Отвага - Паскаль Кивижер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Загрустил, увидев Эсме?
– Еще бы, она в таком состоянии.
– Жалеешь?
– О чем?
– Что остался здесь?
– Почему жалею?
– Потому что вы могли быть вместе с Эсме. Она прекратила бы эту ужасную двойную жизнь. Сама не понимаю, почему я ни разу не задала вопрос: «Что ты тут делаешь?» В этой дыре. Я же тебя просила уехать. Почему ты остался?
Лукас посмотрел на Эму и ничего не ответил. В его взгляде, как всегда, светились ум, печаль, спокойная уверенность, серьезность и веселость. Он и сейчас оставался человеком, на которого можно положиться и который ничего не потребует взамен. Но в тот вечер Эма заметила во взгляде Лукаса что-то еще. Что-то, чего она прежде не замечала.
– Ты знаешь ответ, – сказал ей Тибо.
Эма первая опустила глаза и принялась оттирать со стола пятно, похожее на бабочку. Ей хотелось попросить у Лукаса прощения. Или поблагодарить его. Или то и другое вместе. Но Лукас не дал ей времени собраться с мыслями:
– Давай-ка откроем сумку.
Они достали картонную трубочку. Знакомые с хитростями Элизабет, сразу отбросили карту горячих источников. А когда увидели, что под картой, у них захватило дух.
42
Эсме всегда действовала решительно, не боялась крайних мер. Теперь она сочла, что проклятия и алкоголь – лучшие средства от боли. С каждым глотком все громче ругалась, и терпеть ее становилось трудновато. Напрасно Эма и Лукас уговаривали ее отдохнуть, она не желала «дрыхнуть как последняя сволочь», требовала, чтобы «они заткнули пасти и подавились своими советами», заявляла, что не потерпит, чтобы ее считали «последней гадиной», недостойной «хоть какого-то дерьмового объяснения!». Эма и Лукас не могли удержаться от смеха. Тибо, пристроившись на полке, тоже веселился от души.
– Поешь хоть немного, Эсме, – уговаривал Лукас, пытаясь отнять у нее бутылку.
Он опасался, как бы у бедняжки не началась белая горячка.
– Пошел куда подальше, Корбьер! – отвечала Эсме и снова прикладывалась к бутылке.
Она не замечала, что та опустела, потому что перед глазами все расплывалось. И на ногах не держалась, так что пришлось уложить ее силой в постель, так и не узнав, что же с ней случилось и каким образом план Бойни оказался у нее в сумке.
Спустившись в кухню, Лукас плюхнулся на стул и вытер потный лоб.
– Уф!
Он повертел в руках орехи, которыми пренебрегла Голубка.
– Чувствую профессиональную вину.
– Я буду твоим адвокатом, – пообещала Эма.
– Эсме нельзя у нас оставаться, ты знаешь. Мы должны отправить ее как можно скорее, пока Жакар не хватился.
– Завтра отправим. Съешь орехи, другой платы все равно не дождешься.
Лукас расколол скорлупу и не обратил внимания на белый сверточек, который Эма достала из кармана передника.
– Держи.
– Что это?
– Разверни.
Лукас держал подарок, не решаясь развернуть.
– Белая бумага?
– Из лучшего магазина. Ну как? Развернешь?
Лукас развернул пакет с величайшей осторожностью, замер в изумлении, потом смутился.
– Эма… Откуда? Как?
Лукас поднял глаза и увидел, что Эма сияет. Она с таким нетерпением дожидалась заказа! Когда Лукас натянет три новые струны на гитару, кто знает, в какие миры они отправятся со своей кухни?
– Даже не знаю, что сказать… Спасибо, спасибо, спасибо…
– Нет-нет, доктор! Ты ошибся, это подарок для меня.
Лукас улыбнулся обеими ямочками и раскрыл объятия. Эма привычно положила обе руки ему на плечи. А он привычно ее обнял, со сдержанностью и затаенной силой. Не было в мире места уютней объятий Лукаса. Эма осталась бы в них навечно, но что-то вроде инстинкта заставляло ее каждый раз выскальзывать.
– Сегодня у тебя в постели женщина, доктор. Спи в моей спальне, а я лягу здесь у огня, как в добрые старые времена.
– Об этом не может быть и речи. Внизу сплю я.
– Верен себе, – заметил Тибо, и на этот раз Эму огорчило его присутствие.
– Послушай, Лукас, у тебя очень усталый вид. Вспомни о хроническом насморке… Иди спать в мою комнату.
– Не может быть и речи.
– Я сплю здесь, и это мое последнее слово.
– Не может быть и речи.
Она насупилась с упрямым видом, и Лукас – он так устал! – сдался.
– Значит, как в былые времена, Эма? Может, тебе брезент подстелить?
– И мешки с травой.
– Я одолжу тебе свой плащ, но только на этот вечер.
– И приведи сюда коней.
Лукас улыбнулся. Какие длинные ночи он проводил под ворохом одежды между теплыми боками Аякса и Горация… Падал снег, и он спрашивал себя: проснется ли утром Эма? Теперь вспоминать об этом даже приятно.
– Пора спать, доктор. Обо мне не тревожься, бывало и хуже.
Лукас улегся, но заснул не сразу. Подушка хранила запах Эмы, и тот волновал его. Ему захотелось встать, натянуть струны на гитару, но он боялся потревожить Эму.
Лукас не потревожил бы ее, потому что она не спала. Лежала с широко открытыми глазами, подложив руку под щеку. Пол был жестким, зато огонь весело потрескивал. Среди поленьев, будто живое сердце, полыхало пламя. Эма смотрела на обрубки деревьев, они лишились сока, корней, погибали второй раз, принося своей смертью свет и тепло. И задумалась: если смерть вела к новым формам жизни, неужели и те потом тоже должны умереть? Она гладила мертвое тело Тибо, бросила горсть земли на его гроб… Однако Тибо не перестал существовать. Вот привыкнет и сможет его видеть, когда захочет. И чем меньше сомнений, тем отчетливей его образ. Где он на самом деле?
– Здесь.
Тибо наблюдал, как Эма пыталась заснуть. Каждую ночь он был рядом, следил за каждым ее вздохом. В Восточном крыле дворца, в подземной камере, среди руин башни Дордонь он был рядом, умолял жить дальше, страдал вместе с ней, благодарил Лукаса за то, что тот остался вопреки всему.
– Все души соприкасаются между собой. Свет соединяет их, как раствор – кирпичи.
Тибо говорил о запредельном. Эма не понимала слов, но шепот баюкал ее, словно журчанье воды.
– Внизу материя плотная. Ты и я понемногу превращаемся в свет. Из жизни в жизнь стараемся отыскать друг друга, но получается не всегда. Рабыня и принц, две противоположности. На этот раз было мало шансов на встречу, и мне отпустили слишком короткую жизнь. Но если бы ты знала, Эма, как чудесна связь душ, даже когда они далеки друг от друга! Пока есть глаза, ничего не видишь. Пока есть уши, ничего не слышишь. Множество пустых мелочей рассеивают внимание.
Тибо говорил, говорил, и Эма в конце концов уснула. Пробуждение оказалось громким и грубым: Эсме спускалась вниз на пятой точке и ругалась на каждой ступеньке. Увидев, что Эма ночевала на полу, очень удивилась. Она не сомневалась, что Эма спит
