Тайная помолвка - Вера Крыжановская-Рочестер

На следующий день, вечером, все приглашенные к барону Кирхбергу были в сборе, когда приехал медиум. Тотчас после чая все перешли в маленькую залу и сели за круглый стол, на который предварительно положили тетрадку белой бумаги, карандаш, колокольчик, бубен и гитару. Окна закрыли шторами, убавили огонь лампы. Тем не менее было настолько светло, что можно было видеть руки присутствующих и предметы, находящиеся на столе.

С одной стороны медиума сидел Кирхберг, с другой – Самуил, и они держали его крепко за руки. Составилась цепь, и водворилось глубокое молчание. Минут через десять стол начал колебаться. Затем стали раздаваться удары то в стол, то в стену, то в другую мебель, потом колокольчик и музыкальные инструменты поднялись на воздух и, как птицы, стали летать над головами присутствующих. Было довольно светло, чтобы следить за прихотливым полетом поднявшихся предметов. Наконец, гитара остановилась на расстоянии около метра над столом, невидимая рука артистически сыграла народную песню.

– Невероятно! Удивительно! Превосходно! – кричали присутствующие.

«Ловкий фокусник, – думал Самуил, – несмотря на то, что мы держим его руки, он проделывает такие фокусы! Ведь нельзя же допустить, что это духи. Быть может, нас обманывает наше воображение, настроенное ожиданием чудесного!»

– Желают ли духи сказать мне, – спросил один из графов, – есть ли между нами еще кто-нибудь, кроме м-ра Элингтона, одаренный медиумическими способностями?

Тетрадка зашевелилась, послышалось царапанье карандаша, а затем один листок оторвался и лег на руку хозяина дома. Тогда раздались три удара.

– Духи просят зажечь огонь, – сказал медиум.

Зажгли свечку, и барон прочитал:

– Самуил – очень сильный медиум. Его сила будет содействовать сегодня замечательным явлениям. Дух Авраама хочет вступить с ним в общение.

«Какой плут! – подумал Самуил. – Именем отца он хочет победить мое неверие и заставить меня пригласить к себе мага. Удвою внимание…»

– Я прошу духов, – насмешливо сказал он, – не утруждать себя, изображая моего отца. Я не верю в бессмертие души, следовательно, не могу допустить, чтобы то, что раз уничтожено, могло говорить, а для бесплотных существ будет приятнее обратиться к тем, кто достойнее может оценить их послание.

При этих словах стол начал сильно колебаться и условным числом ударов потребовал грифельную доску. Доску принесли и погасили огонь.

Вскоре Самуил почувствовал, что рука медиума вытянулась и застыла в его руке, затем, глубоко вздохнув, англичанин откинулся на спинку кресла, и присутствующие увидели, что по телу медиума забегали световые искорки, сливаясь в облако на его груди. Колыхаясь и расширяясь, облако дошло до середины стола, и тогда из его середины показалась фосфорически светящаяся рука, отчетливо выделывающая на более темном, окружавшем ее облачном фоне знак, в то время как доска поднялась над столом и остановилась в воздухе, в уровень с лицом банкира.

Светящаяся рука же приблизилась к ней и пальцем стала чертить фосфорические знаки, в которых Самуил тотчас же узнал еврейские буквы.

– Это слишком! – прошептал он, прочитав имя Авраама.

Он знал, что никто из присутствующих, исключая разве англичанина, совершенно ему неизвестного, не знал еврейского языка. Но по мере того, как он читал световое письмо, буквы которого затем исчезли, от беспокойства и ужаса у него выступил холодный пот на лбу. «Безумный! Ты думаешь, что со смертью тела может уничтожаться и то, что в тебе мыслит и страдает! Я знаю все и жалею тебя. Я действительно Авраам, твой отец, и, чтобы показать тебе, что свободный дух продолжает видеть и слышать, могу тебе сказать, что мне известно про подмену детей».

Глухо вскрикнув, Самуил вскочил со стула, выпустив руку медиума.

Грифельная доска с грохотом упала на стол, и фосфорическая рука стрелой вонзилась в грудь м-ра Элингтона, который стал корчиться и глухо стонать.

– Что вы делаете, Вельден! – воскликнул граф Хартиц. – Так не поступают в подобных сеансах, вы можете убить медиума. Скорей садитесь и составляйте снова цепь.

Как скоро цепь была восстановлена, спавший медиум слабым голосом приказал одному из графов делать над ним пассы, пока он не проснется и прекратит сеанс. Когда м-р Элингтон проснулся и общество перешло в залу, все заметили смертельную бледность Самуила и его расстроенный вид.

– Он получил какое-нибудь подавляющее доказательство, – шепнула баронесса Кирхберг своему зятю.

– Вы правы, маман. Я видел на доске буквы, которые принял за еврейские. Надо полагать, что доказательство было такое, что он убедился.

Но они ошибались. Самуил был убежден лишь в одном: что его страшная тайна каким-то образом стала известна «шарлатану», который будет его эксплуатировать и ценой золота заставит купить свое молчание. Фосфорические письма были лишь, по его мнению, прелюдией к шантажу, направленному, быть может, даже Мартой и Стефаном, которые не смогли действовать открыто и взяли себе в сообщники этого проходимца.

Он подошел к медиуму и прямо спросил его:

– Позвольте узнать, были ли вы в Нью-Йорке или в Вашингтоне?

– Был и там, и там, – флегматически ответил англичанин.

«Нет сомнений», – подумал банкир и, многозначительно взглянув на своего собеседника, присовокупил:

– Я всегда готов вас принять, м-р Элингтон, если вы имеете что-нибудь важное сообщить. Вы постоянно найдете меня дома от 9 до 11 часов.

Англичанин удивленно взглянул на него, но, заметив мрачный, сердитый вид Самуила, поклонился в знак согласия.

Не желая остаться на ужин, Самуил простился, сказав, что ему нездоровится. Барон Кирхберг проводил его до передней и с торжествующим видом спросил:

– Ну что! Вы все сомневаетесь?

– Более чем когда либо, – ответил Самуил с принужденной улыбкой, – но сознаюсь, я не мог заметить плутней ловкого шарлатана.

Вернувшись к себе, он отослал лакея, заперся и долго ходил взад и вперед по комнате, мучимый беспокойством. Мысль, что он был во власти негодяя и что каждую минуту истина могла обнаружиться, отняв у него жизнь и возможность мщения, доводила его почти до безумия. Наконец, утомленный этой внутренней борьбой, он бросился на постель и потушил свет, но не мог уснуть, и тревожные мысли разгоняли его сон. Самуил не знал, сколько времени находился в таком состоянии забытья, как вдруг раздались отчаянные удары в спинку его кровати. Удивленный, он стал прислушиваться. Это был совсем такой же звук, какой он слышал в комнате, где происходил сеанс. После короткого перерыва снова раздался стук, но уже в ногах кровати, затем в ночном столике. Что-то тяжелое упало на пол, цепочка и брелки банкира зазвенели, как будто чужая рука раскачивала их, играя, и почти в ту же минуту послышались тяжелые шаги в соседней комнате. Единственная дверь была заперта.