Завет Христа - Ульрих Хефнер

Отец Леонардо опустил голову и сложил руки перед лицом. Кардинал-префект слишком далеко зашел в своей игре. Он снова схватил телефон. В результате беседы с Римом он выяснил, что префект сейчас находится в своей резиденции, а уже послезавтра отправится в Южную Америку, чтобы пообщаться с местными епископами.

Отец Леонардо встал и пошел к двери. В прихожей стоял монах и поливал цветы.

— Мне срочно нужен билет в Рим, на раннее утро, — заявил отец Леонардо.

Монах изумленно уставился на него.

— Пожалуйста, немедленно позаботьтесь о том, чтобы мой обратный полет в Рим был организован в первой половине завтрашнего дня, — повторил отец Леонардо.

Монах кивнул.

— Я… я посмотрю, что смогу сделать для вас.

— И еще одно: немедленно пришлите ко мне юного брата Маркуса.

Хижина в Роствальде, недалеко от Бишофсвизена, район Берхтесгаден…

Еда была вкусной и обильной, хотя Мошав жевал неохотно. Однако профессор Юнгблют подбодрил его и рассеял его сомнения. После того как они наелись и отдохнули, Штайнмайер убрал со стола. Профессор откашлялся.

— А теперь не торопитесь: если вы хотите узнать все, на это уйдет какое-то время.

Том улыбнулся.

— Мы обратились в слух.

— Для вашего спутника то, что я сейчас расскажу вам, наверное, отнюдь не ново, но это важно, если вы хотите понять всю историю в целом. О чем говорят вам понятия «мишпат»[44] и «седек»?[45]

— Честно говоря, я ожидал узнать из нашей беседы, что находилось в могиле тамплиера, — нетерпеливо ответил Том.

Профессор улыбнулся.

— Терпение, я же говорю, терпение, мой юный друг. «Мишпат» и «седек» воплощают две колонны совершенства, на которых покоится арка, называемая иудеями «Шалом». Чтобы достичь законченного мира, Шалом должен равномерно покоиться на обеих колоннах. Мишпат, левая колонна, означает светский мир, царя. Поэтому мы называем ее также царской колонной. С ней была связана справедливость. Иаков воздвиг эту колонну, под которой Саул был помазан как первый царь Израиля. Другая колонна воплощает присутствие порядочности. Добродетели Яхве. Только по достижении порядочности божественный мир Яхве изогнется над колоннами, и все придет в равновесие.

— Но во времена Иеговы с этими колоннами не все было в порядке, — вмешался Мошав. — В мире господствовал Рим, и Иудея оказалась под его протекторатом. Настало время Иродов, и они платили Риму за его господство. Ирод Архелай был этнархом, то есть наместником Иудеи, Самарии и Идумеи, Ирод Антипа правил в Галилее, а Филипп — в Кесарии-Филиппи. Император Август отказал наследникам в троне этой страны.

— Правильно, — согласился профессор. — Равновесие колонн пошатнулось. Саддукеи, ессеи, иудеи, зилоты, фарисеи, набатеане и мандейцы — все тосковали по равновесию колонн и по справедливости Яхве. По всем счетам платил народ, как это часто происходило в истории. И точно в это время родился Иешуа бен Иосиф. И он был царского происхождения. Он принадлежал к роду Давида. И он был умным мальчиком, о котором быстро заговорили. И канули в Лету сведения о том, что за первым ребенком последовали и другие мальчики и девочки. Родился Иаков. Они оба росли у ессеев и воспитывались как будущие цари. Иешуа — как царь иудеев, а Иаков — как олицетворение порядочности. И когда время, казалось, пришло, ессеи представили нового царя иудеев. Однако Иешуа хотел большего, он хотел стать воплощением обеих колонн древнего предания. И потому он, как и было написано в древних книгах, вошел в Иерусалим через царские врата. Он въехал в них на осле, согласно Писанию, так как царь иудеев вступал в город как слуга Бога и одновременно как слуга народа, а не как властитель.

Том недоверчиво посмотрел на Юнгблюта.

— Это и есть ваша теория? — спросил он.

— Это запротоколированные слова учителя справедливости и воина света. Звали его Шломцион. И он написал трактат о мужчине, который нес в себе Бога. Вы и нашли этот труд.

— Вы, должно быть, шутите, — ошеломленно простонал Том. — История об Иисусе Христе — не что иное, как заговор, который устроили две тысячи лет назад, чтобы подарить иудеям царя?

На лице профессора Юнгблюта появилась сострадательная улыбка.

— Должно быть, этот труд перенесли из Хирбет-Кумрана в Храм Соломона, так как именно там тамплиеры и обнаружили завещание Шломциона, учителя справедливости из Кумрана. И осознали, что же попало к ним в руки. Церковь тоже слишком хорошо понимала, какое замешательство вызвало бы обнародование этой истории Христа. Хотя определение времени ее написания с помощью стратиграфического анализа невозможно. Нет ни руководящих окаменелостей, ни возможности опираться на временные слои почвы. Но есть сосуды и есть кожаные свитки, которым примерно две тысячи лет, если полагаться на углеродный метод.

— Иисус был ессеем? — недоверчиво повторил Том.

— Как я и говорил, по существу христиане этого мира верят в двухтысячелетнюю ложь, благодаря которой этот мир немного легче выносить, несмотря на всю кровь, пролитую в защиту веры.

Том встал и подошел к окну.

— Этот труд — могу ли я посмотреть на него?

— Его нет здесь, он в безопасном месте, — ответил профессор. — Кстати, во время раскопок в Хирбет-Кумране в могилах обнаружили трупы двух женщин. Вы, конечно, слышали об этом.

Том покачал головой.

— Я знаю историю свитков только из прослушанных курсов. Я очень смутно об этом помню.

— Там была погребена семья Иешуа бен Иосифа. Мария, его мать, и Магдалина, его сестра. Однако, к сожалению, доказательств нет. Это лишь теория, как я уже говорил.

— А как же история воскресения? Неужели Хаим Рафуль прав также и в том, что Иисуса вообще не хоронили в Иерусалиме?

— Царь въехал в ворота, в самую середину города, которым владеют римляне. Иешуа отправился в пещеру льва. Он доверял Богу и народу. Он считал, что Рим не решится лишить его жизни, рискуя получить восстание по всей империи. Но он ошибся. Флавиус, отважный римлянин, которого очень заинтересовал новый царь иудеев и его проповеди, пишет во втором свитке о том, что римскому наместнику удалось настроить преимущественно фарисейских первосвященников против Иешуа. Очевидно, он разъяснил им, что с растущим влиянием нового царя и Бога их регентство близится к концу. Таким образом, именно первосвященники позаботились о том, чтобы Иешуа осудили — еще один искусный шахматный ход римлян. Однако его не побили камнями, согласно обычаю евреев, а распяли. Все мы знаем, что в традициях Рима было прибивать своих врагов к кресту. Однако в Иерусалиме его не хоронили.

— Храм Гроба Господня, Гроб Иисуса — все это ложь?

— На самом деле, согласно воле наместника тело Спасителя следовало предать огню, — объяснил Юнгблют. — Однако вышло иначе. Его последователи выкрали его тело и обеспечили ему вечный покой. Впрочем, в древности были — да и сейчас есть — много религий, в которых боги возвращались из мира мертвых. Ессеи не изобрели ничего нового. Это хорошо укладывалось в концепцию и открывало возможность для возникновения новой веры, а ведь когда-нибудь господство Рима должно было закончиться.

— Так значит, его похоронили в Кумране? — спросил Мошав.

Профессор пожал плечами.

— К сожалению, второй свиток не настолько хорошо пережил века, как завещание Шломциона. Мы пока что смогли перевести лишь отдельные фрагменты. А затем Хаим доставил свитки в безопасное место. Здесь появились его преследователи.

— Текст, о чем говорилось в тексте? — нетерпеливо спросил Том.

— В первом абзаце было написано: «…глубоко в матери, из которой возникла вся жизнь… возвратился к отцу… царь царей… судить». Во втором абзаце были еще такие слова: «…в лоне его народа… твердыня, противостоящая незваным гостям… высоко наверху на скале свободы».

Мошав наморщил лоб.

— Твердыня, на скале. Здесь явно идет речь о Массаде.[46]

— Да, это Массада, — подтвердил профессор. — Мы с Хаимом тоже так решили. Третий абзац сохранился лучше, там говорилось следующее: «…навеки устремив взгляд в воду жизни, так сидит на скале Голиаф, великан, поверженный Давидом, Давидом, царем иудеев…» Дальше написано так: «…под дворцом царя… стоит солнце жизни в зените, так что святой луч освещает… отдыхает, до конца всего сущего…»

— Это указание на могилу, — заключил Том. — Она должна находиться под крепостью.

— И это все по-прежнему находится там, в полной неприкосновенности, — дополнил его профессор Юнгблют.

Том всплеснул руками.

— Это непостижимо, — заявил он. — Если эти свитки правдивы, то вся жизнь — это фарс, а человек — ничто иное, как биологическая форма жизни. Наш разум — простой каприз природы!