое испытывала в детстве, когда тебе было три или четыре года? Тогда ты умела любить каждое мгновение своей жизни, проживая его с исчерпывающей полнотой. Это чувство можно восстановить в своей душе.

— Но… но ведь это так по-детски.

— Однако тебе дано было испытать нечто подобное в то время, когда ты уже была вполне взрослой женщиной.

Ауриана поняла, что Рамис говорит о том полном слияния и самозабвения состоянии, в котором она бесстрашно и ловко вынимала камень, застрявший в копыте белой кобылицы.

— Но это же были твои колдовские чары.

— Нет, это было твое истинное состояние, такое состояние присуще тем, кто еще не погиб в этой жизни. Ауриана, настало время познакомить тебя с Ритуалом Огня.

— Я не хочу знакомиться с колдовскими ритуалами!

— Очень хорошо, потому что я их не знаю. Колдовством невежественные люди называют свое искаженное зрение, когда встречаются с проявлением божественного естества. Знание огненного ритуала необходимо для подпитывания твоих сил, если ты собираешься выжить в эти годы, которые — я должна сказать тебе — будут несчастными, но и славными для тебя.

— Славными? Значит, я прославлюсь?

— Я бы сказала… Ты станешь королевой в смерти. А сейчас тихо! Больше я ничего объяснять не буду.

— А этот ритуал поможет мне вернуться домой?

— Ты и так уже дома. Тихо!

На этот раз Ауриана подчинилась, чувствуя, как тяжелая дверь захлопнулась за ней.

— А теперь сужай свой кругозор до тех пор, пока не будешь видеть один лишь огонь, вот так, и пойми, что это весь огонь, имеющийся на земле, потому что у огня общий дух — жадный, все пожирающий, но надежный, если ты сумеешь его приручить. Забудь о своем теле, о своем сердце. Ты — взмывающее ввысь пламя, устремляющееся все выше и выше, пламя, все время терпящее поражение, мечтающее достичь неба, но неспособное сделать это.

Ауриана ощутила, как ее пальцы превратились в язычки огня, а сердце раскалилось добела. Она страшно перепугалась, и мужество покинуло ее.

— Не смей! Не делай этого! Тебе нечего бояться, это не причинит тебе никакого вреда.

Мудрость возобладала в душе Аурианы, и она отдалась этому новому для нее состоянию — постепенно на нее нахлынуло ощущение огненной стихии, она чувствовала себя легким пламенем, начинающим разгораться все сильней и сильней.

— А теперь представь себе мир таким, каким он был до века Гигантов, когда в нем царил мороз, иней и океан, несущий зародыш жизни, — голос Рамис был низким, напевным и странным образом подкупающим, манящим.