Здесь покоится наш верховный повелитель - Виктория Холт

– Я считаю, что вы самый коварный пес в Англии. Шафтсбери, язык которого не отставал от его живого ума, тут же ответил резко и остроумно:

– Если Вашему Величеству нравится иметь такого подданного, то полагаю, что я такой.

Карл никогда не мог устоять против притягательности остроумного перебежчика; он знал, что «Маленькая честность» – человек бессовестный, но в то же время уважал его за сообразительность. В своих постоянных схватках с парламентом он должен быть особенно осторожным с такими людьми, как Шафтсбери.

Нелл, только наблюдавшая со стороны и мало разбиравшаяся в политике, воспринимала Данби как личного врага, потому что он и Луиза были друзьями, Бекингем же, друг Шафтсбери, мог обратить на нее внимание короля, поэтому она считала Бекингема своим другом. Отчаянный Рочестер был другом Бекингема и из-за этого склонен был поддерживать партию Шафтсбери. Поэтому эти люди бывали у нее в доме, сидели за ее столом и обсуждали свои планы. В соответствии с одним из таких планов, рождавшимся в живом уме Шафтсбери, Монмута следовало провозгласить законным наследником и после смерти короля посадить на трон в качестве марионетки, послушной его распоряжениям; Шафтсбери и Бекингем были ярыми врагами герцога Йоркского.

Монмут тоже бывал на вечерах у Нелл, и между ними сама собой возникала взаимная симпатия. Нелл продолжала называть гордого молодого человека принцем Задавалой и Претендентом, но Монмут был вынужден смириться с этими наскоками на достоинство и просто называл их «словечками Нелл».

Карл знал о приятелях-вигах Нелл, но он знал и Нелл. Как женщина она была абсолютно предана ему. Она видела в нем не только короля, но каким-то образом, что было ее неподражаемым свойством, заставляла его чувствовать себя наполовину ее мужем, а наполовину – сыном. Она была всегда готова отдаться страсти, но и материнский инстинкт никогда не покидал ее, и Карл знал, что Нелл была единственным человеком в королевстве, любившим его абсолютно бескорыстно. Правда, временами она становилась назойливой: требовала то титулы сыновьям, то громкий титул себе. Но он всегда помнил, что все это началось только после рождения сыновей. Это был тот самый материнский инстинкт, который и теперь заставлял ее вести себя таким образом. Почести необходимы ей для ее сыновей: она хотела, чтобы мальчики не стыдились своей матери.

Он не делал попытки прекратить вечеринки, устраиваемые ею для людей, которые, как он знал, пытались уничтожить догмат о священном праве королей. А Нелл была беззаботна, она не осознавала, что вмешивается в высокую политику. Часто, того не сознавая, она сообщала гостям обрывки полезных сведений. Его любовь к ней, как и ее к нему, не угасала, а продолжала гореть ровным пламенем независимо от того, что она временами чувствовала по отношению к другим женщинам.

Что касается Луизы, то его чувства к ней после их вынужденной разлуки изменились. Она забыла о своих благородных манерах, когда поняла, что заразилась этой болезнью. Она в бешенстве поносила его. Пришлось преподнести ей солидный подарок, чтобы умиротворить эту рассвирепевшую женщину. Она заявила, что ничто не может ее успокоить после потери здоровья и ужасного унижения, переживаемого из-за болезни такого рода, а он был уверен, что ее манера раздражаться, ее гнев и ругань мешали успешному выздоровлению.

Он бы не огорчился, если бы Луиза вдруг сообщила ему, что собирается вернуться во Францию. Но сам, конечно, не мог предложить ей такого. Это бы оскорбило Людовика, и он пока не решался на такой шаг. К тому же, пусть Людовик думает, что у него есть шпионка – под самым боком у короля Англии…

Карл стал использовать в своих отношениях с Луизой обычную для него тактику. Он успокаивал и обещал, но это отнюдь не означало, что он сдержит свои обещания.

Он размышлял обо всех этих вопросах во время посещения скачек в Ньюмаркете и на рыбалке в Виндзоре, или гуляя в Сент-Джеймсском парке и подкармливая уток – его собачки в это время не отходили от него ни на шаг, – или прогуливаясь с острословами и дамами, которые ему нравились.

До него дошло, что в Руанде скончался Кларендон, и это немного его огорчило, так как он никогда не забывал старика, преданно служившего ему в дни его изгнания. Умер также Джон Мильтон, автор «Потерянного рая». Никого это особенно не взволновало. Остроумные и непристойные стишки Рочестера читали больше и охотнее, чем эпическую поэзию Мильтона. Эти напоминания о смерти направили мысли короля на грустные предметы. Он вспомнил о неразумных мечтах Джемми. Если это правда, что Шафтсбери планирует сделать Монмута наследником престола, что тогда станет с Джеймсом? Джеймс в душе добрый человек, но его никак нельзя назвать умным. Иаков будет считать своим долгом отстаивать то, что он полагает правильным, и он из рода Стюартов, которые были уверены, что короли правят в соответствии со священным правом и являются Божьими помазанниками.

Все неприятности еще впереди, озабоченно думал король. А заканчивались мысли характерным для него образом:

– Но это только моя смерть подожжет пороховой склад. А когда я умру, какое мне будет до всего этого дело?

Поэтому он ловил рыбу и прогуливался, делил свое время между Луизой и Нелл, смутно желая, чтобы Луиза вернулась обратно во Францию, и смутно надеясь, что он сможет удовлетворить страстное желание Нелл и сделать ее сыновей маленькими лордами, как ей хотелось.

С приходом нового года при королевском дворе кое-что изменилось.

Небольшая группа всадников под цокот копыт проехала по улицам. Во главе кавалькады, в жакете, в шляпе с плюмажем и в парике, ехала Гортензия Манчини, герцогиня Мазарини. Ее огромные глаза казались черными, но вблизи было видно, что они были такими темно-синими, что напоминали цвет фиалок; волосы ее были цвета воронова крыла, черты лица классические, фигура роскошная. В Европе ее знали как самую красивую женщину в мире, и все, кто ее видел, считали, что это справедливо.

Вместе с ней приехали несколько ее личных слуг – пять мужчин и две женщины, а рядом с ней следовал ее маленький чернокожий паж, готовивший для нее кофе.

Она подъехала к дому леди Елизаветы Харви, вышедшей ее встретить и, приветствовав, сказать, что она необычайно рада ее приезду. Горожане Лондона в тот день ее больше не видели. Но, несмотря на колючий, ледяной ветер, они не разошлись по домам, а стояли и говорили друг другу, что эта женщина, будучи такой красивой, при известной всем репутации короля могла приехать в Англию лишь с одной целью.

Теперь им хотелось увидеть неловкое положение мадам Карвел – так горожане звали Луизу со дня ее приезда в Англию. Они отказывались правильно произносить ее фамилию Керуаль. Для них она была Карвел, и никакой благородный английский титул не мог этого изменить. Жителям Лондона будет приятно увидеть отставку той, кого они называли католической шлюхой.